В конце концов мы предположили, что пятно в самом верху карты — это и есть одинокий, отстоящий от общей цепи островок, который лежал сейчас по правому борту. Не исключено, что мы ошибались и остров лежал за пределами карты, но это была наша единственная зацепка, и мы решили ориентироваться по нему. Через некоторое время проа вошло в пролив между двумя островами; мы надеялись пройти по нему на Комодо. На всякий случай я посоветовался с капитаном. Он недоумевающе развел руки и пожал плечами: «Может, и так, господин. Не знаю».
Оставалось действовать методом проб и ошибок.
В следующие три часа на нас обрушилось самое страшное испытание за все время пути. Прочитай я карту более вдумчиво и внимательно, мы смогли бы к нему подготовиться. Дело в том, что Флорес, Комодо и Сумбава входят в островную цепь, которая тянется на несколько сотен километров и отделяет море Флорес от Индийского океана. Нетрудно было предположить, что в зазорах между островами — бешеное приливное течение, и сейчас мы входили именно в такой зазор.
В сумерках ветер усилился баллов до семи, и наше судно на полных парусах понеслось на юг. Мы ликовали: казалось, еще немного — и этой ночью мы бросим якорь в Комодской бухте. Вдруг сквозь скрип мачт и всплески бурлящей за бортом воды донесся монотонный зловещий рев. В нескольких метрах от нас мощный порыв движущегося к югу ветра столкнулся с идущим на север течением, и вода тут же заклокотала бурунами и водоворотами. Как только мы попытались прорваться сквозь первый водоворот, судно затряслось так, что едва не рассыпалось в щепки. Ударом волны проа развернуло градусов на двадцать. Капитан бросился вперед, всем телом навалился на бушприт и, намертво вцепившись в него, сквозь шум волн выкрикивал команды державшему штурвал Хассану. Остальные схватили бамбуковые шесты и принялись отталкиваться от поросшего рифами дна.
Судно трясло и бросало так, что мы едва удерживались на ногах. Палуба накренилась, мы отчаянно отпихивались от рифов, бушующий ветер вырывал шесты из рук. Мы сопротивлялись изо всех сил. В конце концов штормовым ветром проа вырвало из воронки водоворота и отнесло на более глубокое место. Здесь течение оставалось угрожающе сильным, но наконец мы могли хоть немного перевести дух, собраться с мыслями и осознать, какая беда нас только что миновала. Однако времени на передышку не было: ветер дул в спину и, чтобы вернуться на свой маршрут, нам предстояло совершить самоубийственный поступок: крепить паруса и предаться на волю обезумевших вод. Мы твердо решили попасть на Комодо, другого пути у нас не было — и через секунду нас снова подбросило и швырнуло вниз очередным ударом водоворота в носовую часть. Весь последующий час мы яростно сражались с морем. К счастью, низко сидящее проа не задевало дном рифы; те, что находились у поверхности, узнавались издалека по пенящейся над ними желтоватой воде, и Хассану, опытному штурману, удавалось ловко их обходить. Ветер не унимался, а мы молились, чтобы он продержался подольше, иначе судно и на метр не сдвинется против течения.
Вокруг бурлила вода, по раздувающимся парусам казалось, будто мы идем на хорошей скорости, но, судя по берегу, мы шли удручающе медленно. Наконец нам удалось вырваться из узкой горловины. Дальше проход расширился, водовороты попадались все реже. Надвигалась ночь, в темноте разглядеть предупреждающие буруны над рифами было все труднее, поэтому мы решили держаться ближе к берегу. Капитан с нами согласился. Медленно, с огромным усилием, мы обогнули косу, выступавшую в море. Оно по-прежнему шумело, но сейчас, по сравнению с той обезумевшей пучиной, из которой нам посчастливилось выбраться, казалось почти спокойным. Изможденные, мы стояли на палубе, опершись на шесты. Зато теперь, думал я, наконец, может быть даже этой ночью, приплывем на Комодо. Впереди виднелся небольшой мыс, за ним виднелся отлогий берег. Течение улеглось. Наше проа застыло на воде. Мы снова принялись отталкиваться шестами от берега. Сперва лодка продвинулась примерно на полметра, затем расстояние стало измеряться сантиметрами. «Если бы только нам удалось обогнуть этот крошечный мыс, дальше было бы легче», — думали мы и продолжали остервенело отталкиваться от дна.
Примерно через час, вконец обессилевшие, мы сдались и полностью доверились течению. Судно медленно приближалось к небольшому заливу, окаймленному суровыми остроконечными утесами. В конце концов мы решили бросить якорь. Двое из нас, стоя на палубе, держали на изготовку бамбуковые шесты на случай, если нас понесет к камням, остальные здесь же, на досках, спали без задних ног. Что перед нами — Комодо или другой остров, — не знал никто.
18. Остров Комодо
С первыми проблесками рассвета над морем я расправил затекшие ноги и поднялся с палубы, где проспал последние три ночных часа. Чарльз и Хассан дежурили всю ночь. Сейчас они сидели, устало привалившись к рубке, с бамбуковыми шестами на изготовку, хотя течение замедлилось и подстерегавшая нас ночью угроза разбиться о камни миновала. Сабран принес горячий, соленый, крепко хлорированный кофе. Пока мы блаженно потягивали этот экзотический напиток, на горизонте, за нами, поднялось солнце, и мягкое тепло согревало наши голые спины. Впереди показались три небольших зубчатых острова, которые, словно резная ширма, отделяли видневшуюся вдали горную гряду. Слева, километрах в трех, по направлению к островам тянулась береговая линия, очерченная почти симметричными пирамидальными горами, и, не дойдя до них совсем немного, уходила в море, образуя узкий пролив, который, как нам представлялось, вел к Индийскому океану. Мы надеялись, что защитившая нас от ветров полоса суши справа — это и есть остров Комодо. Сейчас мы впервые увидели его в свете дня, и я пристально всматривался в поросшие травой крутые откосы, надеясь разглядеть торчащую между камнями чешуйчатую голову гигантского варана.
Ветра не было. Отталкиваясь бамбуковыми шестами, мы медленно вели наше проа из залива. На середине течение оставалось довольно сильным, но в безветренную погоду идти на глубину мы не отважились и предпочли с черепашьей скоростью ползти вдоль берега. Судя по карте, за ширмой из трех островков открывался вход в бухту Комодо. Нам оставалось пройти не больше полутора километров, как вдруг судно напоролось на отмель и основательно село на дно. Ничего не оставалось, как ждать, когда его снесет очередным приливом.
Однако три часа ожидания прошли довольно быстро. Чарльз коротал время с капитаном и командой, а мы с Сабраном забрались в каноэ и поплыли вперед, чтобы посмотреть, есть ли проход между островами.
Мы шли совсем близко к берегу. Дно устилали коралловые заросли. Порой мы проплывали всего в нескольких сантиметрах над ними, а иногда над поверхностью воды показывался огромный пористый шар коралла-мозговика. Если бы мы на него наткнулись, наше хрупкое каноэ тут же перевернулось и мы почти нагишом оказались бы в густом и колючем коралловом лесу. Но Сабран был опытным гребцом. Он издалека замечал опасности и ловко обходил их, умело направляя лодку веслом. Неожиданно из воды выскочили несколько небольших продолговатых рыбешек. Поднявшись над поверхностью градусов на сорок пять так, что в воде оставались только мелко подрагивавшие хвосты, таинственные рыбы проворно пронеслись вперед, через пару метров ушли под воду и исчезли.
Наконец мы доплыли до трех островов, прошли между самым большим и тем, что был справа от него, и перед нами открылся огромный, великолепный залив. Его опоясывали изрытые расщелинами, крутые, суровые желтовато-коричневые горы. Вдали, за кромкой прозрачной лиловой воды, виднелась узкая белая полоса песчаного берега; над ним поднимались поросшие темной зеленью холмы. Мы предположили, что это вполне могут быть пальмовые рощи, в которых скрывается селение, и решительно двинулись через залив. Вскоре мы смогли разглядеть несколько лежащих на берегу каноэ, а между деревьями показались серые, крытые пальмовыми листьями хижины. Значит, в последние несколько дней наша навигация была безупречной: впереди лежал Комодо, единственный населенный остров в этой цепи.
У воды в чем мать родила стояли несколько ребятишек и с любопытством наблюдали за нашими действиями. Наконец мы вытащили каноэ на песок и по усыпанному обломками кораллов и пустыми раковинами берегу направились к деревянным, поднятым на сваи хижинам, стоявшим в ряд между берегом и крутым холмом. Перед одним из жилищ на корточках сидела пожилая женщина. Один за другим она вытаскивала из корзины куски мякоти моллюсков и, чтобы высушить под палящим солнцем, аккуратно раскладывала их на расстеленных перед ней длинных отрезах грубой коричневой ткани.
«Мирного утра, — поздоровался я. — Где дом petinggi?»
Она отбросила закрывавшие морщинистое лицо седые волосы, прищурилась, вглядываясь в нас, и, не выказав удивления от встречи с незнакомцами, непонятно откуда взявшимися в деревне, указала на стоящий поодаль дом, который был чуть больше и поновей, чем те, что его окружали. Осторожно ступая босыми ногами по раскаленному песку, мы, под любопытными взглядами детей и старух, прошагали к дому. Petinggi, почтенный старик в роскошном саронге, белой рубашке и черной, надвинутой на лоб шапочке питжи, встретил нас у входа. Он радушно улыбнулся беззубым ртом, пожал нам руки и пригласил в свое жилище.
Когда мы вошли, я понял, почему навстречу нам попадались только женщины и дети: все мужчины сидели в доме старейшины. Никакой мебели, кроме покрывавших пол ротанговых подстилок и большого, украшенного орнаментом деревянного шкафа с надтреснутым, мутным зеркалом на дверце, в жилище не наблюдалось. Три стены были деревянные, четвертая, напротив входа, напоминала ширму из пальмовых листьев. По краю ширмы шла занавеска — большой кусок потрепанной ткани, отделявшей половину дома, в которой, как я позднее узнал, готовят еду. Сквозь дырки в грязной занавеске на нас изумленно таращились четыре юные особы. Petinggi жестом пригласил сесть рядом с ним, и мы расположились на свободных подстилках в центре комнаты. Занавеска приподнялась, в комнату проскользнула женщина с тарелкой жареных кокосовых лепешек. Согнувшись в традиционном почтительном поклоне, она с трудом пробиралась между сидящими на полу мужчинами. За ней следовала другая, она несла кофе.