На них обрушилось множество хлопот. Для ламантина понадобилось соорудить на одной из палуб корабля огромный брезентовый бассейн. Чтобы прокормить в пути наших прожорливых животных, на борт погрузили больше тонны салата, 45 килограммов капусты, почти 200 килограммов бананов, 72 килограмма зеленой травы и 48 ананасов. Чтобы животные все 19 дней пути оставались чистыми и сытыми, Тиму и Джону предстояло не покладая рук трудиться с утра и до вечера.
Через несколько недель после их приезда я пришел в зоопарк. Ламантин лениво плавал в кристально чистом бассейне, который специально устроили для него в аквариуме. За это время зверь так приручился, что стоило мне наклониться и опустить в воду капустный лист, он немедленно подплыл и взял его из рук. Попугай, которого мне птенцом доверили в Кукуи, вырос, оперился и ничем не отличался от своих сородичей, но меня, хочется верить, признал сразу: стоило с ним заговорить, он быстро закивал совершенно так же, как здоровался со мной несколько месяцев назад, когда я кормил его пережеванным хлебом из кассавы. В оранжерее со специальным подогревом порхали среди тропических растений наши очаровательные колибри. Цепкохвостый дикобраз Перси дремал, свернувшись, в углу на ветке и даже во сне, судя по выражению его морды, скорбел о несовершенстве мира.
Капибары готовились к отъезду на просторы Уипснейда, где находились загородные владения зоопарка. Как только я подошел, они заверещали, захихикали и принялись сосать мои пальцы с той жадностью, какая поначалу удивила меня в Бариме. Муравьедам явно пошла на пользу диета из молока и мясного фарша, а в инсектарии я обнаружил, что паук, точнее, паучиха, которую мы поймали в Аракаке, пару дней назад произвела на свет несколько сотен маленьких паучков и они растут не по дням, а по часам.
Нашего друга Гудини, который доставил нам столько беспокойств, я нашел не сразу, но в конце концов обнаружил его у загородки загона. Шумно чавкая и причмокивая, он увлеченно поглощал содержимое большой лохани. Я подошел поближе и окликнул его. Гордая свинья не удостоила меня ответом.
Книга вторая«Зооквест» за драконом
10. В Индонезию
Обычно затее, достойной именоваться экспедицией, предшествует долгая и тщательная подготовка — расписания и разрешения, письма, визы, маршруты, горы аккуратно подписанного багажа и оборудования, длинная сложная транспортная цепочка, в начале которой — огромное грузовое судно, а в конце — вереница босоногих носильщиков. С путешествием в Индонезию вышло совсем иначе, и, когда мы с Чарльзом Лагусом поднимались по трапу самолета, который летел из Лондона в Джакарту, я, признаться, хотел бы, чтобы было иначе.
Никто из нас прежде не был в Юго-Восточной Азии, никто не говорил по-малайски, знакомых в Индонезии у нас тоже не было. Более того, незадолго до отъезда мы решили не обременять себя припасами, полагая, что два человека всегда найдут чем прокормиться. По тем же причинам мы особо не беспокоились, где в ближайшие четыре месяца будем ночевать. Правда, у нас хватило ума нанести визит в индонезийское посольство. Нас приняли очень любезно, пообещали разослать государственным чиновникам рекомендательные письма с рассказом о нашей экспедиции и просьбами о содействии, однако, когда вечером накануне отъезда мы снова пришли в посольство, обнаружилось, что дату нашего отъезда перепутали и обещанные нам ходатайства до сих пор не ушли. В этой ситуации нам ничего не оставалось, как, следуя совету одного из посольских сотрудников, взять письма с собой и собственноручно разослать их по прибытии в страну.
Индонезию пересекает экватор, она простирается на 4800 километров от Суматры на западе к западным границам Новой Гвинеи на востоке. На этом пространстве Юго-Восточной Азии находятся Ява, Бали, Сулавеси, значительная часть Борнео и сотни небольших островов, разбросанных между ними. По ширине страна примерно равна Соединенным Штатам. Мы предполагали путешествовать главным образом по островам и снимать не только животных, но повседневную жизнь аборигенов, однако нашей главной точкой притяжения был лежащий почти в центре архипелага крохотный, примерно 35 километров в длину и без малого 26 в ширину, остров Комодо. Нам хотелось увидеть одно из самых поразительных, сохранившихся доныне, живых существ — самую большую рептилию в мире.
Задолго до того, как ее существование подтвердили ученые, из уст в уста передавались слухи о поселившемся на Комодо драконообразном чудовище с гигантскими когтями, чудовищными клыками, огромным панцирным туловищем и желтым языком, похожим на пламя. Так рассказывали о нем местные рыбаки и ловцы жемчужин, единственные, кто осмеливался плавать между опасными рифами, окружавшими в ту пору необитаемые и неприступные острова. В 1910 году на Комодо прибыл с экспедицией офицер голландской колониальной армии. Он убедился, что молва не врет и, как доказательство, привез на Яву, в подарок своему соотечественнику, зоологу Оувену, кожу двух собственноручно убитых огромных рептилий. Оувен, первым описавший это поразительное существо, назвал его Varanus Comodoensis (комодским вараном), а в народе животное окрестили «драконом комодо».
Последующие экспедиции подтвердили, что эта рептилия — плотоядная, питается исключительно мясом диких кабанов и ланей, которые в изобилии населяют остров. Разумеется, она не брезгует падалью, но предпочитает охотиться на своих жертв самостоятельно и убивает добычу мощным ударом массивного мускулистого хвоста. Ее сородичи встречаются не только на Комодо. Их видели на соседнем острове Ринджа, в крайней западной точке расположенного неподалеку острова Флорес, но в других частях света они не водятся. Объяснить их ограниченное расселение трудно. Как известно, гигантские рептилии — прямые потомки громадных доисторических ящеров, останки которых обнаружены в Австралии. Самые древние из них насчитывают около семи миллионов лет, тогда как Комодо, вулканический остров, возник гораздо позже. Почему драконы сохранились именно здесь, по-прежнему остается загадкой. Столь же неразрешимую загадку для нас с Чарльзом в день отъезда составлял наш маршрут на Комодо. Как туда добраться, никто в Лондоне ответить не мог. В конце концов мы решили, что в столице Индонезии, яванском городе Джакарте, кто-нибудь нам наверняка подскажет.
По архитектуре Джакарта мало чем отличается от большинства городов, возникших в тропиках с появлением европейцев, — те же аккуратные белые, крытые черепицей одноэтажные дома, бетонные гостиничные постройки, обвешанные аляповато-пестрыми афишами, до безобразия ярко подсвеченные кинотеатры, похожие на уродливые окаменевшие воздушные шары; кое-где сохранились оставшиеся от голландских колонизаторов более старые постройки со строгими портиками. Однако жителям удалось устоять перед европейскими обычаями и модами: многие мужчины по-прежнему носили саронги — сшитые из местных тканей прямые рубахи по колено длиной — и питьи (пичи) — черные полубархатные шапки военного образца, которые изначально пришли в страну как часть традиционного мусульманского костюма. В молодой республике они превратились в один из символов национального единства, поэтому их носили индонезийцы всех цветов кожи и вероисповеданий.
Глядя на толпу, нетрудно было догадаться, что большинство горожан очень бедны. Вдоль каналов и канав пробирались уличные торговцы, держа на плечах длинные гибкие шесты с тяжелой поклажей — огромными тюками одежды, стойки с керамической посудой, кое-кто нес подставки с раскаленными жаровнями, в которых по первой просьбе клиента тут же готовили вкуснейшее сате — ароматные кусочки мяса, насаженные на бамбуковую шпажку. Вдоль обочин стояли, а на дороге отчаянно лавировали между пронзительно сигналившими американскими автомобилями и дребезжащими трамваями размалеванные яркими пейзажами и жуткими чудовищами трехколесные велорикши, под сиденьями которых была натянута прорезиненная лента, и она весело гудела на ветру, когда бечаки набирали скорость. Главные улицы проложены в основном вдоль каналов, которые голландцы прорыли во всех своих колониях. На берегах сидели женщины. Они мыли фрукты, стирали, умывались, плавали, и тут же кое-кто, не стесняясь, использовал канал как уборную.
Словом, в Джакарте было шумно, людно, местами грязно и повсюду очень, очень жарко. Мы нетерпеливо ждали той минуты, когда наконец сможем ее покинуть.
Мы поняли, однако, что нам придется провести несколько дней в городе: по приезде нам предстояло сперва нанести визиты вежливости местным властям и заручиться их поддержкой. Но мы были уверены: письма из посольства откроют перед нами любые двери. Даже в самые мрачные минуты мы не могли предположить, что нам придется проторчать в Джакарте несколько недель, хотя сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что предвидеть трудности, какие нас ожидали, было нетрудно. Молодую республику сотрясали непрестанные волнения, которые через девять месяцев после нашего приезда переросли в открытый мятеж. Мы были иностранцами, внешне похожими на голландцев, от чьей власти страна избавилась всего шесть лет назад ценой кровавого противостояния и огромной жестокости с обеих сторон. Более того, нам зачем-то надо было провезти кинокамеры и звукозаписывающие устройства в отдаленные части страны, о которых многие чиновники не слышали, а главное, и это было нашим тягчайшим преступлением, — мы торопились. День за днем, в удушливую жару, мы угрюмо брели из одного присутственного места в другое. Чтобы получить у таможни добро на перевозку наших камер, каждое утро в течение недели нам следовало являться на таможенный склад. От нас требовали финансовых подтверждений, разрешений от военных ведомств, справок из полиции, писем из Министерства сельского хозяйства и лесоводства; маршрут и программу экспедиции полагалось заверить в Министерстве информации, в Министерстве внутренних дел, в индонезийском МИДе, а также в Министерстве обороны. При встрече каждый чиновник был очень учтив, они искренне пытались нам помочь, но ни один не мог подписать наши заявления без согласия коллеги, сидящего в другом ведомстве.