Мы с ходу отвергли это предложение и предпочли другой способ: добраться на Комодо по морю. Может быть, в порту Маумере найдется небольшой катер с мотором? Тхат Сен покачал головой. Ну хотя бы маленькое рыбацкое проа[11] там можно нанять? «Посмотрим», — ответил Тхат Сен и прежде, чем мы успели должным образом поблагодарить его за доброту и терпение, отправился на своем дребезжащем грузовике искать для нас парусник.
Поздно вечером он вернулся, шумно дыша, вывалился из грузовика, промокнул лоб и с торжествующей улыбкой сообщил, что все устроил. В эти дни рыбаки ушли в море, но, по счастливой случайности, одно проа осталось в гавани, и сейчас с ним приехал капитан, чтобы обсудить наши намерения. Капитаном оказался подозрительного вида господин в саронге и черной шапочке-питжи. Он передоверил разговор Тхат Сену, а сам сидел, уставившись в пол, и лишь время от времени согласно кивал или отрицательно качал головой.
Мы знали, что от Маумере в сторону Комодо дуют пассаты и, если капитан согласится нас взять, мы с попутным ветром доплывем до Сумбуры, а там еще что-нибудь найдем. Капитан кивнул. Оставалось договориться о цене. Торговаться было бессмысленно: Тхат Сен и капитан прекрасно знали, что мы рвемся на Комодо и без их помощи туда не попадем. В конце концов нам пришлось согласиться на очень высокую цену. Капитан был доволен и сообщил, что отплываем завтра.
Мы бросились готовиться к отъезду. Прежде всего предстояло навестить полицейский участок, уведомить и задобрить таможню, а также сдать обратные билеты. Под конец мы заглянули в лавку Тхат Сена, чтобы пополнить запасы. Пришлось экономить — значительная часть денег ушла на вознаграждение капитану, а кроме того, надо было хоть немного оставить на черный день: кто знает, какие срочные расходы потребуются, когда вернемся на Яву. Тем не менее мы позволили себе немного изысков — несколько банок солонины и сгущенки, немного сушеных фруктов, большую жестянку маргарина, пару-тройку шоколадок, но главным нашим приобретением был огромный мешок риса: Тхат Сен заверил, что на рисе с рыбой, которую в огромных количествах выловит для нас капитан, мы протянем не одну неделю.
Ближе к вечеру мы привезли покупки в порт. Капитан к этому времени ушел, но Тхат Сен представил нас матросам Хассану и Хамиду. Это были подростки лет четырнадцати, как и капитан, прямоволосые, с четкими и жесткими чертами лица. Из-под поношенных саронгов, которые они подвязали, когда помогали перегружать в лодку наши коробки и мешки, выглядывали ярко-красные шаровары.
Проа оказалось еще меньше, чем мы предполагали: чуть больше 7 метров длиной, одномачтовое, с треугольным яхтовым гротом, прикрепленным к бамбуковому шесту, и передним парусом, привязанным к тому же шесту за нижний конец. За мачтой, почти впритык к ней, находилась крохотная каюта с островерхой крышей, такая низкая, что войти в нее можно было только на четвереньках. Пол каюты был застелен бамбуковой подстилкой, лежащей на трех поперечинах; когда ее сворачивали, внизу открывался трюм. Мы постепенно перетащили наше имущество через каюту вниз и, чтобы защитить его от грязной трюмной воды, разложили на кораллах, сваленных на дне в качестве балласта. От смеси запахов застоявшегося рассола, гнилых орехов кола и протухшей соленой рыбы в трюме стояла такая невыносимая вонь, что мы пулей вылетели наверх, как только погрузка закончилась.
Поздно вечером появился капитан. Тхат Сен дожидался нас на пристани и привычно вытирал платком брови. Мы сердечно поблагодарили его, Хассан и Хамид подняли паруса, капитан стал у румпеля, и наше маленькое судно отчалило.
Стояла прекрасная погода, дул сильный, свежий ветер, проа легко скользило по морской зыби. Чарльз предпочел спать на носу палубы. Сабран и я вместе с Хассаном и Хамидом улеглись в каюте. Трудно сказать, кому из нас повезло больше. Чарльз рисковал проснуться от проливного дождя или от того, что ему рухнет на голову шест паруса, который оказывался всего в полуметре над ним всякий раз, когда корабль менял галс. C другой стороны, он спал на свежем воздухе, а это гораздо приятней, чем тесниться в каюте, пропахшей идущим снизу запахом гнилой рыбы. Однако никто из нас не жаловался; мы приближались к желанной цели.
Проснувшись от странного шума, я почувствовал, что наше судно замерло. Ветер стих. Сквозь приоткрытую дверь было видно, как в безоблачном небе сияет Южный Крест. Вдруг снова раздался тот же оглушительный грохот, который меня разбудил; корабль дрожал и накренился. Я вылез на палубу. Чарльз тоже проснулся и, перегнувшись через бортик, всматривался в воду.
Сабран готовит рис на борту проа
«Мы сели на риф», — бесстрастно сообщил он.
Я принялся будить капитана, который, свернувшись, спал на полу рядом со штурвалом. Тот не реагировал. Я стал его трясти. Он открыл глаза, укоризненно посмотрел на меня и забормотал: «Aduh, tuan… Не, так не надо».
«Смотри», — закричал я, показывая за борт. В эту минуту судно вздрогнуло от очередного удара.
Капитан заткнул чем-то правое ухо. «Оно плохое стало, — печально объяснил он. — Ничего не слышит».
«Мы сели на риф, — кричал я в отчаянии. — Нам тоже плохо».
Капитан неохотно встал и разбудил Хассана с Хамидом. Они втроем вытащили длинный бамбуковый шест, который лежал вдоль борта, и принялись отталкиваться от рифа. В лунном свете на дне отчетливо виднелись коралловые плато и возвышенности. Воду прочерчивали яркие светящиеся линии, и каждый раз, когда проа, покачиваясь на легких волнах, касалось дном коралловых вершин, море вспыхивало зеленоватым сиянием.
Минут через десять нам удалось сойти с рифа. Мальчики вернулись в каюту. Капитан, как был в саронге, улегся рядом с румпелем и тут же уснул.
Нас с Чарльзом происшествие встревожило. Сейчас нам повезло: на море стоял полный штиль, но из книг я знал, что встреча с коралловыми рифами всегда оборачивалась для путешественников бедой. Мне стало не по себе; доверие к капитану явно пошатнулось. От волнения мы долго не могли уснуть и, лениво переговариваясь, сидели на палубе. Через некоторое время на горизонте показались призрачные очертания большого острова. Вдали замерли на воде парусники. Наше проа безмятежно качалось на волнах. На мачту карабкался непонятно откуда взявшийся маленький, перепуганный геккон. В конце концов мы успокоились и задремали.
Когда мы проснулись, остров находился там же, где видели его шесть часов назад. Это означало, что проа не сдвинулось ни на сантиметр. Весь день мы бездельничали, идиллически покачиваясь на синих, прозрачных волнах: сидели на палубе, курили, швыряя окурки за борт (к вечеру поверхность воды была затянута ровным слоем наших «бычков»), и любовались видневшимся впереди островом. Хассан и Хамид мирно спали. Капитан, заложив руки за голову, лежал рядом с рубкой, бездумно глядел в небо и время от времени завывал громким фальцетом. Вполне допускаю, что он пел, но через несколько часов этот странный вокализ начал нас раздражать. Бесконечно длинный день закончился, наступила ночь. Наутро остров стоял на том же месте. Теперь мы глядели на него с отвращением. Весь день, лежа на палубе, мы ждали малейшего ветерка, чтобы поднять уныло обвисшие паруса. Вчерашние окурки медленно и печально кружили на воде. Мы с Чарльзом сидели под палящим солнцем, опустив ноги в прохладную воду. Сабран готовил нехитрую снедь. Весь наш запас питьевой воды хранился в огромном глиняном сосуде, прикрепленном к деревянной стене каюты. Хотя сверху он был закрыт керамической посудиной, в воде, извиваясь, плавали непонятно как в нее попавшие личинки москитов. На нестерпимой жаре емкость накалилась так, что к ней невозможно было прикоснуться, а ее содержимое стало отвратительно теплым. Чтобы спасти нас от жажды, Сабран прокипятил воду, предварительно бросив в нее несколько обеззараживающих таблеток, а затем добавил немного сахара и растворимого кофе. К счастью, мы так хотели пить, что не очень привередничали. С едой оказалось сложнее. На четвертой за последние полтора дня тарелке с пресным, ничем не приправленным вареным рисом мой желудок тоскливо застонал, и я отправился к капитану. Он лежал на корме и, никого не замечая, завывал свою рваную песню.
Чарльз снимает, стоя на палубе проа
«Друг, — начал я. — Мы очень хотим есть. Вы сможете поймать для нас рыбу?»
«Нет», — невозмутимо ответил капитан.
«Почему?»
«Крючков нет. Лески тоже нет».
Я разозлился.
«Но Тхат Сенг сказал, что вы рыбак».
Капитан криво, слюняво ухмыльнулся правым уголком рта.
«Нет», — повторил он.
Это признание не только ощутимо ударило по нашим гастрономическим замыслам, но всерьез озадачило. Если он не рыбак, с кем мы имеем дело? Я попытался его расспросить, но он был удручающе немногословен.
Ничего не оставалось, как вернуться к Чарльзу и вместе с ним запихивать в себя пресный и пустой рис.
Когда с рисом было покончено, мы заползли в каюту, где было не так жарко, полуголые, мокрые от пота, растянулись на бамбуковой подстилке и задремали. Вдруг откуда-то донеслось шумное фырканье. Я встрепенулся, просунул голову в дверь и увидел, что в 300 метрах от нас, на пространстве размером с футбольное поле, плещется компания дельфинов. Некоторые из них, с неповторимым дельфиньим ликованием, качались на волнах и кувыркались в воздухе, поднимая пенные брызги. Другие, поспокойней, поднимались на поверхность воды, вытягивали морды и, громко фыркая, прочищали легкие. Судя по всему, стая собиралась обойти наше неподвижное судно стороной, но, стоило их заметить, они сменили курс, чтобы рассмотреть нас, и через несколько секунд окружили проа. Мы перегнулись через борт и сквозь прозрачную зеленую воду смотрели, как они играют. Дельфины подплыли так близко, что мы могли разглядеть их во всех подробностях — заостренные морды, рты, похожие на клюв, большие черные ноздри на лбу, с любопытством глядящие на нас озорные глазки.