молкал, и требовалось немало терпения, чтобы вернуть его к жизни. Джейкоб знал только один способ — как можно чаще и как можно сильнее дергать за пусковой канат; внутренняя жизнь мотора оставалась для него священной тайной, вторгаться в которую было категорически запрещено. Его вера порой приносила плоды, но однажды ему пришлось безостановочно тянуть за канат почти полтора часа. Когда мотор в конце концов завелся, Джейкоб, который все это время изо всех сил сдерживал вполне оправданную ярость, даже не улыбнулся. Он молча уселся у штурвала и погрузился в привычную черную меланхолию.
Ближе к вечеру мы приплыли в Кориабо и пришвартовались рядом с катером Бринсли Маклеода. Джейкоб не хотел лишний раз, без надобности, выключать мотор, поэтому нам было велено выгружаться как можно быстрее. Через десять минут весь наш багаж валялся на берегу, а Джейкоб, не выказав никаких признаков радости оттого, что ему удалось осуществить рискованную операцию и при этом совладать с двигателем, печально поплыл в Аракаку.
К счастью, катер Бринсли снова был на ходу. Правда, сам хозяин в очередной раз уехал на свой затерянный в лесу золотой прииск, но, как нас заверили, обещал вернуться в деревню завтра, к 10 утра.
Он, как ни странно, вернулся. Мы заманили капибар в клетку, где заранее разложили переспелые ананасы и хлеб из кассавы, погрузили ее на лодку и приготовились к отплытию.
Капибар заманивают в клетки
Обратный путь занял гораздо больше времени: мы заходили во все знакомые селения, чтобы узнать, не поймал ли кто для нас животных, о которых мы просили. Кое-где нашу просьбу выполнили, и к тому времени, как мы подплыли к Монт-Эверард, у нас на борту, кроме тамандуа, обитали капибары, змея, три пестрых ара, пять разнообразных попугаев размером поменьше, два длиннохвостых попугайчика, капуцин и два белогрудых тукана, которыми мы особенно гордились. Выторговывать животных пришлось довольно долго, поэтому поздним вечером мы все еще были в 16 километрах от Моравханны и только в час ночи наконец пришвартовались у пристани рядом с пароходом Tarpon. Трап был спущен, мы поднялись на борт, пробрались между тесно лежащими на палубе пассажирами и постучались в кабину старшего стюарда. Он встретил нас в ярко-полосатой пижаме, но, когда выяснилось, что его призывают исполнять официальные дела, он напялил фуражку с козырьком и торжественно проводил нас в чудесным образом зарезервированные на наше имя каюты. В одну мы поместили животных, и в половине третьего улеглись на койки во второй.
Когда я открыл глаза, стоял полдень. Мы шли открытым морем. Вдали, на горизонте, виднелся Джорджтаун.
8. Мистер Кинг и русалка
В гараже, где Тим Вайнелл обустроил зверинец, нас поджидали сюрпризы: пока мы плавали по Бариме, друзья, жившие в разных частях Гайаны, переправили в Джорджтаун еще животных. Из Камаранга недавно на амфибии прибыла компания длиннохвостых попугаев и ручной красноголовый дятел — подарок от Билла и Дафны Сеггар. Тайни Мак-Турк прислал майконга и мешок со змеями. Все время, пока мы путешествовали, Тим не только с утра до ночи заботился о своих подопечных, но выпрашивал животных у местных жителей. Кое-кого нам подарил Ботанический сад. Один из его смотрителей передал пару собственноручно пойманных мангустов, стаи которых носились по окрестным лугам. Тим очень обрадовался этим зверькам, хотя, строго говоря, южноамериканскими их назвать нельзя: много лет назад плантаторы завезли мангустов в эти края из Индии, надеясь, что они остановят нашествие крыс, пожиравших сахарный тростник. Мелкие хищники быстро расплодились и вскоре заселили все побережье. Их ближайшими соседями были опоссумы, которые, как и кенгуру, носят детенышей в сумке. Мне очень хотелось посмотреть на этих зверей, едва ли не единственных сумчатых, обитающих за пределами Австралии, но при встрече меня постигло разочарование. Те двое, которых подарил Тиму зоопарк, напоминали скорее двух огромных остромордых, почти лысых крыс с длинными острыми зубами и омерзительными облезлыми хвостами. В нашей коллекции они занимали первое место по уродству. Тим, глумливо улыбаясь, сообщил, что без малейшего сомнения назвал их Дэвид и Чарльз.
Однако самым примечательным в этой компании было стервозное, хнычущее и ворчащее существо по имени Перси, цепкохвостый дикобраз, обладавший, как и вся его дикобразья родня, на редкость дурным нравом. Когда его пытались погладить, он гневно морщился, ощетинивался короткими иглами, угрожающе топал и злобно шипел, всем своим видом показывая, что с наслаждением цапнет каждого, кто посмеет к нему прикоснуться. Хваткий, покрытый мелкими щетинками хвост, которым Перси цеплялся за ветки, был изогнут крючком вверх; это, как ни странно, роднило нашего дикобраза с некоторыми мышами, что обитают в Папуа, а не с другими живущими на деревьях животными вроде мартышек, панголинов, опоссумов и четырехпалых муравьедов, у которых хвост загибается книзу.
Цепкохвостый дикобраз Перси
За счет подарков от друзей и приобретений, какие мы привезли из Баримы, наша коллекция заметно разрослась, однако в ней по-прежнему недоставало двух самых колоритных обитателей здешних мест. Во-первых, мы так и не встретили гоацинов, известных тем, что на каждом крыле у них расположены два пальца с когтями. У взрослых особей они, за ненадобностью, зарастают перьями, а вот неоперившимся птенцам помогают лазать по веткам вокруг гнезда. Если верить окаменелостям, птицы — прямые потомки древнейших рептилий. Живущие только по берегам южноамериканских рек гоацины с когтистыми крыльями своим строением это подтверждают.
Во-вторых, нам так и не удалось поймать ламантина — огромное, похожее на тюленя, добродушное млекопитающее, которое проводит жизнь, курсируя между морскими бухтами и устьями рек, в поисках водорослей. Чтобы покормить детеныша, самка ламантина вертикально приподнимается над водой и держит его у груди, нежно прижимая ластами. Если верить легендам, это зрелище настолько поразило первых мореплавателей, путешествовавших вдоль южноамериканского побережья, что они приняли невиданных зверей за русалок.
Нам рассказали, что оба существа встречаются в бассейне реки Каньо, которая протекает в сотне километров от Джорджтауна. На поиски у нас оставалась всего неделя, поэтому через два дня после возвращения мы, на сей раз поездом, отправились к устью Каньо, в городок с гордым названием Нью-Амстердам.
Гайана стала британской колонией только в начале XIX века. До этого несколько столетий здесь правили голландцы, и вдоль побережья сохранились отчетливые следы их пребывания. Железнодорожные станции именовались по названиям обширных сахарных плантаций, которые они обслуживали — Бетервервагтинг, Велдаад, Онвервагт. Сами плантации были обязаны существованием видневшейся слева плотине, которую голландские колонисты построили, чтобы превратить безжизненные солончаки в плодородные земли, а в разомлевшем от жары Нью-Амстердаме, что лежал на самом краю широкого устья реки Бербис, современные бетонные постройки и деревянные бунгало соседствовали с аккуратными белеными домиками — гордостью голландской колониальной архитектуры.
Мы решили, что разумней всего просить помощи у рыбаков, и отправились в гавань. У причала в легких деревянных лодках сидели компании африканцев и выходцев из Ост-Индии; они плели сети и о чем-то болтали. Желающих помочь в ловле «водной мамки», как называют ламантина местные жители, не нашлось, но все наперебой уверяли нас, что с таким делом справится только «мистер Кинг».
Он оказался личностью многогранной — не только рыбак, но известный всему Нью-Амстердаму силач, которого звали всякий раз, когда требовалось, например, забить сваи; никто другой справиться с этим делом не мог. Его отдыхом, рассказали нам, был «рестлинг» с коровами, а кроме того, мистер Кинг слывет превосходным звероловом и знает о местной живности почти все. Словом, лучшего охотника на ламантина днем с огнем не сыщешь. Нам ничего не оставалось, как согласиться и отправиться на его поиски.
Мистера Кинга мы застали на рыбном рынке, где он торговался с перекупщиком за улов. Его впечатляющая внешность вполне соответствовала легендарным рассказам о нем: перед нами сидел на корточках человек-гора в ослепительно-алой атласной рубахе, черных полосатых штанах и несообразно маленькой черной шляпе, едва державшейся на макушке. Мы спросили, не мог бы он поймать для нас ламантина.
«Что вам сказать… — задумчиво произнес он, поглаживая роскошные бакенбарды, — их здесь немерено, но поймать трудно, водная мамка — существо нервное. Как попадется, тут же начинает трепыхаться как бешеная. Она зверюга сильная, враз любую, самую прочную сеть прорвет».
«А как вы с ней справляетесь?» — полюбопытствовал Джек.
«Есть только один способ, — с мрачной торжественностью изрек мистер Кинг. — Когда она в сети запутается, надо веревки посильней натянуть, чтобы сверху донизу аж задрожали. Если сделать это как следует, водная мамка будет лежать совсем без движения, так ей это понравится, а мы ее — у-у-ух! — Мистер Кинг, лучезарно улыбаясь, издал громкий, восторженный звук. — Мне известен только один человек, способный с ней справиться. Это я».
Говорил он очень убедительно, и мы не колеблясь предложили мистеру Кингу к нам присоединиться. Договорились, что завтра нанимаем катер и мистер Кинг с двумя помощниками, а главное, со своей проверенной сетью вместе с нами с утра отправится на поиски ламантина.
На следующий день, к нашему удивлению, обнаружилось, что команда катера — капитан-африканец Фрейзер и механик-индиец Рангур — относится к мистеру Кингу без должного уважения. Примерно через час пути по реке мы заметили высоко в ветвях игуану.
«Мистер Кинг, — спросил механик Рангур, — вы не хотите ее поймать?»
Мистер Кинг царственным жестом велел остановить катер, перевалил увесистые телеса в легкую шлюпку-динги и вместе с помощником, рассекая тростник, поплыл к дереву. Высоко над землей вдоль тонкой ветки безмятежно вытянулась очаровательная рептилия чуть больше метра длиной. Ее зеленые чешуйки искрились и переливались на солнце. Мистер Кинг срубил длинный бамбук, привязал к его концу петлю, поднял палку и принялся размахивать ею перед носом игуаны.