Апрель: южный берег Новой Гвинеи и острова Торресова пролива: дер. Бура (полдня); о-ва Эруб (2 дня); Мэр (3 дня); Дауван (полдня); Сейбай (3 дня); дер. Майва (1 день); дер. Моту-Моту (полтора дня); дер. Сило (полдня); Мабиак (5 дней); Вайбин (6 дней); в море 8 дней.
Май: восточный берег Австралии: Сомерсет (3 дня); г. Куктаун (3 дня); г. Таунсвиль (1 день). 12 мая прибыл в г. Брисбейн.
Итого, во время этого с лишком 13-месячного путешествия из 409 дней приблизительно 237 дней были проведены на берегу или на якоре, а около 162 дней в море. Только некоторые результаты путешествия могут быть сообщены в кратких положениях. Между ними выдвигаются на первый план следующие:
1) Жители весьма многих островов Меланезии[282] (некоторых из о-вов Новогебридских, Соломоновых, Луизиады и др.) оказались имеющими форму черепа брахикефальную (индекс ширины превышал во многих случаях 81 и в некоторых даже 85), обстоятельство, которое доказывает, что брахикефалия имеет в Меланезии гораздо большее распространение, чем до сих пор полагали.
К этому неожиданному результату меня привели многочисленные измерения голов и черепов[283] туземцев весьма многих островов Меланезии.
2) Хотя в некоторых деревнях южного берега Новой Гвинеи[284] заметна полинезийская или малайская примесь (смесь с прямоволосой расой)[285], но она сравнительно весьма незначительна и не дает права назвать жителей юго-восточной оконечности Новой Гвинеи «желтою малайскою расой», название, вошедшее в употребление в последние годы.
3) Ознакомление с языком и некоторыми традициями туземцев группы Луб и с диалектами северного берега большого острова Адмиралтейства положительно доказало, что население этой группы происходит с северного берега о. Адмиралтейства.
4) Жизнь между туземцами о-вов Адмиралтейства дала мне возможность ознакомиться со многими интересными обычаями этих туземцев, но эти наблюдения и исследования теряют слишком свое настоящее значение и ясность, будучи переданы без необходимых подробностей и иллюстраций, почему сообщение их не может войти в рамки настоящего письма[286]. К этому же разряду результатов принадлежат наблюдения, которые я никогда не упускал из виду, когда представлялся случай, как то: наблюдения эффекта обычаев деформации головы, татуировки, перфорации septum narium, alae nasi, разных частей уха и т. п. Мне удалось также сделать более наблюдений и добыть более сведений относительно макродонтизма у туземцев архипелагов Адмиралтейства и Луб.
В заключение замечу, что убеждение, которое я высказал, предпринимая эту экспедицию, что несколько дней, даже несколько часов собственного наблюдения дадут мне более верное мнение о туземцах Меланезии, чем повторное чтение всей о них накопившейся литературы, вполне подтвердилось, и не раз, во время этого путешествия, которое прошло не без многих неприятных случайностей, я был доволен, что, вопреки многим затруднениям и жертвам, я предпринял его и могу таким образом дополнить некоторые пробелы по антропологии и этнографии этой части света.
16 ноября 1880 г.
Пейкдель, около Станторп в Квинсленде
Второе посещение южного берега Новой Гвинеи
(Август 1881 г.)
Телеграмма из Куктауна, напечатанная в сиднейских газетах об убийстве миссионеров (туземцев) в деревне Кало, подтвержденная письмом от миссионеров из порта Моресби, побудила коммодора австралийской морской станции предпринять что-либо в виде наказания туземцев, чтобы предупредить повторение подобных убийств. Скоро получились дальнейшие подробности, и я узнал, что коммодор Уильсон имеет намерение сам отправиться в Новую Гвинею разобрать дело и наказать, если нужно, туземцев.
Пробыв в деревне Кало несколько дней, зная многих туземцев этой деревни и вообще знакомый с условиями их жизни и отношениями к миссионерам и другим белым, я отправился к коммодору Уильсону, которого знал за справедливого и хорошего человека. После краткого разговора о предстоящей экспедиции я спросил коммодора, что он намерен делать.
— Жители, вероятно, разбегутся при появлении корвета, так что мы найдем деревню пустою, и нам не останется ничего другого, как сжечь ее, потому что убийство 12 человек не может быть оставлено без наказания.
— Но, коммодор, — возразил я, — Кало большая деревня, в ней несколько сот домов, и, вероятно, более тысячи жителей, из которых, может быть, только несколько десятков участвовали в убийстве, подговоренные двумя или тремя, а, может, даже и одним зачинщиком всей катастрофы. Справедливо ли будет наказывать всех, разорив их жилища, представляющие собою не какие-нибудь мизерные хижины, а большие дома на крепких, прочных сваях, на постройку которых требуется немало времени и очень много труда?
— Что же бы вы сделали на моем месте? — спросил коммодор.
— Я бы отыскал настоящих виновников, т. е. зачинщиков убийства, и наказал бы их только, а не всех без разбора. Таким образом, туземцы поняли бы, что справедливость белых отличается от их справедливости, заставляющей их мстить за смерть кого-либо из своих убийством не того, кто виноват в этой смерти, а кого бы то ни было из жителей его же деревни.
— Это легко говорить «найти виновника», — возразил коммодор, — на деле же весьма трудно, а иногда даже и совсем невозможно.
— Не так трудно, как вы полагаете, коммодор! — был мой ответ.
— На южном берегу Новой Гвинеи живут уже несколько лет миссионеры, которые знают туземные языки. В самой деревне Кало в продолжение одного года или двух жил тичер. Деревни Карепуна и Ула, расположенные около Кало, разумеется, находятся с нею в дружественных отношениях, несмотря на убийство тичеров. При посредстве миссионеров и жителей соседних деревень нетрудно вступить в переговоры с населением провинившейся деревни, потребовать от них имена виновников и выдачу их, объявить, какое наказание может постичь их в случае невыполнения этого требования, и т. д. Я убежден, что таким образом можно добраться до настоящих виновников, наказать их и оставить невинных в покое, доказав им, однако, что справедливость белых стоит выше справедливости туземцев. Я не сомневаюсь, что такой поступок будет иметь крайне благотворное влияние на отношение туземцев к белым.
Мои доводы убедили коммодора в возможности обойтись без разорения или сожжения деревни. Мы перешли к обсуждению деталей экспедиции, и наш разговор закончился предложением коммодора отправиться с ним и убедиться в возможности применить на деле предложенный мною план действий, который он решил испытать. Хотя предложение это являлось для меня и не совсем удобным, я тем не менее согласился, но посоветовал коммодору непременно отправиться в Ануапату и заручиться там помощью человека, которая могла бы оказаться гораздо более действительной, чем моя, — именно взять оттуда господина Чалмерса, знающего туземные языки и имеющего большое влияние на туземцев южного берега. Коммодор согласился и заявил, что корвет «Вульверин» снимается с якоря 10 августа.
В назначенный день в 4 часа пополудни мы вышли из порта Джексон вместе с летучей эскадрой, находящейся под командой адмирала графа Кламульяма, в которой находились оба сына принца Уэльского. Мы плыли с эскадрой только до следующего утра, когда сигнал, поднятый на адмиральском судне, дозволил коммодору отделиться от эскадры и плыть по своему назначению. Мы поставили паруса и направились почти на север, между тем как эскадра продолжала свой путь вдоль берега, намереваясь зайти в Брисбейн.
Не стану описывать ни весьма удачного перехода, совершенного под парусами в 11 дней, ни любезного гостеприимства коммодора Уильсона, в одной из кают которого я помещался, а перейду прямо к прибытию корвета в порт Моресби, где мы бросили якорь 21 августа.
Здесь мы встретили два английских военных судна — шхуны «Beagle» и «Sand-Fly». Съехав с коммодором на берег, мы были встречены обоими миссионерами, господами Лооз (Lawes) и Чалмерсом. От них мы узнали точную историю убийства.
Уже за несколько времени до убийства в ближайших деревнях распространился слух о том, что жители деревни Кало собираются убить живущего среди них тичера. Последний, однако же, не хотел верить этому и даже обратился к главному начальнику деревни Кало, по имени Квайпо, с вопросом, должен ли он верить этому слуху или нет. Последний постарался уверить его, что эти слухи — чистая выдумка.
Тариа, тичер деревни Хула, отправился 25 марта в своей шлюпке в Карепуну с намерением забрать оттуда своего товарища — тичера, так как последний был нездоров. С ним поехали пятеро молодых людей из деревни Хула. Тариа заехал также и в Кало и условился с тамошним тичером, обещав ему взять его с собой на обратном пути. Обещание это он исполнил. Кроме Тариа, в шлюпке находились тичер деревни Карепуна, его жена и двое детей. Пока Тариа ждал прихода тичера деревни Кало и его семейства, Квайпо, начальник деревни, вошел в шлюпку поболтать с миссионерами. Скоро пришли тичер деревни Кало, его жена, двое детей и тичер из Мататути, находившийся в гостях у первого. Когда все уселись в шлюпку, Квайпо вышел на берег. Это было сигналом для нападения. Десятки копий полетели на шлюпку; сопротивление было бы совершенно напрасно и всякая попытка к бегству вполне бесполезна, так как с одной стороны несчастных была вода, а с другой — туземцы с их копьями.
Один Тариа вздумал сопротивляться, но четыре брошенные в него копья покончили его тут же. Всех убитых было двенадцать1 человек. Среди них находились и двое туземцев из деревни Хула. Четверо спаслись, бросившись вплавь вниз по реке; их не преследовали, так как еще в начале нападения Квайпо приказал щадить туземцев Хула. Только тело одной из женщин вместе с трупом ее ребенка были погребены туземцами Хула и Карепуна, остальные же сделались добычею крокодилов. Туземцы соседних деревень указывают на Куапена, начальника деревни Арома, который уверял жителей деревни Кало, что иностранцев можно убивать безнаказанно, и даже привел несколько примеров, между которыми было убийство, случившееся в Ароме около года тому назад, и толковал о том, какая большая слава выпала на долю его деревни. Туземцы Кало не пропустили этого совета мимо ушей.