Наутро мы поняли, что никуда не поплывем, поскольку за ночь в каноэ Али набралась вода, лодка затонула, и теперь она, вместе с двигателем, покоилась на дне неглубокой реки.
Али и Лал, однако, сдаваться не собирались и, едва проснувшись, начали спасательную операцию. Отдуваясь и пыхтя, они вытащили нос лодки на берег, и, пока Лал старательно выгребал воду, Али выловил и вынес на сушу двигатель. Из всех щелей мотора лилась вода.
«Порядок, — заверил Али, — скоро поплывем».
Они невозмутимо стали разбирать мотор. Чарльз, имевший некоторое представление о технике, забеспокоился. «Вы что, не видите, — спросил он, — что катушка насквозь промокла? Пока она не высохнет, двигатель мы все равно не запустим».
«Порядок, — бесстрастно успокоил Али. — Мы ее поджарим».
Он снял промокшую насквозь катушку, отнес ее к костру и водрузил на изогнутую раскаленную металлическую пластину. Затем он вытащил из двигателя свечи зажигания, вместе с другими деталями окунул их в бензин и оставил на солнце. В конце концов все съемные части были отвинчены и разложены на тельняшке Лала. Сидевший неподалеку Чарльз cо смесью ужаса и восторга созерцал этот качественно новый подход к ремонту механизмов и время от времени порывался помочь.
Ровно через два часа двигатель был собран. Сияющий Али торжественно потянул за провод. К нашему изумлению, мотор, рыча, завелся. Али его тут же заглушил и сообщил, что все готово.
Размеры каноэ нас смущали не зря: когда мы погрузили весь скарб и уселись сами, лодка просела, и стоило кому-нибудь пошевельнуться, как в нее через борта затекала вода. Путешествие в тот день было не из приятных: нам пришлось сидеть скрючившись, и через несколько часов вынужденной неподвижности у нас до боли затекли ноги и спины. Но мы были счастливы: еще немного, и нас привезут в Аракаку.
Еще по пути мы заметили, что фауна здесь гораздо богаче и разнообразней, чем в бассейне Мазаруни. Вокруг порхали бабочки-морфиды, дважды совсем рядом с нами проплывали змеи, но, опасаясь перевернуть каноэ, мы только чуть наклонились, чтобы на них посмотреть. Время от времени каноэ проплывало мимо небольших вырубок, на которых работали трое или четверо полуголых негров. Заслышав мотор, они выходили к воде, чтобы поглазеть на нас и поздороваться. У берега, готовые отплыть на лесопилку, лежали плоты из связанных друг с другом свежесрубленных стволов. Али и Лал громко приветствовали лесорубов, и наше каноэ медленно, с ревом проплывало мимо. Однажды рядом пронесся маленький обшарпанный катер, и мы пережили несколько жутких минут, пытаясь вычерпать воду, хлынувшую в каноэ во время короткой, но сильной качки.
Под вечер мы прибыли в маленькую, хорошо обустроенную и, как нам показалось, зажиточную деревню. Вдоль берега, среди сочной травы, виднелись плантации маниоки и ананасов, между крепкими хижинами тянулись ввысь стройные кокосовые пальмы. У пристани выстроилась в ряд компания индейцев. За ними, оттеняя их хрупкость, возвышались два здоровенных негра.
Мы пришвартовались, вышли на берег и возблагодарили судьбу за возможность потянуться и распрямить ноги.
Тем временем Али начал выгружать наш багаж.
«Это Кориабо, — сообщил он. — До Аракаки еще пять часов вверх по реке. Дальше мы вас не повезем. Каноэ совсем утопнет, а тут, в этой деревне, у одного есть катер. Он поплывет в Аракаку. Давай двадцать долларов». — И он, к нашему изумлению, предъявил нам что-то вроде счета.
«Нет, — возразил Джек, — ты провез нас только полпути, поэтому десять, и ни цента больше».
Али расплылся в улыбке. «Спасибо, — сказал он. — Теперь мы лес валить поедем». Он легко оттолкнул каноэ с сидящим на носу Лалом от берега. Избавившись от неподъемного груза, лодчонка быстро набрала скорость, легко заскользила по воде и скрылась за излучиной.
Самый высокий негр направился к нам.
«Меня зовут Бринсли Маклеод, — представился он. — За десять долларов я отвезу вас в Аракаку на катере. Сейчас он поехал вниз, в Эверард, чтобы подзаправиться, может, вы его видели, а завтра вернется, и тогда я вас прихвачу».
Мы охотно согласились и направились в отведенный нам вигвам, с радостью предвкушая, как завтра поплывем на том самом быстром и просторном катере, который окатил нас водой сегодня пополудни.
На следующее утро, под конец завтрака, к нам заявился другой африканец. Он выглядел гораздо старше, чем Маклеод. Его морщинистое лицо обезобразили рубцы, а красные, гноящиеся глаза придавали его лицу жутковатое выражение.
«Бринсли сказал неправду, — мрачно заявил наш гость. — Эта лодка не вернется. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Парни застряли в Монт-Эверард и пьют ром. Зачем вам в Аракаку?»
Мы объяснили, что ищем животных.
«Парень, — нахмурился он, — на кой тебе в Аракаку за этими тварями? У меня их тут, в золотых приисках, хоть отбавляй. Хошь — анаконда, хошь — аллигатор, змея кайсака, антилопы, скаты. Мне они без толку, бери хоть всех, один вред от них, гадов».
«Скаты? — переспросил Джек. — То есть электрические угри?»
«Да их тут тьма! — пылко заверил наш визитер. — Мелкие, крупные, некоторые больше, чем каноэ, будут. Они, подлюки, ужасно сильные, если ты не в резиновых сапогах, могут и через лодку стукнуть. Один раз оглушили меня так, что я грохнулся, три дня в лодке пролежал, и в голове все кружилось. На моей земле все, что надо, есть. Если хотите, могу вас взять с собой, сами увидите».
Мы наспех доели завтрак и спустились вместе с нашим новым знакомым к его каноэ. Пока поднимались по реке, он рассказал о себе. Звали его Кетас Кингстон, всю жизнь он искал золото и бриллианты в лесах Гайаны. Время от времени ему везло, но деньги у него никогда не задерживались. А несколько лет назад он наткнулся на свой нынешний прииск. «Это и правда золотая жила, — уверял он, — вот через несколько лет разбогатею, и больше не буду пахать тут в глуши, а роскошно поселюсь на побережье».
Мы свернули в боковой проток и вскоре остановились перед высоким шестом, воткнутым в топь. Шест украшал прямоугольный кусок жести, на котором крупными, корявыми, яркими буквами было написано: «Прииск АД. Клаймант К. Кингстон», а снизу — номер лицензии и дата.
Мы выбрались из каноэ и пошли за Кетасом по узкой тропке через кустарник. Минут через десять заросли закончились, и перед нами открылась залитая солнцем поляна, на которой стояла большая деревянная хижина.
Кетас повернулся к нам, глаза его возбужденно горели.
«Здесь везде, — сказал он, описывая рукой круг, — в земле полно золота. И не какой-нибудь один бросовый самородок. Найдешь такой, а потом пять лет ничего. Нет уж! Тут на полтора метра копни — и такая красная золотая земля, красней крови. Здесь золото настоящее, надо только его отрыть. Смотри, покажу».
Он схватил лопату с длинным черенком, которую привез с собой, и, бормоча что-то себе под нос, начал яростно рыть землю. Пот выступил на его усталом лице, рубашка взмокла. Наконец Кетас отшвырнул лопату, выгреб из ямы горсть немного красно-бурой земли и протянул нам.
«Вот, смотри, — прохрипел он. — Красней крови».
Помешивая землю указательным пальцем, Кетас ударился в рассуждения и, казалось, совсем забыл о нас.
«Ясное дело, я человек старый, но у меня два сына, славные ребята. Бездельничать они не хотят, придут сюда, будут рыть. И мы посадим тут маниоку, и ананас, и лайм, рабочих приведем, все выроем, и золота намоем…»
Он прервался, наклонившись, высыпал землю в яму и выпрямился.
«Пора назад, в Кориабо», — грустно пробормотал он и побрел по тропинке к каноэ. Одержимый пугающей мыслью о том, что у него под ногами лежит золото, а он, быть может, не успеет сколотить состояние, о котором мечтал всю жизнь, Кетас так и не вспомнил о своем обещании показать нам разных «тварей».
7. Вампиры и Герти
На следующее утро к нам пришел Бринсли и с печальным видом сообщил, что ночью его катер «еле приплелся», мотор барахлит, поэтому он не сможет отвезти нас в Аракаку. Мы не очень расстроились. Кориабо оказалась очень симпатичной деревней, местные жители были добры и отзывчивы, а в окрестных лесах, судя по всему, обитало множество птиц и зверья.
Более того, сама деревня изобиловала домашними животными. Главной опекуншей домашних животных слыла пожилая женщина, которую все любовно называли «Мама». Ее хижина напоминала маленький зверинец. По крышам прыгали ярко-зеленые попугаи-амазоны, над головой висели плетеные клетки, в которых порхали и щебетали голубые танагры, пара взъерошенных ара рылась клювами в пепле очага. Довершала мрачноватый интерьер опутанная вокруг талии веревкой мартышка-капуцин.
Мы сидели на ступеньках хижины и беседовали с Мамой, как вдруг у нас за спиной, откуда-то из-под кустов, раздался пронзительный, похожий на хохот визг, какого я не слышал никогда прежде. Высокая трава раздвинулась, из нее степенно, тяжелой поступью вышли два огромных свинообразных существа. Привычного рыла у них не было, а морда, словно стесанная с торца, в профиль напоминала прямоугольник. Если бы не легкомысленное хихиканье, они выглядели бы очень вальяжно. Это были капибары, самые крупные грызуны в мире. Я протянул руку к одному из них, чтобы его потрепать, но он дернул головой и явно нацелился на мой палец.
«Не кусается, — успокоила меня Мама. — Сосать хочет».
Осмелев, я осторожно ткнул его пальцем в нос. Зверь, присвистывая, заверещал, показал ярко-оранжевые резцы, схватил меня за палец и стал шумно сосать. Я почувствовал, как мой ноготь скребется о что-то похожее на две костяные терки, расположенные на полпути к глотке. На пиджине Мама изъяснялась с трудом, но выразительными жестами она объяснила, что подобрала их крохами и выкормила из бутылки. Сейчас капибары почти взрослые, но так и не отучились сосать все, что попадется. Задние копыта каждого зверя украшали широкие красные полоски: Мама пометила их специально, чтобы охотники не подстрелили ее питомцев.
Мы спросили, можно ли этих славных зверей заснять. Мама позволила. Чарльз установил камеру. Капибары — земноводные животные. В дикой природе они живут главным образом в реке и только по ночам выходят на сушу, чтобы погрызть прибрежную траву. Конечно, нам очень хотелось снять, как они плавают, поэтому я попробовал заманить их в воду. Они верещали, хихикали, но упорно отказывались приближаться к реке. Когда я увидел, что добром их не затащишь, попытался, вспомнив, как не раз читал, что «испуганные капибары привычно бегут к воде», действовать устрашением. Однако наши новые знакомцы привычно бежали к хижине Мамы и прятались за углом. Я вошел в азарт и как угорелый носился за ними по деревне, визжа и громко хлопая в ладоши. Мама сидела на ступенях своей хижины и недоуменно наблюдала за нашими бегами.