Мы ехали в город, тоскливо думая, что предстоит нанести обязательные визиты в присутственные места и зарегистрироваться в каждом из них. Но к нам на помощь пришел Мас Сепрапто — и все бюрократические препоны были почти молниеносно преодолены. С Масом мы познакомились через несколько дней после приезда в Джакарту, где он занимал высокий пост на радио. Наш новый приятель не был балийцем, однако превосходно знал местную музыку и танцы. А кроме того, в качестве администратора недавно сопровождал группу балийских танцоров в кругосветном турне. Он тонко чувствовал различия между выходцами из Европы и своими соотечественниками и оказался одним из немногих встреченных нами индонезийцев, хорошо понимавших, почему нас так раздражает медлительность и занудство здешних чиновников. Поэтому мы очень обрадовались, когда он вызвался сопровождать нас в поездке по Бали, но, только приехав в Денпасар, смогли сполна убедиться, как нам повезло.
Я рассчитывал, что Мас поспешит увезти нас из шумной и уродливой гибридной цивилизации Денпасара в идиллическую сельскую местность. Однако в первый же вечер он потащил нас через залитый неоновыми огнями центр на окраину, в имение одного из местных аристократов. Ему хотелось нам показать приготовления к большому празднику, который начинался на следующий день. Мы были не единственными гостями усадьбы: повсюду, в пристройках и беседках, толпились люди. Женщины ловко делали причудливые кружевные украшения из пальмовых листьев, каких-то завитков и кисточек, державшихся на тонких бамбуковых щепках. На салфетках из оливково-зеленых банановых листьев длинными рядами лежало белое и розовое рисовое печенье. С карнизов свисали цветочные гирлянды, домашние святилища были украшены роскошными ритуальными тканями. На земле между беседками валялись шесть огромных полуживых черепах. Их передние ласты были варварски пробиты и стянуты куском ротанга, головы, обтянутые высохшей кожей, клонились к земле. Они устало моргали и тоскливо смотрели тусклыми, слезящимися глазами на жизнерадостных людей, что проходили мимо. Черепахи предназначались для праздничной трапезы; этим вечером их должны были зарезать.
На следующий день Мас опять привез нас в усадьбу. Теперь во дворе толпилось гораздо больше людей, чем вчера, и выглядели они более празднично — мужчины в своих лучших саронгах, туниках и чалмах, женщины в облегающих блузах и длинных юбках. Знатный хозяин усадьбы сидел по-турецки на небольшом возвышении и беседовал с почетными гостями. Перед ними стояло угощение — маленькие чашечки кофе и кусочки черепашьего мяса на бамбуковых шпажках. Рядом с настилом сидел мальчик и, ударяя колотушкой по пяти бронзовым струнам музыкального инструмента, похожего на цитру, извлекал протяжные, монотонные звуки.
Мас рассказал, что сегодня в усадьбе будет совершаться обряд подпиливания зубов. С давних пор балийцы убеждены, что зубные изъяны — признак темных сил, поэтому в определенном возрасте каждый человек должен пережить особую церемонию, чтобы обеспечить себе безупречные зубы. В нынешнее время подобная процедура совершается скорее символически, но и по сей день, если кто-то умирает, не пройдя через этот ритуал, родственники перед кремацией обпиливают зубы покойного, чтобы ничто демоническое не помешало войти в мир чистых духов.
Ближе к полудню из семейного шатра вышла небольшая процессия. Ее возглавляла юная особа в плотно облегающем фигуру алом одеянии, расписанном золотистым цветочным узором; над ней сегодня должен был совершаться ритуал. C ее плеча спадал длинный красный шарф с золотистым рисунком, волосы украшала изысканная корона из золотых листьев и цветов красного жасмина. Девушку негромким пением сопровождали несколько женщин постарше, в более скромных одеждах. По аллее, вдоль которой теснились многочисленные гости, процессия прошествовала к шатру, завешанному расписанными шелковыми тканями. На ступеньках их встретил жрец-манку в белых одеждах. Девушка протянула к нему руки, он величественным жестом взял бамбуковую воронку и тонкой струйкой пролил воду ей на ладони. Во время этого обряда он что-то шептал, но звук цитры и пение заглушали слова. После того как ритуальное омовение рук совершилось, жрец отложил воронку и торжественно ввел девушку в шатер. Она легла на кушетку, под голову ей подложили продолговатую подушку, покрытую особой тканью, обладающей магической силой, священник прочитал молитвы над инструментами — и ритуал начался. Женщины окружили кушетку, одна держала ноги девушки, две другие, стоя по обе стороны, держали ее за руки. Теперь они пели так громко, что их голоса перебивали стон, неизбежный при этой болезненной процедуре. Каждые 10 минут жрец подносил девушке зеркало, и она смотрела, как меняются ее зубы. Примерно через полчаса ритуал завершился. Девушка встала, вышла из шатра и остановилась, чтобы собравшиеся могли ее разглядеть. В глазах у нее стояли слезы, великолепная прическа сбилась и растрепалась, золотые листья из ритуальной короны красовались в волосах ее спутниц. Она вынесла кокосовую скорлупу с зубной пылью, которую предписывается сплевывать во время ритуала, и, пройдя к домашнему храму, закопала содержимое скорлупы за жертвенником, посвященным духам предков.
Обряд подпиливания зубов
На следующий день, выехав из Денпасара, мы, к своему удивлению, обнаружили, что оживленное движение между городом и аэропортом мало изменило облик этих мест: за пределы города западное влияние почти не распространилось. Время от времени нам приходилось выходить из джипа и через рисовые поля, изрезанные узкими колеями, пробираться к деревням, не затронутым современной цивилизацией. Вместе с Масом Сепрапто мы бродили по острову и ежедневно, а точнее, еженощно попадали на праздник или церемонию, которая совершалась в одном из деревенских домов или в домашнем святилище.
Балийцы не мыслят жизни без музыки и танцев. Каждый мужчина, будь он выходец из знатного семейства или бедный крестьянин, что работает на рисовых полях, считает своим долгом играть в местном оркестре или танцевать, а те, кто талантами обделен, несомненно, почтут за честь посильно участвовать в сборах на покупку костюмов или изысканных музыкальных инструментов. Даже самая нищая, самая крохотная деревня содержит собственный гамелан — так называется традиционный балийский оркестр. Он состоит в основном из металлических гонгов — больших подвесных, маленьких, горизонтально закрепленных на стойках и крохотных «тарелок». К ним обычно присоединяются разнообразные инструменты, по виду напоминающие дульцимер или цитру, а также продольные бамбуковые флейты, двуструнная арабская скрипка ребаб и два барабана.
Стоят инструменты невероятно дорого. Местные кузнецы способны выковать бронзовые струны для цитры, однако секретами изготовления певучих, чисто звучащих гонгов владеют только мастера из небольшого городка на юге Явы, и каждый такой гонг — поистине бесценное сокровище.
Гамелан
Музыка гамелана завораживает: легкий, прозрачный ритм ударных то перетекает в тягучее, печальное журчание, то срывается грохочущим аккордом. Поначалу я думал, что эта музыка покажется слишком дикой, слишком чужеземной для европейского слуха, но мои опасения не оправдались. Музыканты играли так ярко, так самозабвенно, а мелодии были так восхитительны в своей умиротворяющей отрешенности, что мы слушали словно зачарованные.
Полный гамелан состоит из 20–30 музыкантов, слаженности которых позавидует любой европейский оркестр. Мелодии, как правило, не записывают; их исполняют в основном по памяти и по слуху, свободно импровизируют, поэтому у каждого гамелана — огромный репертуар, и он может играть много часов, ни разу не повторяясь.
Самые юные музыканты гамелана
Такое мастерство достигается только упорным трудом. Каждый вечер, в сумерках, деревенские музыканты сходились на репетицию. Заслышав плывущий над деревней легкий, мелодичный звон, мы с нашим покровителем Масом спешили в большой шатер, откуда доносились неземные звуки, усаживались в углу и слушали. Руководил гамеланом барабанщик; он задавал и поддерживал темп, а кроме того, неплохо играл на других инструментах и время от времени прерывал мелодию, чтобы подойти к музыкантам, игравшим на дульцимерах, и показать, как должна звучать тема. На одной из таких репетиций мы впервые увидели, как танцуют легонг — один из самых красивых и женственных балийских танцев. Музыканты сидели у стен шатра, а в центре — три совсем юные, не старше шести лет от роду, танцовщицы выполняли замысловатые движения под строгим взглядом пожилой седоволосой женщины, которая в свое время сама была известной исполнительницей. Она не жалела своих учениц и зверски выворачивала им головы, руки и ноги в нужную позицию. Несколько часов подряд девочки старательно топали и кружились, подчеркивая рисунок танца выразительными движениями глаз и рук с чуть подрагивающими пальцами. Ближе к полуночи музыка смолкла. Репетиция закончилась, отрешенные, похожие на сфинксов, фигурки в один миг превратились в смешливых, растрепанных девочек, и они с громким хохотом понеслись по деревне домой.
13. Животные Бали
Все справочники уверяли нас, что фауна Бали довольно скучная: если не считать одной-двух птиц, она почти ничем не отличается от животного мира Явы. Однако книги ничего не упоминали о домашних животных, а они, как мы могли убедиться за две предотъездные недели в балийской деревне, не менее экзотичны, чем местная музыка и танцы.
Каждое утро из селения выходили торжественные процессии белоснежных уток, мало похожих на своих сородичей, каких нам доводилось видеть в других местах. На затылке у каждой красовался очаровательный помпон из вьющихся перьев, придававший им игривый, слегка кокетливый вид; они напоминали существ из волшебной сказки, что нарядились на карнавал. Шествие замыкал пастух — мужчина или мальчик с длинным бамбуковым шестом, на конце которого развевался пучок белых перьев. Он держал палку горизонтально над головами уток, так что перья качались перед глазами птицы, возглавлявшей парад. Утки, с первых дней приученные следовать за «штандартом», бодро топали по узким тропкам на свежевспаханное или недавно убранное поле. Здесь провожатый втыкал бамбуковую палку во влажную землю так, чтобы птицы не теряли его из виду, и они, завороженные зрелищем пляшущих на ветру перьев, весь день беззаботно возились в грязи. Вечером пастух возвращался, поднимал шест, и процессия, весело крякая, следовала по рытвинам и канавам в деревню.