илой. Тут не только башни, церкви и музеи – тут живут люди.
Душевно.
«Священная гроза Куликова»
Путь на поле русской ратной славы, не побоимся сказать – на поле, где родился русский национальный дух, – лежит через маленький городок Епифань. Не городок даже – поселок городского типа. Но маршрут паломников на Куликово традиционно мимо не проходит. И дело не только в «полюбоваться красивым видом города из-за Дона», хотя этот вид, формируемый широкой поймой, крутыми склонами холмов и двумя храмами-антитезами – грандиозным ампирным Никольским собором и маленькой изящной Успенской церковью «что на Федосеевом городище» – категорически красив. На самом деле епифанский историко-этнографический музей является филиалом музея-заповедника «Куликово поле».
Что же объединяет с той битвой небольшой поселок, возникший на целых двести лет позже?
В основном, легенды.
Все они так или иначе связаны с Федосеевым городищем. Начало общее: в 1380 году здесь жил игумен Епифаний, настоятель Успенского Феодосьева монастыря, что на Дону. Этот самый Епифаний будто бы единолично задержал спешащие на помощь Мамаю войска литовского князя Ягайла. А вот как он это сделал – версии расходятся. Согласно первой, накануне Куликовской битвы игумен отправил братию сражаться, а сам поджидал литовцев; когда же те подошли, хитростью удерживал их «и три дня угощал» – споил, проще говоря. Якобы, когда Ягайло таки понял, что на самом деле происходит, в ярости приказал Епифания казнить, да только поздно было – мамаевцы уже бежали… По другой версии, для игумена все кончилось хорошо, да и братия на Куликово не ходила, а литовцы просто остановились в здешних краях на постой. Воспользовавшись этим, старец подложил им в обоз икону Николая Чудотворца, которая не давала лошадям трогаться с места. А когда образ обнаружили, все, кто стал над ним глумиться, ослепли… Согласно этому варианту легенды, Ягайло в ярость не приходил, а наоборот, убоялся, икону оставил, монастырскую братию не тронул и поспешно удалился обратно в Литву. И, якобы, на том месте, где стояла «заклинившая» телега, построили в честь Николая Чудотворца собор, а возникший вокруг него город назвали по имени игумена – Епифанью.
Увы, обе эти легенды не соответствуют действительности… Войска Ягайла до места, где стоит нынешняя Епифань, возможно, и дошли – насколько известно, в момент битвы они были в одном переходе от Куликова поля, это около 30 километров – тут вроде всё сходится; однако никто их там явно не задерживал. Напротив, они так спешили, что московский князь Дмитрий Иванович вынужден был совершить перед сражением дополнительный тактический рывок – перейти Дон и сжечь за собой мосты. С одной стороны, это не давало «литве» возможности на следующий же день с ходу вступить в битву; с другой стороны, русское войско вынуждено было сражаться с плацдарма, а не из-за естественной преграды, что было бы, разумеется, проще и потребовало бы меньших жертв. Так или иначе, литовцев «вынесли» из боя без единого удара секиры, а мериться силами с победившим, пусть и сильно потрепанным, русским войском Ягайло не рискнул, ограничившись жуликоватым разорением отставших обозов.
Третья легенда гласит, что холм, на котором стоит Успенская церковь – на самом деле не холм вовсе, а огромный курган, кладбище воинов, умерших от ран при возвращении с Куликова. Так или не так – не будем выяснять, не станем портить легенды, придающей Епифани былинный, героический ореол. Просто поклонимся памятному кресту. Ощутимая святость места не всегда зависит от того, насколько исторически точны древние предания.
…Армии прошлого проходили тридцать верст за суточный переход, нам же переезд от Епифани до Куликова поля стал в полчаса. По мере приближения к месту ждешь чего-то сакрального, даже навесы автобусных остановок, все как один принявшие вид древнерусских шеломов, настраивают на определенный лад. Словно Куликово поле становится тождественным России. Словно Россия – это тысячи Куликовых полей, а поле вобрало в себя всю Русь. Как первичная маленькая клетка, из которой, делясь и набираясь сил, вырос большой организм.
Конечно, летописи сильно преувеличили размах того сражения и численность противоборствующих войск – очевидно, таким образом стремились подчеркнуть значимость происходящего. Разумеется, ни о каких сотнях тысяч бойцов с каждой стороны речи не шло, тем более что археологические изыскания сильно ужали территорию, на которой разворачивался бой; такое количество людей на ней просто бы не поместилось, не говоря уже о необходимости сколько-нибудь эффективно воевать. Вернее всего, Москва и союзники выставили сорок – шестьдесят тысяч человек против имевшего полуторное превосходство Мамая, на чьей стороне сражалась также элитная генуэзская пехота. Так что маневр Дмитрия с выходом не только за Оку, но и за Дон темнику должен был казаться чем-то между самодурством и самоубийством.
В полдень 8 сентября 1380 года, после стычек застрельщиков, после легендарного поединка инока Пересвета с Челубеем (он вошел в каноническую агиографию и историю, хотя ничем, кроме художественного «Сказания о мамаевом побоище» не подтвержден) – два войска схлестнулись. Сковав русские силы жестокой сечей по центру, Мамай перенес острие атаки на полк левой руки и в какой-то момент тот, не выдержав напора, стал откатываться к Непрядве. Преследование вот-вот грозило перерасти в истребление. За происходящим с тоской наблюдали в русском засадном полку, не вступавшем в бой вот уже несколько часов. Полком командовал двоюродный брат Дмитрия Ивановича – Владимир Храбрый (Серпуховской) при содействии воеводы Дмитрия Боброк-Волынского. Это Боброк вместе с Великим князем Московским планировал стратегию битвы, это он накануне боя «слушал землю», предсказав русским победу с тяжелыми потерями… Видя, что «тяжелые» вот-вот станут «критическими», Владимир Храбрый порывался броситься на помощь, но Боброк удерживал его до тех пор, пока татарская конница не подставила засадному полку тыл.
Священный край Куликовской битвы
Удар засадного полка был ошеломляющим. Татары, вот-вот намеревавшиеся вогнать в Непрядву русский фланг, сами внезапно оказались вбиты в реку, дезорганизованы, смяты. В этот критический момент у Мамая сдали нервы: у него резервов уже не было, и он не знал, что у московского князя их тоже больше нет. Можно было попытаться исправить положение, перегруппировать оставшиеся силы – благо основное войско русских тоже было основательно истрепано; но запаниковавший темник предпочел бежать с поля боя. Увидев бегство предводителя, побежала вся армия. Гнать и добивать их для свежего засадного полка было делом техники. Русские потеряли на Куликовом поле примерно половину своих бойцов; со стороны татар спасся лишь каждый девятый. Князь Дмитрий не просто возвращался в Москву победителем: он входил в историю Дмитрием Донским…
…Создать на Куликовом поле мемориал решили еще до появления самого понятия «мемориал», несколько столетий назад. Когда в XVI–XVII веках эти места вновь стали обживать русские люди – стоило им только начать пахать, земля тут же возвращала обломки стел и мечей, фрагменты доспехов, нательные крестики… И к концу XVII века в ближайшем селе Монастырщине возвели первый деревянный храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы (именно в этот день состоялась битва). Говорят, о сохранности Куликова поля и его окрестностей заботился Петр I. Царь, контролируя строительство знаменитых Епифанских шлюзов, заодно распорядился поставить клейма на деревья заповедной Зеленой Дубравы, когда-то укрывавший засадный полк – дабы никто не посмел их вырубать.
В XIX столетии деревянную церковь заменили каменной. Сначала это был обычный деревенский «долгострой», за четверть века осилили только колокольню и придел. Но тут по счастливому случаю подошла круглая дата – 500-летие Куликовской битвы, и на строительство стали скидываться всем миром – от местных помещиков до Александра II. Правда, к сроку все равно не успели, зато в итоге далеко видный красный кирпич и весьма уместные тяжелые главы-шлемы вписались в пейзаж на редкость удачно.
У стен церкви – простой и трогательный мемориал павшим русичам. Аллея Памяти и Единства, она же «аллея городов»: мемориальные камни землякам поставили благодарные потомки из Москвы, Коломны, Серпухова, Галича, Костромы, Белозерска, Пскова, Полоцка, Ярославля, Ростова, Владимира, Брянска, Курска, Калуги, Орла, Лопасни-Чехова, Липецка и Рязани. Связующее звено Аллеи – статуя Дмитрия Донского работы скульптора О. Комова.
Вторая часть мемориального комплекса находится на другой стороне поля, на Красном холме, где располагалась ставка Мамая. Идея поставить памятник здесь родилась в начале XIX века и принадлежала историку и археологу Степану Нечаеву. Начинание одобрил Александр I, правда, император вскоре скончался. А наследнику престола – Николаю I – после восстания декабристов долго было не до Куликова поля. Лишь в 1834 царь «вспомнил» о монументе и утвердил эскиз. Автором проекта был знаменитый архитектор Александр Павлович Брюллов (брат не менее знаменитого живописца). Правда, приняли проект к исполнению только в 1847-м. Еще два года потребовалось на то, чтобы изготовить 200 чугунных элементов колонны. И вот наконец в 1850 году, 8 сентября, в день Куликовской битвы состоялось торжественное открытие. Брюллову удалось создать из чугуна невероятно изящное и в то же время монументальное сооружение – таким и подобает быть памятнику воинской славы.
В те годы уже витала в воздухе идея увековечить на Красном холме память еще и Сергия Радонежского. Но опять же – на реализацию потребовались десятилетия. Закладку церкви по проекту А.В. Щусева (маститый академик известен Мавзолеем В.И.Ленина и Казанским вокзалом Москвы, но строил и храмы) осуществили только в 1913 году, а достроили – аккурат в 1917-м. Освящали церковь уже после Октябрьской революции. Это сооружение, как впрочем, и большинство проектов Щусева, весьма необычно. В концепции храма Сергия Радонежского он соединил две боковые башенки (напоминающие двух витязей в шлемах) с традиционным «московским» основным объемом пятиглавой церкви, добавил новгородско-псковскую звонницу, интерпретированную наподобие боевого хода крепости…