«Что вы замыслили, мистер Кинг? — издевательски-почтительно спросил капитан Фрейзер. — Вы, наверное, думаете, что она сама сползет к вам в руки?»
Невозмутимая рептилия равнодушно и без движения наблюдала за происходящим.
«Мистер Кинг, признайтесь, — поддержал капитана Рангур, — это ручная игуана, вы ее с вечера привязали к дереву, чтобы сейчас перед нами покрасоваться».
Мистер Кинг не снизошел до пошлых шуточек, но приказал помощнику залезть на дерево и накинуть петлю на шею игуаны. В ответ рептилия лениво перебралась на ветку чуть повыше.
«Эту гадину явно тянет прыгнуть», — прокомментировал Фрейзер.
Мистер Кинг велел помощнику забраться повыше. Последующие 10 минут игуана безропотно соглашалась с тем, что перед ее носом болтается странный предмет. Она даже добродушно полизала веревку, но, как ни уговаривал ее мистер Кинг, лезть в петлю категорически отказывалась. В конце концов терпение рептилии истощилось, она с вызывающим равнодушием отвернулась и одним легким прыжком исчезла в реке.
«Именно туда ее и тянуло», — сообщил миру Фрейзер.
Мистер Кинг вернулся на катер.
«Подумаешь, — буркнул он. — Да их здесь — завались. Целый мешок вам наловим».
Тростник, которым густо поросли оба берега, местные жители называли «мука-мука». Голые прямые стебли толщиной с мою руку, такие губчатые и мягкие, что я легко перерубал их одним ударом мачете, торчали из воды метра на четыре. На самом верху они заканчивались несколькими стреловидными листочками; кое-где виднелись зеленые плоды, формой и размером напоминавшие ананас. Мы знали, что «мука-мука» — излюбленное лакомство гоацинов, и напряженно всматривались в бинокли: не появится ли где птица.
Был полдень. Солнце жгло нещадно. Металлические поверхности катера раскалились, и к ним невозможно было прикоснуться. Верхушки тростника уныло клонились к реке. Над водой неподвижно висело душное марево. Казалось, мир вокруг замер.
Первый гоацин появился около часа пополудни. Джек услышал доносящийся приглушенный, похожий на кудахтанье звук, Фрейзер немедленно остановил катер, и в бинокль Джека наша компания разглядела большую птицу, которая, нахохлившись, сидела в зарослях. Мы подплыли ближе, заметили вторую, третью и вскоре убедились, что в тростнике прячется от палящего солнца большая колония гоацинов.
Около четырех нам наконец удалось рассмотреть их вблизи. Солнце клонилось к закату, жара немного спала. Мы обогнули излучину и тут заметили шесть птиц, которые с аппетитом поедали тростник. Они были очень забавные — орехово-коричневые, с крупными телами и непропорционально тонкими шеями. Вблизи гоацины напоминали откормленных хохлатых цыплят-переростков с миндалевидными глазами, обведенными голубой поволокой нежной кожи. Заметив, что мы приближаемся, птицы перестали есть и уставились на нас, оглушительно вереща и нервно подергивая хвостами. Несколько минут спустя они отвернулись, тяжело пошлепали по воде и скрылись в зарослях, но Чарльз успел их заснять.
Диковинные птицы нас очаровали, однако больше всего нам хотелось увидеть, как лазают по веткам их птенцы, поэтому Джек по-прежнему внимательно разглядывал в бинокль заросли в надежде увидеть гнездо. Ближе к вечеру метрах в двух над водой, на колючем кусте, что рос среди тростника, показалось нагромождение ветвей и прутьев. Затаив дыхание, мы перебрались в динги и подплыли поближе. Из гнезда с любопытством выглядывали два тощих и лысых птенца. Завидев нас, тщедушные создания перепугались и принялись неуклюже карабкаться по веткам, лихорадочно цепляясь ногами и когтистыми крыльями. Вели они себя совсем не по-птичьи. Когда птенцы добрались до тонких ветвей, что свисали над нами, я привстал и осторожно протянул к ним руку. В ответ они продемонстрировали трюк, на который способны только юные гоацины: резко взлетели, бесшумно нырнули метра на три вглубь, пронеслись под водой и скрылись в колючих зарослях.
Мы, конечно, огорчились, что нам не удалось их сфотографировать, но были уверены: если птенцы встретились нам в первый день, значит, их здесь много. Все оставшееся время наша компания напряженно всматривалась в заросли. В конце концов мы обнаружили несколько гнезд, в которых были отложены яйца, и выбрали наиболее подходящее для фотографии. Когда мы подплыли к нему совсем близко, родительница, оберегавшая будущий выводок, шумно взлетела, но через несколько минут, отодвинув тонкую ветку вывернутым наружу пальцем, показалась снова и не уселась на яйца, а неуклюже примостилась на них.
В последующие несколько дней мы навещали гнездо в надежде, что кто-нибудь вылупится, но наши ожидания не оправдались, и мы вернулись в Джорджтаун, так и не увидев ни одного птенца, кроме тех, что встретились нам в самом начале путешествия по Каньо.
Вечером первого дня мы добрались к излучине, которая впадает в небольшой залив. «Лучшего места для водной мамки не сыскать», — сообщил нам мистер Кинг. Через полчаса, пообещал он, река повернет и вынесет прямо к нам ленивого ламантина, который обычно приплывает в эти места пожевать сочных водорослей. Нам остается только поставить сеть поперек устья и ждать. Он воткнул в тину, по обе стороны узкого залива, два шеста, натянул на них сеть, после чего, как был, в черной фетровой шляпе, уселся в лодку и, попыхивая трубочкой, стал ждать своего звездного часа.
Ближе к ночи мистер Кинг сдался.
«Не дело, — сообщил он. — Прилив слабый, вода вниз не идет. Вот что, я знаю место получше, там ее сразу поймаем».
Мы свернули сети, привязали лодку к хвосту катера и поплыли вверх по реке. В сумерках пришвартовались у причала сахарной плантации. Она угадывалась издалека, по густому, тяжелому, приторно-сладкому запаху, что стоял в воздухе. Рангур принес из кухни дымящееся блюдо риса с креветками. После ужина мистер Кинг страдальчески вздохнул и сообщил, что сейчас время спать, а ночью он поймает ламантина и предъявит его утром.
Однако нам не терпелось посмотреть, как он будет ловить огромного зверя, и мы попросили нас разбудить.
«Нет, — возразил он. — Не встанете. Я-то часа в два-три собираюсь».
Мы принялись пылко заверять его, что непременно проснемся, и в конце концов он с явной неохотой поддался на наши уговоры.
Над озером черными тучами вились насекомые — москиты, мухи кабура, комары и огромные шершни, каких мы не видели нигде больше. Самые смелые проникали сквозь заслонки и роились вокруг ламп. Другие, не найдя щелей, так плотно облепляли иллюминаторы, что казалось, будто окна забрызганы грязной пеной. Чарльз, отвечавший за нашу аптечку, предусмотрительно приготовил к ночному походу большую банку мази от насекомых. Мы натянули москитные сетки и улеглись.
В два часа ночи нас разбудил Джек. Мы надели рубашки с длинными рукавами, заправили брюки в носки, щедро смазали руки и лица мазью, отпугивающей летучих гадов, и поднялись на корму, чтобы посмотреть, проснулся ли мистер Кинг. Он крепко спал в своем гамаке и оглушительно, с присвистом, храпел.
Джек осторожно тронул его за плечо. Мистер Кинг открыл глаза.
«Ты чего, парень? — обиженно спросил он. — Ночь на дворе. Я спать».
«А кто водную мамку ловить будет?»
«Ты что, не видишь? Сейчас темно, хоть глаз выколи. Луны нет, как я тебе водную мамку в темноте поймаю?»
И он провалился в сон.
Коль уж мы проснулись и экипировались, возвращаться в каюту нам не хотелось, поэтому было решено отправиться на ночную охоту без провожатого. В реке обитало множество кайманов; в свете фонарей их глаза вспыхивали на чернильной поверхности воды, словно сигнальные огни. Мы забрались в шлюпку, отвязали ее и бесшумно поплыли вниз по реке. Чарльз и я, сидя на корме, старались грести как можно тише. Джек, пригнувшись, сидел на носу и освещал фонарем воду. Мы неспешно скользили вдоль тростников, окаймлявших берег. В полной тишине было слышно только, как вдали переговариваются лягушки и над головой жужжат комары. Джек медленно водил лучом по водной глади. Вдруг он поднял фонарь, направил его на темное пятно тростника и знаком велел нам остановиться.
Мы подняли весла, и лодка бесшумно двинулась к зарослям. Через несколько секунд в свете фонаря блеснула чешуйчатая голова каймана; он лежал на мелководье и нагло таращился на нас. Джек, держа фонарь так, чтобы луч бил в глаза рептилии, свесился через борт, но при этом задел ногой жестянку, что валялась на дне лодки. Она с шумом вылетела, по воде пошли круги. Джек сел на свое прежнее место и повернулся к нам.
«Эта тварь, кажется, нас раскусила», — пробормотал он.
Мы снова принялись грести. Минут через пять Джек углядел еще одного каймана, но, когда между ним и лодкой оставалось чуть меньше 10 метров, он резко выключил фонарь: «А вот об этом приятеле надо забыть. Судя по расстоянию между его глазами, он больше двух метров в длину. Голыми руками я его не поймаю».
Вскоре, однако, появился третий. Мы подплыли к нему, бесшумно скользя по черной глади и не отрывая взгляд от светлого круга, из которого глядели на нас два немигающих ярких глаза.
«Подержите меня за ноги», — шепнул Джек.
Чарльз осторожно прошел к носу, наклонился и крепко обхватил лодыжки Джека. Когда лодка подошла к ослепленному кайману совсем близко, Джек свесился в воду, глаза рептилии вдруг исчезли под носом лодки, раздался всплеск, и Джек торжествующе завопил: «Есть!» Он швырнул фонарь на дно, снова перегнулся через борт и схватил каймана обеими руками.
«Ради бога, держи покрепче», — проорал он Чарльзу, который, наклонившись вперед, сидел на лодыжках Джека. Снова раздался громкий всплеск и Джек, тяжело дыша, откинулся назад в лодку. Он сиял от счастья: у него в руках, щелкая зубами, трепыхался кайман примерно в полтора метра длиной. Правой рукой держа рептилию за шкирку, левой Джек заправил длинный чешуйчатый хвост под ее лапу. Кайман свирепо зашипел и разинул огромную желтоватую пасть.
«Я на всякий случай взял твой вещмешок, — торопливо сообщил мне Джек. — Ты его не подержишь?»
Времени на споры не было, я открыл мешок, Джек запихнул туда каймана и туго стянул веревку.