На шхуне я узнал от него несколько интересных подробностей из жизни туземцев (к сожалению, далеко не так много, как ожидал)[246] и несколько дополнений к истории жизни тредора О’Хара на о. Андра и кое-что об участи другого тредора, С. Пальди, убитого в деревне Пуби. Начинаю с первых.
Власть начальников в деревнях о-вов Адмиралтейства показалась Ахмату очень незначительною и зависела более от личности и характера начальника, чем от его положения. Хотя Ахмат порядочно знал диалект деревни Суоу, но за все время своего пребывания там он не узнал названия (титула) начальника на туземном языке. Часто некоторые туземцы пользуются между своими большим авторитетом, чем другие, он часто замечал, что это было более вследствие личных качеств этих некоторых.
Людоедство — явление здесь очень нередкое. Туземцы предпочитают мясо людей свинине. Едят его вареным в пресной воде; тело режется на небольшие куски так, чтобы можно было поместить их в горшки. Внутренности, за исключением мозга, сердца и печени, выбрасывают. Человеческое мясо разрешается есть женщинам и детям. После стычек привозят на пирогах или приносят убитых издалека с целью есть их. Ахмат уверял меня, что хотя и был очень много раз свидетелем людоедства, но никогда не принимал в нем участия. Туземцы обыкновенно предлагали ему порцию человеческого мяса, но не сердились на него, когда он отказывался. Черепа, которые нередко бывают выставлены в ум-камалях, в большинстве случаев принадлежат людям, съеденным в этих камалях. Пленников, забранных во время набегов, нередко убивают и съедают, иногда после того, как последние прожили несколько месяцев в деревнях. Исключение из этого правила составляют те из пленников, которые сумеют найти себе в деревнях победителей между молодыми девушками жену. Ахмат уверял меня, что туземцы здесь не очень разборчивы относительно того, каким образом добывать человеческое мясо. Он рассказал мне случай, свидетелем которого он сам был.
За несколько недель до первого прихода шхуны «Сади Ф. Кэллер» в порт Андра (т. е. в августе этого года), во время отлива, когда все рифы были оголены, из деревни Суоу, находящейся на высоком мысу, была замечена девушка, собиравшая там морских животных. Никто из жителей Суоу, обративших на нее внимание, не признал ее за живущую в соседних береговых деревнях, а некоторые подробности ее костюма и украшений свидетельствовали, что она принадлежит к одной из горных деревень. Все же горные деревни на большом острове находятся во враждебных отношениях к береговым. Это обстоятельство решило участь девочки. С общего согласия один из жителей Суоу отправился за легкой добычей; Ахмат, понимавший, в чем дело, остался смотреть, что будет. С выступа скалы, покрытого зеленью, можно было все видеть, что происходит на рифе, и не быть замеченным оттуда. Житель Суоу выехал в пироге один, как бы на рыбную ловлю. Девочка хотя и заметила его, но не испугалась и продолжала собирать раковины. Охотник, обогнув риф, чтобы сделать бегство его добычи невозможным, вышел на риф и стал мало-помалу приближаться к неосторожной, не подозревавшей ничего девочке. Подойдя к ней, он схватил ее поперек тела и скорыми шагами направился к своей пироге. Добравшись туда, он с силой бросил несчастную на острые кораллы спиной вниз. Пока она была еще ошеломлена от падения, ушибов и боли, людоед хладнокровно перерезал ей горло небольшим европейским ножом и здесь же на рифе принялся за распластание своей добычи. Ахмат видел затем, как ее принесли в деревню. Все внутренности были вынуты, но тело, помимо длинного разреза вдоль linea alba и нескольких ран на спине от ушибов, было цело. Оно принадлежало девочке лет четырнадцати или пятнадцати. «Я бы взял ее себе в жены, — добавил Ахмат, — а не съел бы ее». Не так думали люди Суоу — жена достанется одному, между том как все жители деревни получили, вероятно, по крайней мере по кусочку от сваренной девочки. Этот пример людоедства, по словам Ахмата, в Суоу не считается ничем особенным. Неосторожные женщины и неопытные дети горных деревень нередко становятся легкою добычей жителей береговых деревень или прибрежных островков.
Многоженство. По словам Ахмата, у весьма немногих туземцев более пяти жен, у большинства их две, нередко одна. Особенной покупки женщин в жены не существует, это — дело соглашения с родственниками. Все жены, хотя бы их было и пять, живут в одной хижине[247]. Когда мужчина берет себе новую жену, то он уводит ее на несколько дней с собою в лес, оставаясь иногда там недели две и более. Потом парочка возвращается домой, и новой жене приходится знакомиться со старыми. Без побоев и брани не обходится.
Сначала, когда Ахмат только что появился между туземцами, когда имел еще достаточно вещей разного рода, нравившихся туземцам, он был встречен по деревням с большим почетом: везде его кормили исключительным образом и, когда он отправлялся спать, клали около него по обе стороны молодых девушек, к которым он, однако же, не должен был прикасаться. При малейшей фамильярности с его стороны они с криком убегали. Я узнал также от Ахмата, что девушки при наступлении зрелости и женщины после родов носят здесь специальный костюм из кадьяна, вид которого меня так изумил при посещении деревни Пургасси[248].
«Р у e н — р и м а т» — кость, украшенная перьями крыльев орла (Pandion spec.?), замеченная мною уже в первое мое пребывание на о-вах Адмиралтейства в 1876 г., оставалась для меня проблематическим украшением[249]. Профессор Музлей, также описавший этот предмет, называет его просто общим названием «charm». Значение руен-римат было уяснено для меня Ахматом. Руен-римат не что иное, как кость (обыкновенно humеrus) отца или дяди, и носится только теми из туземцев, отец или дядя которых был начальником или известным почему-либо человеком. Иногда случается, что туземец носит два таких руен-римат, что значит, что не только отец, но и дед его был значительным человеком, всеми признанный за такого; одним словом, руен-римат — род вещественного знака хорошего происхождения, род патента на дворянство. Руен-римат носится только при особенных случаях, и Ахмату несколько раз cлyчалось видеть, как носителям этого знака предоставлялись особенные преимущества.
Раз, напр., Ахмат был свидетелем следующего случая. В Суоу пришло несколько гостей из соседней береговой деревни. Между ними находился один туземец, державший себя очень важно, на спине у которого болтались два руен-римат. После обычного угощения, когда гости собирались уходить, им были поднесены жителями деревни Суоу, сообразно общему папуасам обычаю, подарки. Эти подарки состояли, во-первых, из свертка недоеденного угощения[250], а затем из нескольких предметов, которые не составляют редкости в деревне Суоу, но не встречаются в таком изобилии[251] в деревне посетителей. Все гости молча приняли подарки, но важный человек с двумя руен-римат насупился и, положив подле себя подарки, начал речь, в которой высказал мнение, что подарки эти достаточны были бы для простого человека, но не для него. Перекинув оба руен-римат себе на грудь, он указал на один из них, требуя прибавки подарков. Их принесли. Он этим, однако же, не удовольствовался и, показывая на другой руен-римат, потребовал: «и для этого». И это было исполнено как что-то должное. Ахмат уверял меня, что туземцы, обладатели руен-римат, очень нередко прибегают к подобным вышеописанным указаниям на руен-римат.
В последние годы туземцы, заметив желание европейских тредоров, собирающих этнологические коллекции, приобретать экземпляры руен-римат, прибегли к подделке настоящих. В некоторых случаях они просто делают их из куска дерева, вырезывая его в виде кости или вставляя между перьями какую-нибудь человеческую кость (не humеrus), иногда даже птичью.
Правосудие. По словам Ахмата, если кто-нибудь убит или что-либо украдено, третье лицо не вмешивается. Обиженный или обиженные мстят, как могут. Если кто открыл что-нибудь у него украденное в хижине соседа, то он берет свое и отправляется в ум-камаль бить в мраль. Если вор молчит — делу конец; если произойдет драка и один убит — посторонние не вмешиваются.
О своей жизни между туземцами Ахмат сказал, что хотя ни разу туземцы не покушались его убить, но что он никогда не чувствовал себя в полной безопасности среди них. Одно казалось ему верным, что его не убьют из-за желания съесть его, так как он не раз слышал от туземцев выражение отвращения к мясу светлокожего человека. Ему много раз предлагали жен, обещая построить для него отдельную хижину, если он женится. Но все предлагаемые женщины были стары, и это обстоятельство заставляло Ахмата отказываться. Лишних молодых девушек в Суоу не было, или туземцы берегли их для себя. Он обыкновенно жил в одном из ум-камаль и не может вообще жаловаться, что с ним туземцы обращались нехорошо.
О тредоре О’Хара Ахмат рассказал мне многое, что объясняет плачевную участь этого человека. По уходе шхуны «Sea Bird» О’Хара, которому, как и другим тредорам, был оставлен небольшой запас красного вина и «бренди», находился почти ежедневно в полупьяном состоянии и нередко в положении полной невменяемости. Разумеется, такое состояние не могло поставить этого человека высоко в глазах туземцев. От полной фамильярности туземцы мало-помалу перешли к самым нахальным требованиям. Смотря по состоянию, в котором находился О’Хара, он то упрямо отказывался от исполнения желаний туземцев, то, смеясь, раздавал им больше, чем требовали. Хижина его была днем, а иногда и ночью полна народу. В одно прекрасное утро, наконец, полутрезвый О’Хара отправился купаться в море, оставив в хижине и около нее множество туземцев. Когда он вышел из воды, ему представилось зрелище общего разграбления его имущества: без всякой церемонии, как бы не видя его, туземцы вытаскивали