Солнце палило нещадно, жаркие лучи пробивались сквозь просветы между ветвями и расписывали светлым узором прибрежный песок. Даже в тени было так жарко, что мы покрылись испариной. Чарльз обвязал голову большим носовым платком, чтобы пот не капал на видоискатель. Хэлинг и его приятели сидели чуть позади и переговаривались. Один из них чиркнул спичкой и зажег сигарету. Другой пересел, и коряга под ним хрустнула так оглушительно, словно выстрелили из пистолета. Я со свирепым видом оглянулся и приложил палец к губам. Они удивленно посмотрели на меня и притихли, но ненадолго. Как только я уставился в щель, служившую мне смотровым окном, один из наших спутников заговорил так громко, что я обернулся и прошипел: «Шум — это плохо. Идите в лодку. Мы придем, как закончим работу».
Судя по их виду, они немного обиделись — возможно, потому, что, в отличие от меня, знали, что комодский дракон глуховат. Однако их галдеж мог отпугнуть кого угодно, поэтому я с облегчением вздохнул, когда они скрылись в кустах.
Теперь вокруг было почти тихо. Где-то вдалеке покряхтывал джунглевый петух. Несколько раз по арке над руслом, со свистом рассекая воздух, пулей пронесся фруктовый голубь с лилово-красной головкой, зелеными крыльями и хвостом. Мы затаились, боясь пошевелиться, камера была настроена, пленки лежали наготове, всевозможные объективы нетерпеливо выглядывали из чехла.
Минут через пятнадцать тело, уставшее от неподвижности, потребовало срочно сменить положение. Я оперся на руки и распрямил ноги. Рядом, в обнимку с камерой, сидел Чарльз; длинный черный объектив торчал сквозь пальмовые листья, которыми со всех сторон была завешана наша засада. Неподалеку на корточках пристроился Сабран. В воздухе стоял нестерпимый смрад от висевшей в 15 метрах от нас приманки.
Примерно через полчаса где-то позади вдруг послышалось громкое шуршание. Я раздраженно подумал, что нашим помощникам стало скучно и они решили вернуться. Осторожно, стараясь не шуметь, я попытался повернуться, чтобы их прогнать. Чарльз и Сабран не отрываясь глядели на козлиные туши. Я обернулся почти на три четверти — и тут обнаружил, что тишину нарушают не люди.
Напротив, совсем рядом с нами, припал к земле варан.
Он был огромный — около трех метров от узкого носа до кончика длинного, вытянутого хвоста. Гигантская рептилия стояла так близко, что я мог рассмотреть чешуйки и крапинки на ее сморщенной черной коже, собиравшейся в складки вокруг могучей шеи и свисавшей по бокам горизонтальными фалдами, словно она была слишком велика для него. Варан привстал на четырех изогнутых лапах, мощное тело приподнялось над землей, голова угрожающе вытянулась, жуткая пасть изогнулась в подобии сардонической ухмылки, и между полусжатыми клыками замелькал взад-вперед огромный розово-желтый раздвоенный язык. Нас разделяли всего несколько тощих деревьев, торчащих из усыпанной листьями земли. Я пнул Чарльза, он обернулся, увидел дракона и толкнул локтем Сабрана. Мы втроем уставились на чудище, оно — на нас.
«По крайней мере, в этом положении он не пустит в ход свое главное оружие, то есть хвост», — промелькнуло у меня в голове. Я был уверен: если вдруг варан решит подойти поближе, мы с Сабраном успеем залезть на дерево, а вот Чарльзу, который сидел между нами, повезет меньше.
Однако варан словно застыл, и, если бы не мелькающий язык, его вполне можно было принять за бронзовое изваяние.
Самый большой дракон
Где-то минуту мы, оцепенев, таращились на него, и вдруг Чарльз тихо засмеялся.
«Сдается мне, — прошептал он, — последние минут десять этот гад тайком наблюдает за нами так же внимательно, как мы — за приманкой».
Варан тяжело вздохнул, медленно расслабил лапы и распластался тяжелым телом на земле.
«По-моему, он вполне любезен, — шепнул я Чарльзу. — Почему бы не заснять его прямо здесь и сейчас…»
«Не могу. На камере стоит телевик, а если им с такого расстояния снимать, в кадре будет одна правая ноздря».
«Ничего не поделаешь, объектив менять надо, даже если придется потревожить варана».
Медленно, осторожно Чарльз потянулся к лежащему рядом с ним чехлу, вытащил тупомордый широкоугольник, установил его на камеру, повернул ее так, что объектив смотрел прямо на драконью голову, и нажал на спусковую кнопку. В полной тишине едва слышное жужжание показалось нам оглушительным ревом. Дракон не шелохнулся, только высокомерно покосился на нас немигающим черным глазом. Казалось, он ни на миг не сомневается в собственном превосходстве над другими обитателями Комодо и уверен, что ему, властелину острова, нечего бояться. Желтая бабочка покружила над нашими головами и уселась варану на нос. Он не удостоил ее вниманием. Чарльз снова нажал на кнопку и заснял, как бабочка, покружив в воздухе, вернулась на нос варана.
«Ерунда какая! — пробормотал я. — Неужели эта тварь совсем ничего не соображает?»
Сабран хихикнул: «Это очень так, tuan».
Вонь от козлиных туш ощущалась все явственней, и тут до меня дошло, что мы сидим аккурат посередине между рептилией и приманкой, на которую она пришла.
Вдруг послышался странный звук со стороны русла. Я обернулся и увидел, как по песку вразвалку топает юный варан. Он был примерно метр длиной и куда более яркой окраски, чем его сидящий рядом с нами сородич. Его хвост украшали темные кольца, передние лапы и плечи были усыпаны тусклыми оранжевыми крапинками. Он бодро шагал особой, вихляющейся вараньей походкой и втягивал длинным желтым носом запах приманки.
Чарльз потянул меня за рукав и молча показал рукой влево. Оттуда к приманке направлялся еще один огромный варан. Он был гораздо крупней нашего первого гостя. Теперь великолепные драконы окружали нас со всех сторон.
Варан, сидевший за нами, снова глубоко вздохнул, изогнул распластанные на земле лапы, грузно встал, сделал несколько шагов, развернулся и медленно, крадучись пошел вокруг нашей засады. Мы не сводили с него глаз. Он добрался до берега и скользнул вниз. Чарльз неотступно вел за ним камеру и, очертив полный круг, вернул ее на прежнюю точку.
Напряжение спало, мы тихо, радостно расхохотались.
Сейчас все три варана у нас на глазах яростно вгрызались в козлиную плоть. Самый крупный из них вцепился в ногу. О его размерах и аппетите можно было судить по тому, что крупная задняя конечность взрослого козла пришлась ему в буквальном смысле на один укус. Затем, широко расставив лапы и трясясь всем телом, он принялся раздирать тушу. К счастью, мы надежно привязали приманку, иначе он мог бы запросто ее сорвать и уволочь в лес. Чарльз азартно снимал, и вскоре мы израсходовали всю имевшуюся у нас пленку.
«Может быть, на фотоаппарат?» — прошептал он.
За фотографии отвечал я, но возможностей у моего фотоаппарата было гораздо меньше, чем у кинокамеры; чтобы сделать хорошие снимки, мне надо было подойти довольно близко к варану, рискуя его спугнуть. Но пока в пределах досягаемости висят козлиные туши, ни один дракон скромным куском мяса в ловушке не соблазнится. Следовательно, чтобы его приманить, надо каким-то образом вытащить мясо из западни и перевесить на дерево, а для этого потребуется отогнать его сородичей. «Что ж, фотография, — подумал я, — не самый плохой способ их отвлечь».
Я медленно встал, вышел из нашего укрытия, нерешительно прошел два шага вперед и нажал на кнопку фотоаппарата. Увлеченные едой вараны даже головы не подняли. Я сделал еще один шаг и снова сфотографировал. Вскоре пленка закончилась; я стоял посреди высохшего русла, в двух метрах от громадных рептилий и лихорадочно соображал, что делать. Ничего не оставалось, как вернуться и перезарядить камеру. Хотя вараны увлеченно расправлялись с остатками мяса, я решил, что лучше спиной к ним не поворачиваться, и осторожно попятился.
Дракон с приманкой
Перезарядив пленку, я почувствовал себя уверенней и начал фотографировать, только когда между мною и варанами оставалось чуть больше полутора метров. Маленькими шажками я подходил все ближе. Наконец я подошел почти вплотную к тому, что осталось от козлиных туш, и вытащил из кармана портретный объектив. Лежавший примерно в метре от меня крупный варан оторвался от полуобглоданных козлиных ребер, поднял голову, выпрямился, торопливо сжевал и заглотил торчавший у него из пасти кусок мяса и замер, уставившись в камеру. Я встал на колени и сфотографировал его. Дождавшись конца фотосессии, он опустил голову и вгрызся в новый кусок.
Я вернулся к Чарльзу и Сабрану, чтобы посоветоваться. Было понятно, что на приближение вараны не реагируют. Тогда мы решили взять их шумом, встали и подняли галдеж. Рептилии даже ухом не повели. Только когда мы с воплями выскочили из засады, они прервали трапезу. Те, что покрупней и постарше, повернулись, поковыляли по берегу и скрылись в кустах. Их юный сородич бросился прямиком в русло. Я помчался за ним в надежде его поймать, но он оказался проворней и, добежав до какой-то ямки на берегу, скользнул в нее и скрылся в зарослях.
Я, запыхавшись, вернулся, помог Чарльзу и Сабрану перевесить часть приманки на растущее неподалеку дерево, и мы снова принялись ждать. Меня беспокоило, что перепуганные драконы больше не вернутся. Но, как оказалось, опасался я зря: вскоре тот, что побольше, появился за кустом, просунул голову сквозь ветки и застыл. Через несколько минут он зашевелился, вразвалку сошел на берег, немного потоптался там, где недавно лежали остатки козлиных туш, высунув длинный язык, принюхался к воздуху, недоуменно замотал головой, мол, где еда, которой меня лишили, и поковылял вдоль русла к висевшим на дереве потрохам. Ловушки, к нашему сожалению, варан словно не заметил. Когда он подошел поближе и потянулся к приманке, стало понятно, что мы повесили ее довольно низко: опершись на хвост, громадная рептилия привстала на задние лапы, а передними стянула клубок козлиной требухи. Она тут же заглотила приманку, но при этом в углу ее нижней челюсти застряла веревка, которой были перевязаны кишки. Дракон разозлился, попытался вытащить ее, но безуспешно.