«Сперва, — объяснили нам, — он рассказывал о жизни Будды, а сейчас спрашивает, нет ли у кого машины, чтобы отвезти его в город».
Буддисты собирались медитировать всю ночь. Мы оставались практически до полуночи с шумной толпой. В бледном круге тусклого света от керосиновых ламп одинокий Будда, осыпанный пеплом от сгоревших благовоний, окруженный бутылками с дешевой минералкой, казался всеми забытым, покинутым. Вокруг толкались, хохотали, громко переговаривались. Мы отказались от дальнейшего участия в этом суетливом действе.
11. Верный джип
Поездка в Боробудур вызволила нас из цепких чиновничьих объятий и их ограничений, и теперь мы могли свободно ездить по острову в поисках животных. Оставалось только найти машину. Чтобы ее арендовать, мы отправились поездом в Сурабаю, самый большой город провинции Восточная Ява, но, когда приехали, обнаружилось, что взять автомобиль в аренду невозможно. Мы забеспокоились: неужели злой рок снова обрекает нас на недели безделья, но тут, с неба на веревке, свалилось нежданное счастье — в китайском ресторане мы познакомились с Дааном и Пегги Хубрехт. За супом из птичьих гнезд и жареными клешнями крабов Даан, родившийся в Англии в голландской семье, превосходно владевший не только родным языком, но также английским и малайским, рассказал, что он управляет двумя сахарными заводами в нескольких километрах от Сурабаи, любит точить ножи, разбирается в парусниках, обожает восточную музыку и рискованные вылазки вроде нашей. Узнав о наших планах, он тут же предложил переселиться из гостиницы к нему и устроить в его доме экспедиционную базу. Пегги горячо поддержала мужа. На следующий день мы убедились: она действительно рада, что за столом появились два дополнительных голодных рта, а в доме — камеры, звукозаписывающая аппаратура, коробки с пленкой и горы грязной одежды.
Тем же вечером Даан составил для нас карту, нашел всевозможные расписания судов и помог разработать подробный план поездок. Восточная провинция Явы, рассказал он, заселялась неравномерно, поэтому здесь сохранились участки густых лесов, где, возможно, обитают редкие животные. Кроме того, из Баньюванги, маленького провинциального городка в крайней точке Явы, регулярно ходит паром на загадочный остров Бали, и, судя по расписанию, через пять недель грузовое судно должно отправиться из Сурабаи на Борнео. Если к этому времени наше путешествие по Яве и Бали завершится, Даан готов забронировать места. Оставалось одно — найти машину, и тут снова наш хозяин вызвался помочь: «У нас на заводе есть старый, потрепанный джип. Посмотрим, может, его удастся привести в чувство».
Всего через два дня полностью отремонтированный, тщательно смазанный, заправленный джип стоял у дома Хубрехтов. На следующее утро мы проснулись в пять, погрузили в машину наш скарб, поблагодарили гостеприимных хозяев за все, что они для нас сделали, — и отправились на восток, в неведомое.
Джип вел себя безупречно. Это было своего рода чудо техники, собранное из разрозненных деталей, прежде принадлежавших машинам самых разных видов и моделей. Некоторые индикаторы на передней панели отсутствовали, а те, что остались, изначально служили совсем другим целям. Например, надписи и шкала на вольтметре указывали, что прежде он был частью системы кондиционирования. Чтобы просигналить, надо было в определенной точке коснуться оголенным проводком рулевой колонки, для лучшей проводимости тщательно очищенной от краски и грязи. Срабатывал этот способ безотказно; единственный его недостаток состоял в том, что нас каждый раз легонько било током. Покрышки изначально принадлежали разным автомобилям, они немного отличались по размеру, но роднило их полное отсутствие протекторов, безупречная гладкость, если не считать одного-двух мест, где сквозь белые «заплаты» проглядывал брезент. Нам досталась старая, но очень терпеливая, выносливая «лошадка», и мы весело катили по дороге, распевая во все горло.
Стояло яркое, солнечное утро. Справа на горизонте виднелась гряда яванских вулканических гор. Ближе к дороге крестьяне в огромных островерхих соломенных шляпах, стоя по колено в грязной воде, высаживали рисовые ростки на расположенные террасами поля. Рядом возились в грязи белоснежные цапли. Молодые побеги риса проглядывали в светлом мареве, висящем над коричневой водой, в которой отражались облака, вулканы и лазурное небо.
Дорога, изредка петляя, шла между рядами акаций. Иногда по пути встречалась запряженная быками повозка, которой правил крестьянин в чалме. Время от времени нам приходилось резко сворачивать, чтобы не въехать на ковер из риса, который крестьяне рассыпали на дороге для просушки. Мы миновали несколько деревень, но разобраться в дорожных знаках так и не смогли. Если бы по этой дороге проносились машины, нам, возможно, пришлось бы поплатиться за свое невежество, но чаще всего мы ехали в одиночестве, поэтому особо не беспокоились.
Первые пять часов пути прошли без приключений, однако на въезде в очередную деревню нас встретил низкорослый полицейский с тяжелым револьвером на боку. Он бешено махал руками и остервенело дул в свисток. Мы остановились. Страж порядка просунул голову в открытое окно и что-то возмущенно произнес на местном наречии.
«Простите, констебль, — ответил ему по-английски Чарльз, — видите ли, мы совсем не говорим по-индонезийски. Мы англичане. Что случилось? Мы нарушили закон?»
Полицейский продолжал орать. Мы показали паспорта, но их вид разозлил его еще больше.
«Kantor Polisi. Polisi! Polisi!» — кричал он.
В конце концов мы поняли, что он велит ехать с ним в полицию.
Через несколько минут мы оказались в комнате с голыми белеными стенами. Вокруг сбитого из досок стола, на котором в беспорядке были разбросаны бумаги и печати, вырезанные из толстого куска каучука, сидели восемь полицейских в униформе цвета хаки. В центре восседал офицер, по-видимому их начальник; его отличал пистолет более внушительных размеров и серебряные нашивки на эполетах. Мы еще раз извинились, что не знаем индонезийского, и предъявили все письма, разрешения, справки, паспорта и визы, какие у нас были. Офицер сердито глянул на нас и принялся с недовольным видом перебирать наши бумаги. Он мельком взглянул на паспорта, обошел вниманием отпечатки пальцев Чарльза, однако один документ его заинтересовал, и он взялся читать его внимательно. Это было рекомендательное письмо, в котором директор Лондонского зоологического общества представлял нас властям Сингапура. Заканчивалось оно так: «Общество будет глубоко признательно за любую помощь в содержании животных, которую вам будет угодно оказать подателям сего письма». Дочитав до конца, полицейский чин задумчиво свел брови, еще раз с пристрастием рассмотрел подпись и золотистое тиснение на бланке. Мы с Чарльзом тем временем угощали сигаретами его подчиненных, сидевших сзади, и нервно посмеивались.
Офицер аккуратной стопкой сложил наши бумаги, с явным облегчением вздохнул, зажал в губах кончик предложенной ему сигареты, откинулся в кресле и выпустил в потолок облачко дыма. Несколько минут он пребывал в размышлении, потом встал и грубо сказал что-то, нам непонятное. Знакомый полицейский повел нас на выход.
«В камеру ведет, — прошептал Чарльз. — Хотел бы я знать, в чем мы провинились».
«У меня есть одно ужасное подозрение, — также шепотом ответил я, — боюсь, мы ехали не в ту сторону по односторонней дороге».
Полицейский подвел нас к джипу и жестом показал, мол, вы свободны.
«Selamat djalan, — попрощался он. — Мир вашему пути». Чарльз пылко пожал ему руку.
«Спасибо, констебль, это крайне любезно с вашей стороны». И мы действительно имели это в виду.
Поздним вечером мы приехали в Баньюванги. До войны в этом городке кипела жизнь: здесь начинался один из главных паромных маршрутов, связывавших Яву и Бали. Когда в эти места пришла авиация, Баньюванги утратил престиж «транспортной столицы», но сохранил приметы былого процветания — бензоколонки, кинотеатры, административные постройки. В единственной гостинице (она гордо возвышалась на центральной площади) было неуютно и грязно. Нам определили сырую комнатушку, в которой осыпалась побелка и стоял тяжелый запах плесени. Над каждой кроватью висело похожее на огромную холодильную камеру сооружение из дерева и металлической сетки, призванное защитить постояльцев от насекомых. Но под ним было так душно и тесно, что, окажись в комнате хоть немного места, я предпочел бы обойтись без этого громоздкого балдахина.
Как того требовал закон и обещания, данные в Джакарте, на следующий день мы зарегистрировались в местном полицейском участке, в Департаменте лесного хозяйства и в Министерстве информации. Чиновник, отвечавший за информацию, встревожился, узнав, что мы намерены шастать по лесам в поисках животных, и, после нескольких попыток сбить нас с курса, учтиво, но непреклонно навязал нам своего коллегу в качестве проводника и переводчика. Нам ничего не оставалось, как согласиться.
Мы вытаскиваем джип из болота
Проводника, мрачного вида долговязого юношу по имени Юсуф, явно не прельщала перспектива целую неделю таскаться с нами по глухим кампонгам[8]. Тем не менее на следующее утро он явился в гостиницу в безупречно белых парусиновых брюках и, поставив на землю огромный чемодан, торжественно заявил, что готов отправиться в «джунгли». Чарльз сел за руль, Юсуф — на единственное пассажирское место, я втиснулся между ними, стараясь не задевать ногами рычаг передач, и мы покатили в леса, которые нам расписывал Даан. По пути наша компания останавливалась во всех встречных деревушках, чтобы с помощью словаря и Юсуфа расспросить о местной фауне. Ближе к вечеру трасса испортилась окончательно, поселения встречались все реже, обжитая равнинная местность сменилась дикой горной. На закате мы въехали на площадку над обрывом. Пока наш драндулет карабкался на вершину, мы завороженно смотрели, как открывается раскинувшаяся у подножия поросшей лесом горы, почти в 100 метрах под нами, просторная, причудливо изогнутая бухта, по берегам которой виднелись пальмовые рощицы. Мелкие, белопенные волны разбивались о светлый коралловый песок. Под нами шумел Индийский океан. На берегу мерцали желтоватые огни крохотного кампонга.