Теперь наконец, благодаря визиту вампира, я услышал самое начало обезьяньей оратории. Исполнители находились примерно в километре от нашей гостиницы, но орали они оглушительно. Я вынес аппаратуру, подключил микрофон и направил параболический рефлектор точно в сторону, из которой доносился звук. Наученный прежним опытом, показывать Чарльзу запись по окончании концерта я не стал. Наутро не без волнения мы включили магнитофон — и услышали превосходные, невыносимо громкие вопли.
Тем утром к нам из разведочного лагеря, находившегося километрах в двадцати от Аракаки, приехал управляющий угольной компанией. Ему передали по радиосвязи наше сообщение, и все же он немного удивился, когда увидел нас здесь. Вскоре выяснилось, что уехать с ним в тот же день невозможно: его небольшой грузовик был доверху нагружен припасами, которые доставил катер, однако он пригласил нас завтра вместе пообедать и заверил, что пришлет машину.
Остаток дня мы бродили по ближайшему лесу. Джек надеялся встретить каких-нибудь интересных многоножек или редких скорпионов, и, проходя мимо низкого, похожего на пальму дерева, решил заготовить для них приманку — облепившие ствол коричневые чешуйки коры. Он увлеченно обдирал дерево, как вдруг совсем рядом раздалось громкое шипение, откуда-то сверху скатилось золотисто-коричневое, покрытое мехом существо размером с собачонку и торопливо поползло вниз по противоположной стороне ствола. Добравшись до земли, оно попыталось ретироваться прежде, чем мы к нему приблизимся, но передвигалось медленно, поэтому Джек несколькими шагами его настиг и схватил за мощный, почти лысый хвост. Зверь повис головой вниз и, гневно глядя на нас маленькими, похожими на бусинки глазами, грозно зашипел. С длинной, изогнутой книзу морды капала слюна. Джек ликовал: еще бы, ему удалось поймать тамандуа, настоящего древесного муравьеда.
Мы торжественно принесли его в гостиницу, и, пока Джек мастерил для него клетку, поселили зверя на высокое дерево, которое росло возле нашего временного пристанища. Муравьед тут же обхватил ствол передними лапами и с легкостью пополз вверх. На высоте метров шести он остановился, обернулся и рассерженно посмотрел на нас. Но тут он заметил на дереве огромный круглый муравейник. Гнев немедленно испарился, и зверь решительно пополз к пропитанию, цепляясь хвостом за верхние ветки и время от времени зависая головой вниз. Быстрыми, мощными ударами передних лап он разворошил муравьиное гнездо. Оттуда хлынул коричневый поток, муравьи облепили нарушителя их спокойствия, но тамандуа не испугался и, просунув трубкообразный нос в дыру, принялся длинным, черным языком слизывать насекомых. Однако минут через пять он начал почесываться задней лапой. Вскоре ей на помощь пришла передняя. В конце концов тамандуа решил, что муравьиные укусы — слишком высокая плата за обжорство и пора наконец отдохнуть. Судя по всему, его густая, жесткая, как проволока, шерсть защищает от муравьев не так надежно, как принято думать: бедный зверь то и дело останавливался и остервенело чесался.
Мы с Чарльзом засняли всю сцену, и тут до нас дошло, что за зверем предстоит лезть на дерево, а это занятие не из приятных. Разъяренные муравьи облепили все ветки, и, если их укусы так досаждают муравьеду, можно представить, как больно будет нам. К счастью, на помощь пришел сам тамандуа: он слез с дерева, уселся на землю и принялся отчаянно тереть правое ухо задней лапой. Бедняга так страдал от вездесущих муравьев, что даже не заметил, как Джек его поднял и переселил в клетку. Оглядевшись в своем новом жилище, муравьед мирно устроился в углу и начал старательно вычесывать левое ухо.
Тамандуа
На исходе дня мы взяли батарейные фонари и отправились на ночные поиски. В темноте лес превратился в пугающее, заколдованное место, где течет невидимая человеку шумная жизнь. Звуки то и дело менялись: над рекой разносилось звонкое кваканье лягушек, а в лесу отовсюду доносилась перекличка насекомых. Мы быстро привыкли к жужжанию и стрекоту, но каждый раз, когда неожиданно раздавался треск падающего дерева или непонятный вскрик, душа уходила в пятки.
Парадоксальным образом в темноте мы смогли увидеть тех, кого не замечали при свете: глаза животных служили своеобразными «отражателями», и стоило направить луч на существо, которое смотрело в нашу сторону, во тьме вспыхивали две светящиеся точки. По их цвету, размеру и расположению нетрудно было угадать, кто на нас смотрит.
В реке фонарь выхватил четыре тлеющих уголька: на дне залегла пара кайманов, их глаза мрачно светились над поверхностью воды. В кроне высокого дерева мы углядели мартышку. Разбуженная нашими шагами, она повернулась, чтобы на нас посмотреть, заморгала, огоньки тут же исчезли, и по хрусту ветвей мы догадались, что она повернулась к нам задом и скрылась в листве.
Стараясь ступать бесшумно, мы вошли в заросли бамбука; его стебли, скрипя и потрескивая, покачивались на ночном ветру высоко над головой. Джек выхватил фонарем стелющиеся по земле заросли колючей травы.
«Здесь должны быть змеи, — радостно прошептал он. — Обойди с другой стороны и, как только тебя что-нибудь напугает, беги ко мне».
Я не без опаски пошел в непроглядную тьму, рассекая бамбук своим мачете. Вдруг свет фонаря упал на маленькую лунку в земле.
«Джек, — тихо позвал я, — смотри, здесь нора».
«А почему бы ей здесь не быть? — чуть раздраженно отозвался он. — Есть ли там кто-нибудь, вот в чем вопрос».
Я осторожно опустился на колени и заглянул внутрь. Из глубины на меня глядели три маленьких блестящих глаза.
«Точно есть, — заверил я. — И у того, кто там сидит, три глаза».
Джек тут же прибежал ко мне, и мы стали вглядываться в нору. Свет двух фонарей выхватил распластавшегося на земле черного мохнатого паука величиной с мою ладонь. То, что я увидел, было всего лишь тремя глазами из восьми, поблескивавших на его омерзительной голове.
Паук угрожающе поднял две передние конечности, показал переливчато-синие пятки и продемонстрировал огромные, кривые ядовитые клыки.
«Красавец, — нежно прошептал Джек. — Только бы не убежал».
Он положил фонарь на землю и нащупал в кармане жестянку из-под какао. Я нашел ветку и аккуратно просунул ее в нору. Паук резко вытянул передние ноги и кинулся на хворостину.
«Осторожнее, — предупредил Джек. — Если ты заденешь хотя бы одну его волосинку, паук долго не проживет».
Джек протянул мне жестянку.
«Приставь ее ко входу в нору, а я посмотрю, удастся ли его выманить».
Он подался чуть вперед и вдавил нож в землю позади норы так, что паук почувствовал легкое землетрясение. Встречаться с новой опасностью ему явно не хотелось, и он немного отступил. Джек повернул нож в земле. Задняя часть норы осыпалась, перепуганный паук резко бросился вперед и приземлился точно в ловушку. Я поспешил еe плотно закрыть.
Джек довольно улыбнулся и вернул жестянку в карман.
Следующий день должен был бы стать нашим последним днем в Аракаке: через три дня из Моравханны отплывал наш пароход, а дорога в устье Баримы занимала не меньше двух суток. В полдень за нами должен был прийти джип угольной компании, чтобы отвести нас в разведочный лагерь. Дожидаясь машины, мы увлеченно гадали, какие животные нас ждут в 30 километрах отсюда. Но полдень давно прошел, а управляющего все не было. Он появился ближе к вечеру и стал рассыпаться в извинениях: увы, вездеход сломался, только сейчас его удалось починить, но ехать в лагерь уже слишком поздно. Мы спросили, каких животных они собирались нам передать, если бы мы приехали.
«Был у нас ленивец, — начал он, — но, к сожалению, умер, жила мартышка, но сбежала. И все же, я уверен, пару попугаев мы для вас бы нашли».
Мы слушали его со смешанным чувством. С одной стороны, нам было грустно: еще бы, забраться так далеко и привезти всего лишь нескольких животных, а с другой, мы с облегчением думали о том, что без поездки в лагерь вполне сможем обойтись.
Управляющий забрался в джип и уехал. Теперь нам предстояло найти лодку, которая отвезла бы нас вниз по реке. Одно за другим мы обошли все питейные заведения. В них встретилось немало людей, у которых были каноэ с мотором, но у каждого нашлась весомая причина нам отказать: у одного каноэ было слишком маленьким для нашего груза, у другого закончилось горючее, у третьего сломался двигатель, а единственный человек, который что-то смыслил в моторах, как раз в эти дни уехал из Аракаки. В конце концов мы наткнулись на индейца по имени Джейкоб, который с мрачным видом сидел у входа в кабак. Не заметить его было трудно: из ушей у него свисали клочья черных прямых волос, и это делало его похожим на угрюмого тролля. Джейкоб признался, что лодка у него есть, но нас он не повезет. В отличие от других он не стал придумывать уважительные причины, поэтому мы решили проявить настойчивость. Препирательство продолжилось в прокуренном кабаке под сипение и хрипы граммофона. Примерно в половине одиннадцатого Джейкоб сдался и крайне неохотно согласился отвезти нас утром в Кориабо.
Мы проснулись в шесть утра, собрали вещи и в семь были готовы к отплытию. Джейкоб не появлялся. Около девяти он приплелся в гостиницу и сообщил, что лодка и мотор готовы, но бензина у него нет.
Герти, у которой в эту минуту не было других дел, стояла рядом и с любопытством слушала нашу беседу.
«Ох, как противно, когда все откладывают да откладывают. — Она сочувственно посмотрела на меня и тяжело вдохнула. — Канитель, что тут еще скажешь».
К полудню бензин нашелся, и мы наконец отплыли в Кориабо. Тамандуа, свернувшись, дремал в клетке рядом с половиной муравьиного гнезда, специально припасенного, если вдруг ему захочется в пути подкрепиться. На носу лодки, выступая за ее края на полметра с каждой стороны, возвышалась просторная деревянная клетка, которую Джек сделал для капибар.
Нам очень повезло, что на сей раз мы плыли вниз и нас несло быстрым течением разлившейся реки, ибо мотор на лодке Джейкоба был довольно капризным и не терпел вторжений извне. Стоило ничтожному кусочку проплывавшего мимо дерева забить водоохладитель или нам увеличить скорость, он тут же за