Ндорума намеревался отправиться к Джесси-паше вместе с партией слоновой кости, но откладывал свой отъезд со дня на день исключительно из опасения, что я во время его отсутствия пойду к Бинзе или Уандо, а оттуда свяжусь с Мбио. Он боялся, как он уверял, за мою безопасность. Но если бы я последовал его советам, мне еще долгое время пришлось бы пробыть у него. Поэтому я в данный момент больше не говорил о своих планах, но зато убеждал его самого осуществить, наконец, свое путешествие к Джесси-паше. Он вскоре после этого покинул нас, будто для того, чтобы сперва собрать слоновую кость у вождей в северных частях своей страны. В то же время он выражал опасение, что в случае моего ухода снова явится Рафаи и наложит контрибуцию на его страну. Для меня было ясно, что все его мысли были направлены на то, чтобы надолго приковать меня к своей области. С такими же затруднениями я встречался позже у других вождей; часто было не так трудно попасть в их области, как вырваться оттуда, потому что вожди охотно держали меня у себя как защиту против вражеских соседних племен и насилий нубийцев.
На огороде работа не прекращалась. Земля между растениями разрыхлялась, и грядки очищались от сорной травы. Я с опаской наблюдал за погодой, так как успешный результат наших трудов зависел исключительно от дождей. К сожалению, прошли слишком сильные дожди прежде, чем новый посев пустил ростки, и смыли много семян с поля. Затем дождь отсутствовал несколько дней, и жара угрожала уничтожить молодые всходы, так что мы с радостью приветствовали вновь хлынувший дождь. Между тем трава вне станции высоко поднялась, но вблизи нас была затоптана и частично завяла. Поэтому я велел в тихий вечер скосить как можно больше травы, чтобы остатки не были уничтожены пожаром.
Моим цыплятам также угрожала опасность, так как они привлекли внимание хищных птиц милане, с которыми я успешно боролся. Я старался добыть еще одного своеобразного представителя птичьего мира Cosmetornis Spekei. Он принадлежит к типу ночных ласточек или козодоев, как раз в это время я видел его впервые летающим над станцией при наступающих сумерках. Однажды вечером из одного близкого термитного холмика вылетели крылатые насекомые и скоро привлекли к себе многих длиннокрылых Cosmetornis. Было чрезвычайно интересно наблюдать их полет, у них было несколько длинных маховых перьев, которые при полете производили такое впечатление, будто по сторонам все время летят две маленькие птички. Проворно и бесшумно летали они с предельной быстротой вокруг холмика, взмывали вверх, снова падали вниз, так что я издали едва мог уловить момент для выстрела. Наконец, мне все-таки удалось подстрелить одну из них, но только через день после этого мой слуга нашел ее в густой траве. К сожалению, она была уже обглодана термитами и непригодна для препарирования.
За работами, письменными отчетами и письмами на родину прошел весь июль месяц. 2 августа снова явились ко мне, уже в третий раз, послы от Земио, чтобы сообщить мне, что он с часу на час откладывает свой отъезд на юг, ожидая меня к себе. Теперь я уже решился и с послами отправил сообщение, что через несколько дней выйду к нему, оставив у себя одного из его людей в качестве проводника. Скоро было закончено скромное снаряжение к предстоящему путешествию, о продолжительности и конечной цели которого я имел весьма смутное представление. Мое отбытие из стоянки задержалось сверх ожидания. Ндорума с целью препятствовать моему отъезду стал теперь применять пассивное сопротивление и для начала отказал мне в носильщиках. Но я не дал себя запугать и в конце концов одержал верх. Важно было, что я предусмотрительно избрал поездку к Земио, и Ндорума не мог проявлять опасений за мою безопасность, так как он, к моему удовлетворению, знал, что Земио занимал по отношению к нему прекрасную позицию, пользовался доверием Джесси-паши и находился в пути по делам правительства.
В последние дни, в связи с моим путешествием, я давал Бондорфу необходимые указания, предоставил ему право свободно распоряжаться работами в стоянке и вручил ему реестр всего нашего багажа и вторые ключи от последнего.
Я также инструктировал его по съемке показаний метеорологических приборов, что он систематически делал в последующие месяцы. Кухарка Заида, одна девушка для помола муки, Дзумбе, мальчики и оба личных слуги Бондорфа также остались в стоянке. Благодаря дождю созрели многие местные овощи и злаки, что дало теперь возможность приятно разнообразить наше меню и снова позволяло экономить запасы продовольствия. К нашему путешествию поспели главным образом различного рода съедобные тыквы, о которых я часто буду вспоминать, потому что они мне временами служили продуктом питания. 5 августа были закончены все приготовления к отъезду. В последние дни я также прилежно писал доклады и письма, отправив их в жестяном запаянном конверте, которым пользовался для доставки корреспонденции к почтарю в Хартуме и к Ндоруме, все еще находившемуся на севере провинции. Одновременно я сообщал ему о моем отъезде к Земио и поручал его заботам Бондорфа и всех остающихся людей. Я затребовал от юных сыновей Ндорумы нужных мне пятнадцать носильщиков. Еще раз осмотрел свою чистую, красивую станцию и полюбовался цветущей зеленью огорода: ведь он дал еще перед моим отъездом урожай, так что в последние дни наш стол украшала дюжина красных и белых редисок; это доставило мне больше радости, чем великолепный обед на родине.
Наступил назначенный день отъезда, но обещанные носильщики, понятно, не явились, и так прошло 8 августа в напрасном ожидании. Мой слуга Фараг’Алла, посланный мною к ближайшим вождям, передал мне ответ, что Ндорума попросту запретил предоставить мне носильщиков. Этого я все же не ожидал. Подобные действия переполнили, наконец, чашу терпения, и я был очень близок к тому, чтобы его окончательно потерять. Когда ко мне позже пришли сыновья Ндорумы и некоторые вожди, я высказал им свое мнение в резкой форме. Показал свою обиду и раздражение, объявил им, что после таких поступков дольше оставаться в стоянке не желаю, что уже на следующее утро уйду к Земио один со своими слугами, приведу сюда от него носильщиков для всех моих вещей и после случившегося покину страну Ндорумы навсегда. Я хотел бы видеть, так закончил я, кто посмеет мне в этом помешать; одновременно с этим я извещу Джесси-па-шу, как самоуправно Ндорума принуждает меня остаться и что скоро все вожди азанде это узнают. Случайно посланец Уандо находился еще в мбанге Ндорумы. Я велел Фарагу привести его, пока сыновья Ндорумы были еще у меня, чтобы сообщить также Уандо о самоуправстве Ндорумы. Однако родственники последнего, вследствие высказанных намерений привести мои планы тотчас в исполнение, были столь напуганы, что пошли на уступки. Я ожидал этого исхода и, наконец, предъявил требование еще до заката солнца доставить мне носильщиков, и сказал, что в противном случае выполню свое намерение с наступлением следующего дня, даже, может быть, поеду прямо в область Бахр-эль-Газаль к паше и возвращусь оттуда с солдатами и носильщиками. После этих гневно сказанных слов сыновья Ндорумы и присутствовавшие азанде поспешно удалились и, действительно, еще до захода солнца привели носильщиков. Однако выехать следующим утром я не смог из-за дождя; мое отбытие совершилось лишь 10 августа.
Глава XIII. От Ндорумы к Уэле-Макуа
Два месяца я пробыл на месте, где была построена станция Лакрима. Когда я, наконец, получил носильщиков, поведение их при погрузке сравнительно легкой ноши было достойно сожаления. Многие старались уклониться от работы, прибегая ко лжи и сказываясь больными. В первый день пути я прошел недалеко и в полдень, к удивлению Бондорфа и оставшихся слуг, проводивших меня утром на небольшое расстояние, возвратился в стоянку. Радостное событие, удачная охота на шимпанзе, побудило меня вернуться. Тщательное препарирование шкуры и костей требовали моих переговоров с Бондорфом. Близость станции и угрожавший дождь окончательно определили мое возвращение.
Шимпанзе водится в южных и западных областях Азанде, между 25 и 28° восточной долготы и 5–6° северной широты по Гринвичу. Его трудно найти, так как он много раз меняет свою стоянку, и я до сих пор, несмотря на усердные поиски, не мог заполучить ни одного экземпляра. Охота на него в труднодоступных зарослях, по болотистым речным берегам крайне утомительна. Именно там и живет шимпанзе, главным образом в кронах величественных деревьев. Охотничье счастье сегодня выгнало на меня трех таких обезьян. Одна из них бесспорно принадлежала к самым крупным представителям ее рода. Случай же был следующий: обширный болотистый водоем, спустя всего полчаса после нашего выхода, преградил нам путь. Чтобы перейти через подобное болото, в котором на торчащих корнях имелись сухие места, я взял с собою четырехметровую доску; ее перетаскивали передо мною с одного сухого места на другое, так что она оказалась весьма полезной. На ту сторону болота туземцы принесли мне известие, что поблизости находятся шимпанзе. Было так заманчиво наблюдать их на свободе, и, может быть, уложить одного из них, что я велел носильщикам ожидать.
Я следовал за несколькими людьми в этом прибрежном лесу и в охотничьей горячке пробирался даже без доски через грязь. Сначала я продирался через бесконечные кустарники, затем над нами появились сводчатые кроны громадных деревьев. Тем временем некоторые люди наблюдали за движением животных и встретили меня возгласами: «Вон там! Шимпанзе!» Но дерево было такое высокое, что я не сразу заметил одно животное, передвигавшееся в лиственной чаще. За моим выстрелом последовали сильные крики, и одновременно в нас полетели ветки значительной толщины, которые звери обламывали и бросали в нас. Один шимпанзе покинул свое место, и я отчетливо видел, как детеныш обхватил его вокруг груди. Самка спешно искала укрытое место и, защищая детеныша своим телом, укрылась в развилке двух мощных веток. Лишь пятая пуля сбила ее, несмотря на то, что я позже нашел у нее несколько тяжелых пулевых ранений.