Примерно в это время в Радонеж переселился некогда богатый, но разорившийся боярин Кирилл с женой и тремя сыновьями. Одному из них – Варфоломею – на роду было написано стать духовником земли Русской, известным всем православным под именем преподобного Сергия Радонежского.
Точной даты рождения Варфоломея-Сергия не сохранилось – условно пишут между 1313 и 1322 годами. В современных житиях принято указывать, что это произошло в 1314 году в окрестностях Ростова Великого, где ныне Варницкий монастырь. Когда Варфоломею было семь лет, его начали обучать грамоте, но учеба не давалась мальчику. И вот однажды он встретил в поле молящегося старца. Варфоломей рассказал монаху о своих неудачах, и тот, дав отроку просфору, благословил его. А Кириллу и Марии сказал, что сын их станет «обителью Святой Троицы и многих приведет вслед за собой».
Вопреки устоявшемуся мнению, эта встреча произошла вовсе не в Радонеже, а, согласно житию, еще под Ростовом. Но народная молва – сильная штука, ее не переспоришь… Специально в окрестностях Радонежа поселился, чтобы живописать легендарную встречу на холсте, художник Михаил Нестеров. В валах древнего города поставлен и памятник работы Вячеслава Клыкова: мальчик и инок, точнее – мальчик в иноке; словно в далеком тысяча-триста-непамятном году в загадочном молящемся старце встретил отрок Варфоломей самого себя.
Слова старика оказались пророческими. Мальчик стал усердно и успешно учиться, церковные книги предпочел играм и детским забавам и в итоге избрал путь монашества. Когда родители умерли, Варфоломей вместе с одним из своих братьев (Стефаном) отправился искать место для пустынножительства. Вскоре, правда, Стефан переселился в московский Богоявленский монастырь – «не выдержал пустынной жизни», говорят жития. А Варфоломей принял постриг под именем Сергия.
Известный духовный писатель XIX века Михаил Толстой в своих «Рассказах из истории русской церкви» отмечает, что молодой человек (а Сергию тогда было 24 года) долго был обуреваем всеми мыслимыми страхами: жил в келье один, его мучили жара и холод, голод и жажда, неведомые голоса гнали прочь. Но в молитве и посте он находил утешение, и даже дикие звери не трогали отшельника. Однажды к келье Сергия пришел голодный медведь, и монах разделил с ним свой единственный кусочек хлеба…
Постепенно потянулись и люди – за советом и спасением, кто-то селился рядом с пустынником, и через некоторое время на холме появилось уже более десятка келий, которые обнесли оградой. Возникла обитель Святой Троицы – будущая Троице-Сергиева лавра. Вопреки своему желанию, Сергию пришлось стать ее игуменом – так просила братия, так решил митрополит…
Шло время, Сергий приобретал все больше уважения и влияния. К нему обращались за советом князья из разных земель. В результате – благодаря, как теперь бы сказали, миротворческим и дипломатическим способностям настоятеля – многие из них примкнули к войску московского князя Дмитрия Ивановича, когда пришло время противостоять Орде. Приехал к Троице и сам Дмитрий, чтобы просить благословения. Сергий не только благословил, но и дал князю двух иноков-воинов – Пересвета и Ослябю. Оба геройски погибли – один в знаменитом поединке с богатырем Челубеем перед началом мамаева побоища, а второй уже в ходе сражения, защищая знамя своего полка.
…Куликовская битва, о которой мы в деталях поговорим чуть позже, не избавила русских от ига Орды; более того, вскоре последовало демонстративное наказание – тохтамышево разорение. Но значение судьбоносного для русского духа сражения трудно переоценить. Впервые наши войска смогли не просто достойно противостоять, но одолеть ордынцев. Но главное – аморфная масса удельных княжеств спрессовалась в кристалл, Улус Джучи дрогнул и дал трещину, через которую, как цветок сквозь асфальт, вновь проросла Русь. Победа на Куликовом принесла Сергию истинно всенародное почитание, канонизация стала лишь официальным подтверждением свершившегося факта. По сей день, когда говорят – Преподобный, просто Преподобный, без имени – каждому православному человеку понятно, о ком идет речь…
После смерти основателя в 1392 году обитель продолжала расти, постепенно становясь главным монастырем России и – куда без этого – одним из эпицентров политической жизни. У гроба Сергия примирились до поры Василий II (тогда еще не Темный) и Дмитрий Шемяка – последний клятвы не сдержал, в результате чего Великий князь Московский как раз и «потемнел», то есть был ослеплен. А Василий III крестил у Троицы долгожданного наследника – Ивана, будущего Грозного. Именно при Иване IV в монастыре развернулось особо активное каменное строительство. Причем возводили как храмы, так и мощные оборонительные стены. Обитель Сергия стала крепостью.
Как пригодилось эта мощь уже через полвека, в Смутное время! Шестнадцать месяцев, с октября 1608 по январь 1610 монастырь держал осаду, сопротивляясь превосходящим силам Сапеги и Лисовского – полководцев Лжедмитрия II. «Тушинский вор» фактически правил Россией, пользуясь тем, что ему присягнули и Псков, и Ярославль, и Ростов, и Владимир, и многие другие города… а какой-никакой, но все же царь – Василий Шуйский – фактически был заперт в Москве, утратив связь с внешним миром. Чтобы добить Шуйского, оставалось замкнуть кольцо блокады. И тут на пути захватчиков стал Троице-Сергиев монастырь.
10 тысяч человек польского, литовского и казачьего войска взяли крепость в кольцо. В стенах, под началом воеводы Григория Долгорукова-Рощи, укрылись две с половиной тысячи «ратных мужей» и еще около тысячи монахов, крестьян, паломников. Там же прятались женщины, дети и старики. Неравенство сил вселяло в «тушинцев» надежду, на их стороне был и психологический фактор – парализованная московская власть, казалось, вот-вот рухнет… Но захватчики просчитались. В ответ на предложение капитуляции архимандрит Иоасаф ответил, что защищает никакого не Шуйского, а православие и вообще «государя, который на Москве будет». Так борьба перешла из плоскости политической в плоскость национально-освободительную, а отрезанная от мира Москва превратилась из просто досадной помехи Лжедмитрию – в символ сопротивления.
Троице-Сергиева лавра
Первые месяцы осады Троицкого монастыря прошли в локальных стычках – пробные приступы и ответные вылазки, в ноябре сапегинцы провели первый штурм, захлебнувшийся на линии передовых укреплений. В январе 1609-го осаждающим удалось подловить русских на контратаке – опрокинув посланный на вылазку отряд, конница «тушинцев» ворвалась в крепость… Положение спасли пушки, рассеявшие пехоту, и оставшиеся без поддержки конники стали в тесноте монастырских построек добычей крестьян и монахов, забросавших супостатов камнями и забивших бревнами.
Новой бедой той зимы стал голод. К февралю в монастырских стенах случалось по пятнадцать отпеваний в сутки. Целая драма разыгралась вокруг обоза с порохом, посланного с «большой земли» в помощь осажденным. «Тушинцы» узнали о нем, перехватив гонцов, и устроили ночную засаду – однако бой засекли из крепости, предприняли вылазку и обоз отбили. Утром разъяренный Лисовский велел казнить на виду у защитников монастыря нескольких русских пленников. Эта жестокость сослужила ему дурную службу. Уж неизвестно, что сказали по этому поводу монахи, но Долгоруков-Роща на правах светского руководителя поступил симметрично – в ответ на зверство Лисовского приказал вывести на стены и зарубить всех пленных «тушинцев» (ни много ни мало, шесть десятков). Среди убитых было много наемников – а эти люди, может быть, и военные профессионалы, да только работают по принципу «мертвый гонорара не получит» – и в случае смертельной угрозы предпочитают дальше не воевать. Ровно так порешили между собой однополчане казненных, в итоге Лисовский получил наемничий бунт, подрыв авторитета и в целом – раскол в лагере осаждавших.
Следующие два штурма прошли летом, практически один за другим. Июльская попытка использовать «засланного казачка» провалилась: поляк, отправленный втереться в доверие Долгорукову, был раскрыт и как на духу выложил заплечных дел мастеру подробный план атаки. Это позволило ослабевшим защитникам правильно организовать оборону и выстоять. Зная, что силы осажденных иссякают (в крепости осталось до 200 ратников), Сапега с ходу начал готовить третий штурм. В августе полки пошли на приступ с четырех сторон – этот тактический ход должен был распылить и так ничтожные силы русских и не оставить шанса на спасение. Но Сапега перехитрил сам себя. Вот попробуйте разобраться в таком сигнале к атаке: «пушечный выстрел, от которого начнется пожар в крепости, а если не начнется, то второй выстрел, а если не загорится и тогда – то третий выстрел». Каково? А теперь представьте, что атака должна начаться одновременно с четырех сторон. Да еще и в темноте… И вот итог – атакующие перепутали выстрелы, начали штурм не синхронно и большую часть времени воевали не с противником, а друг с другом, когда случайно наталкивались на соседей в ночном тумане. Заговорившая русская артиллерия довершила картину бойни.
Осада длилась еще полгода, но августовский провал ознаменовал близость конца. Войска не простили польскому полководцу ошибки, началось повальное дезертирство. Осенью нависла еще и фланговая угроза – материализовавшийся в районе Калязина монастыря Скопин-Шуйский (о нем предстоит отдельный разговор). Маневрируя и отрезая противника, русский военачальник добился того, что поляки начали откатываться, чему настигающие их русские отряды всемерно способствовали. В лагерь Лжедмитрия вернулась всего тысяча захватчиков. Троицу отстояли.
Победа еще более укрепила авторитет монастыря. Благодаря щедрым пожертвованиям (а жертвовали все – от царей до бедных паломников) разрушенное удалось быстро восстановить и улучшить. К 1650-м годам возведены существующие стены и башни. Укреплялось монастырское хозяйство. В конце XVII века, в эпоху передела власти, в жизнь обители снова ворвалась политика. В разгар Хованщины (1682 год) здесь укрывалась от взбунтовавшихся стрельцов царевна Софья с царевичами Иваном и Петром. Через семь лет Петр спасался в Троице от другого стрелецкого бунта, ведомого уже Софьей… Первому российскому императору быть бы дважды благодарным, но в делах религиозных он руководствовался чистым прагматизмом. И если чем-то и отметил Троице-Сергиев монастырь – так это конфискацией казны на военные нужд