«Orang ini, — на одной ноте пел он, — ada Inggeris, tidak orang Belanda».
Понять было нетрудно: «Этот человек англичанин, а не голландец». Поскольку пелось обо мне, ничего не оставалось, как ответить собственной импровизацией. Я с трудом связал несколько имевшихся в моем скудном лексиконе слов и, дождавшись, когда закончится очередная строка, встрял в паузу.
«Этим утром, — я изо всех сил старался подражать мелодии, — ел я рис. Вечером снова буду есть я рис. Завтра, что делать, тоже буду есть рис».
Притом что это было глупо и не в тему, моя импровизация произвела неотразимое впечатление. Мужчины остановились и скорчились от смеха. Когда они успокоились, я вытащил из кармана пачку сигарет, и мы, усевшись на валуны, покурили. Разговора не получилось — они почти не понимали моих слов, а я, без словаря, крайне смутно догадывался, что мне хотят сказать. Тем не менее лед между нами растаял, и дальше мы пошли дружной компанией.
Через некоторое время мы поднялись на вершину. Огромный, утесами уходящий метров на шестьдесят вглубь горы, засыпанный валунами главный кратер казался мертвым. Однако сам вулкан, несомненно, жил: прямо за кратером виднелась витая колонна белесого дыма. Мы подползли чуть поближе и глянули вниз. Теперь было видно, что дым идет не из одного жерла, а из сотен маленьких, разбросанных по склонам котловин. В них что-то шумело, грохотало, воздух был наполнен зловонными испарениями, казалось, будто гора охвачена пламенем и тонет в удушливой гари. Вокруг стоял отвратительный, кислотный запах; от него перехватывало дыхание, земля под ногами была усеяна мелкой серной пылью. Сквозь колышущиеся клубы дыма я разглядел маленькие фигурки людей, работавших в этом аду. Они перекрывали поток испарений, чтобы газ, расходясь по расположенным лучами трубам, по пути остывал и оседал на руду. Кое-где рабочие прочищали ломами забившиеся трубы, другие откалывали серу, скопившуюся по краям котловины длинными сталактитами, рубиново-красными внутри и ослепительно-желтыми по краям.
Добытчики серы
Мои спутники, перекрикиваясь друг с другом сквозь оглушительный шум, нырнули в дымовой водоворот, чтобы набрать серы. Казалось, они не замечают зловония. Вскоре они появились, жизнерадостно улыбаясь, с наполненными доверху корзинами, и тут же, не медля ни минуты, побежали по склону вулкана вниз, к своей стоянке. Я поспешил за ними: не терпелось поскорее выбраться на свежий воздух. Вскоре небо очистилось, дым развеялся — и открылись лежащие далеко под нами зеленые равнины, а на горизонте показалось Яванское море. Чуть дальше на востоке высилась еще одна горная гряда. Над ней висела, нет, не обычная туча, как мне сперва показалось, а пелена вулканического дыма, куда более широкая и густая, чем та, какую мы видели над Валирангом. Я спросил одного из своих спутников, как называется эта гора.
«Бромо», — ответил он, прикрыв глаза рукой.
Дальнее дымовое облако меня заинтриговало, и, когда тем же вечером Даан рассказал, что Бромо — это один из самых известных и впечатляющих яванских вулканов, я и Чарльз не сговариваясь решили рассмотреть его поближе.
На следующий день мы выехали из Третес и покатили вдоль прибрежных равнин на восток. С дороги Бромо кажется заурядной, приземистой горой: его почти не видно за остатками более массивного вулкана. Тысячелетия назад, во время колоссального извержения, подобного тому, что произошло на Кракатау, вершина вулкана разрушилась почти полностью. Осталось только огромное горное кольцо, опоясывающее чашу около восьми километров в диаметре. После первого разрушительного землетрясения Бромо не успокоился, и вскоре внутри кальдеры возникли новые котлы; за многие века нагромождения пепла превратились в конусообразные вершины. Однако ни одна из них не переросла стену кальдеры, а действующим по сей день остается только Бромо. Поэтому путнику, едущему по равнине, видны лишь размытые очертания утесов, окружающих кратер.
Поздним вечером по каменистой дороге мы въехали в деревню, расположенную на самом верху склона. Горы окутало густое влажное облако; по словам хозяина гостиницы, в которой мы остановились, туман уходит с вершины только на рассвете. На следующее утро мы проснулись в половине четвертого. Вокруг было холодно и темно. Рядом с лошадьми, на земле, сидели, сбившись в кучку, несколько невысоких, смуглолицых мужчин в саронгах. Один из них, отличавшийся роскошными усами, согласился дать нам лошадей и проводить к кратеру.
После неудачного опыта верховой езды к Валирангу я был приятно удивлен, обнаружив, что мне досталась крепкая и быстрая лошадка. Пожилой хозяин брел босиком за нами и время от времени стегал ее хворостиной по заднице. Поначалу я пытался его убедить, мол, лошадь и без того идет довольно резво, но вскоре понял, что беспокоиться не о чем: добродушная животина словно не замечала ударов и лишь однажды резко сорвалась в галоп, когда старик, пробегая рядом, громко свистнул ей в ухо.
Проводники у вершины потухшего сопла Баток
На рассвете мы вышли к поросшему травой краю кальдеры. Перед нами раскинулся безжизненный лунный пейзаж. Огромная котловина была затянута сеточкой легких облаков. В ее центре, метрах в полутора от нас, равносторонней каменной пирамидой возвышался пик Баток, изрезанный на серых склонах оврагами и ложбинами. Бесформенная глыба Бромо виднелась слева. Приземистый, неуклюжий, он тем не менее казался более грозным: над его округлой вершиной курился дым. Чуть дальше, едва различимая в предутреннем свете, тянулась опоясывающая кальдеру зубчатая стена. Потрясенные, мы несколько минут не могли сдвинуться с места. Стояла полная тишина; только было слышно, как вдали шумит Бромо.
Вдруг наш провожатый громко свистнул — и лошади понеслись по крутой песчаной тропе к основанию кальдеры. Солнце медленно плыло вверх и окрашивало вьющийся над нами дым вулкана приглушенно-розовым светом. Воздух прогревался, хлопья облаков постепенно растаяли, и перед нами во все стороны открылась пустынная равнина, которая тянулась к подножьям Бромо и Батока. Это «песчаное море», как образно, хотя и неточно, описывали его голландцы, возникло из серой вулканической пыли. В течение тысячелетий ее «выплевывали» кратеры, разносили ветры, омывали дожди, пока в конце концов она не осела на дне чаши. Здесь нет застывших потоков лавы, вроде тех, которыми, словно полосками глазури, украшены вулканические горы на Гавайях; очень густая лава яванских вулканов затвердевает при сравнительно низких температурах. Это объясняет, почему их активность столь разрушительна: поднимаясь из глубин земной коры, лава, расплавленная в невидимых подземных «топках», постепенно охлаждается, застывает, затыкает кратер огромной каменной пробкой, и в момент извержения гора, не выдержав образовавшегося внутри давления, разлетается на куски.
Лошади бодро бежали по сухой равнине. Вскоре мы достигли подножия Бромо, спешились и по крутому, пыльному склону пошли наверх, к кратеру. Через некоторое время мы поднялись к самой кромке и глянули вниз. Почти в 100 метрах под нами из громадной дыры, зияющей в глубине кратера, валили огромные клубы дыма. Они вырывались с такой силой, что под ногами дрожала земля, вздымались дымчато-серыми колоннами, вытягивались вверх, извивались, пока прямо у нас над головой ветер не отнес их в сторону. Горячая серая пыль просыпалась и застыла синеватыми следами на внутренней стороне кратера.
По скользкому, мелкому пеплу, осыпавшемуся под ногами при каждой попытке нащупать опору, мы спустились еще на 15 метров. Вулкан устрашающе ревел, грозная, неудержимая стихия рвалась из земли. Я оглянулся и увидел, что старик испуганно машет руками, мол, немедленно возвращайтесь.
Чарльз Лагус ведет съемки в кратере
Позднее мы узнали, что многочисленные проемы, щели и ямы в низине заполнял тяжелый смертоносный газ, и, если бы нам пришло в голову туда прогуляться, мы вряд ли бы вернулись назад.
В течение многих столетий местные жители пытались приносить дары Бромо, чтобы, разозлившись, он не разрушил их жилища. Говорят, что прежде ему делались человеческие жертвы, но сейчас в адскую пропасть бросают в основном монеты, цыплят и одежду.
Нам рассказали, что подобный ритуал совершался за несколько недель до нашего приезда. На краю вулкана собралось множество людей, а после того, как жертвы были принесены, самые отважные и вольнодумные полезли внутрь, чтобы вытащить из ненасытного чрева наиболее ценные дары. В какой-то момент один из смельчаков, пытаясь дотянуться до приглянувшегося ему приношения, не удержался и покатился вниз по крутому склону. Толпа отстраненно наблюдала за происходящим. Никто не пытался бедняге помочь, и его тело, словно сломанная игрушка, неподвижно лежало на дне кратера.
Суеверные обычаи, призванные утихомирить духов, в ярости способных уничтожить людской род, накрепко въедаются в культурную память; кто знает, может быть, жители «нашей» деревни действительно верили, что местное божество на сей раз потребовало человеческих жертв.
На следующий день мы вернулись в Сурабаю. Места для нашего джипа в гараже у Даана не нашлось, поэтому мы оставили его на усыпанной гравием дороге прямо перед нашим окном. Боясь, что машину украдут, мы предусмотрительно вытащили самые важные части двигателя.
Наутро мы забрались в джип, чтобы ехать в город. Завелся он беспрекословно. Чарльз переключил передачу, и тут оказалось, что задние колеса не вращаются. Мы тщательно осмотрели нашу «старушку», и, к своему ужасу, обнаружили, что подлый вор, пробравшись ночью к машине, отвинтил и унес обе полуоси, и теперь колеса никак не соединяются с главным валом. Мы запаниковали, Даан, конечно, тоже расстроился, но большой беды в случившемся не увидел, а главное, не особо удивился.
«Вот те раз! — только и воскликнул он. — Раньше у нас то и дело крали дворники, теперь их все снимают и цепляют, только как дождь пойдет. Видимо, новая мода пошла — полуоси таскать. Или, может, кто на черном рынке специально заказал. Завтра, с утра пораньше, пошлю туда садовника. Он, скорее всего, их найдет: по местным законам хозяину дают возможность выкупить свою собственность».