дорога» именуется Рублевкой. По ней тоже рассекают сильные мира сего, только в обитель преподобного Саввы она больше не ведет. Заканчивается на другой стороне Москвы-реки, упираясь в село Дунино.
В древнем Звенигороде
Самое древнее сооружение Сторожевского монастыря – собор Рождества Богородицы. Традиционно считается, что заложил его сам преподобный, а строили – с финансовой поддержкой князя Юрия, закончив к 1405 году. Современные исследователи, правда, склонны оспаривать общепринятую датировку. Собор, так или иначе, – классика русской архитектуры XV–XVI веков, а вот звонница XVII столетия – это уже нечто совершенно оригинальное. Вряд ли где-то еще доведется увидать что-то подобное: дерзкое нагромождение островерхих шатров, кажущееся на первый взгляд хаотичным, и только приглядываясь, начинаешь понимать архитектурную логику. Симметрии не ищите – не найдете, с ней вообще зодчие эпохи узорочья не церемонились, такая была особая стилистика, «антиклассицизм» чистой воды. На подобную смелость архитекторы русских храмов более не решались – даже тогда, когда отрицать классицизм сделалось модно, то есть в эпоху «псевдорусских» ретроспектив. А в XVII веке все было просто и получалось как-то гармонично. Чутье, что ли. Не замыленное теоретическими выкладками.
Ну а о том, что монастырь был все-таки могучей крепостью, напоминают башни. Их сохранилось шесть из семи. Четыре удостоены имени собственного: Красная, Водовозная, Усовая, Житная. Две называются по сторонам света: Северо-Западная и Северо-Восточная. Все они внушительные и даже суровые, кроме Красной, – так ведь это же парадный вход в монастырь. Башню украсили высоким шатром с «чердачком» и главкой и двумя большими киотами – с изображениями Богородицы и святых Саввы и Сергия.
Правда, именно как крепости обители послужить не довелось. Каменную твердыню возводили уже после Смуты, в которую Звенигород жестоко разорили оба Лжедмитрия. Петровская Северная война гремела много западнее, а уж дальше осады крепостей были скорее исключением, нонсенсом военного искусства.
С тех пор лишь дважды на этой земле хозяйничали захватчики: упомянутые уже французы в 1812-м и немцы в 1941-м. Но если наполеоновцы все же дошли до Москвы, гитлеровцам Звенигород стал костью в горле. Захватив в конце ноября Истру, враг вплотную подошёл к звенигородским предместьям. Началась эвакуация. В попытке вывезти и спасти случайно разбили главный монастырский колокол – 35-тонный Большой Благовестный. Это он украшает герб города, а звон его, говорят, доносился до самой Первопрестольной… Уже в наши дни на звонницу водрузили ему достойную замену. А тогда, в 41-м, немцам недолго дали любоваться в бинокли звенигородскими окрестностями: уже к 5 декабря советские войска перешли в контрнаступление и отбросили врагов.
Друзья же могут любоваться здешней красотой сколько душе угодно. Звенигородский край еще в позапрошлом веке приобрел славу «подмосковной Швейцарии». Очень уж воздух здесь был замечательный. Тогда же среди состоятельных горожан возникла мода на дачи. Их было выгоднее содержать, чем дорогие огромные патриархальные имения. Дворянские гнезда приходили в упадок, на смену им приходили дачные поселки…
И так уж сложилось (верно, и впрямь что-то в воздухе?), что звенигородские края всегда привлекали людей, так или иначе связанных с литературой и искусством. На бабушкиной даче в Захарове прошли детские годы Пушкина, в Саввинской слободе начинал писать картины Левитан, в звенигородской больнице работал врачом Чехов. Здешние пейзажи вдохновляли композитора Танеева и писателя Горького… А уже после Великой Отечественной в селе Дунине приобрел дачу Пришвин. Сейчас эта усадебка превратилась в музей, где по сей день очень трепетно относятся к памяти Михаила Михайловича, бережно охраняя все – от обстановки до аутентичного цвета стен и потолков в комнатах. Да и на приусадебном участке все, как было при знаменитом владельце – те же пчелиные ульи, деревья, та же сосна из «Корабельной чащи».
В краю Святого Иосифа
Места на земле древнего Волока благодатные. Это даже не пейзаж, а мелодия: мягкие, размеренные волны поросших травой холмов, перерезанные синкопированными завихрениями перелесков и речушек, стаккато маленьких озер, а за ними, фоном – мрачные, как соло контрафагота, нисходящие глиссандо болот. Дорога не режет, а ведет эту мелодию; едешь и любуешься.
Волоколамск
Волоколамск впервые упоминается в 1135 году – старожил подмосковного края. Впрочем, тогда Москвы еще не было, а Волок-на-Ламе был новгородским городком, контролировавшим, собственно, волок – сухопутную переправу кораблей из Ламы в Волошню, перевалочный пункт на пути «из варяг в греки». Интересную модель этого волока (и множество сопутствующих археологических находок) можно увидеть в городском музее. Он располагается в кремле, и ныне доминирующем над городом; пусть стен не сохранилось, зато холм – огромный, собор – древний (XV век), а колокольня – высоченная. Летом на нее пускают – полюбоваться окрестностями.
В общем, Волок Ламский был пунктом значительным. Немудрено, что за него с новгородскими сражались и владимиро-суздальские, и московские, и смоленские, и даже литовские князья; в XVI веке – уже прочно за Москвой.
В драматичный момент, когда город искал свой «исторический путь», в этих краях явился подвижник Иосиф, получивший впоследствии прозвание Волоцкий.
Иван Санин родился неподалеку от Волоколамска – в селе Язвище в 1439 году (дата условная). В двадцать лет постригся с именем Иосиф и вскоре обосновался в обители Пафнутия Боровского. То был уже достаточно богатый монастырь, а сам его основатель и первый настоятель отличался особенным трудолюбием. Иосиф снискал особую симпатию игумена, в частности потому, что «в потребах служения монастырского искусен бе паче всех сущих тамо». Пафнутий видел своим приемником именно Иосифа. Однако став настоятелем, тот попытался ввести строгий общежительный устав, вызвав возмущение братии. В итоге он покинул стены обители, некоторое время поскитался по другим монастырям и в 1479-м вернулся на малую родину, под Волоколамск.
И вот в здешних лесах увидел он: внезапно налетевшая июньская буря стала валить лес, словно расчищая место для будущей обители. Иосиф понял, что это знак… Сначала на том месте воздвигли крест и заложили деревянную церковь. Позже обитель назовется по имени основателя – Иосифо-Волоцким монастырем.
Иосиф был не только игуменом, но и видным мыслителем своего времени. Часто обращался с духовными посланиями к другим церковным деятелям, князьям и мирянам, стал главным борцом с «ересью жидовствующих». Подробностей относительно сущности этого учения почти не сохранилось (Иосиф Волоцкий хорошо знал свое дело); известно, что еретики убеждали людей, будто никакой Святой Троицы не существует, отрицали божественную сущность Христа. Каким-то образом ересь захватила умы буквально всех слоев общества – от простолюдинов до состоятельных граждан, добралась и до Москвы, до семьи Великого князя. Обличая еретиков, Иосиф написал целый трактат, позже получивший название «Просветитель». По сути, это был первый богословский труд по православию. Он написан «высоким штилем», но в других своих посланиях автор искусно выбирал наиболее подходящий язык, сообразно тому, к кому обращался. Многие называют Иосифа Волоцкого первым русским публицистом.
В последние годы своей жизни Иосиф Волоцкий тяжело болел. Согласно современным медицинским исследованиям его мощей (покоятся в Успенском соборе монастыря), у него был рак, он потерял зрение. Умер настоятель монастыря в 1515 году, через 64 года был канонизирован как преподобный. А обитель процветала. Состоятельные люди жертвовали ей земельные угодья и деньги. Ведь сам Иосиф Волоцкий считал, что безусловное нестяжание должно касаться только личной жизни монахов, а вот монастырям в целом деньги нужны – необходимо приобретать иконы, книги, заниматься благотворительностью. Так, в неурожайные годы при Волоцкой обители действовала своего рода столовая, которая могла накормить до семисот человек в день! Монастырь старался приобретать для бедных крестьян семена и скот.
Ныне это один из самых красивых архитектурных ансамблей Подмосковья. Уникален тем, что сохранил практически нетронутым цельный облик монастыря-крепости второй половины XVII столетия, когда было построено или приняло современный вид большинство его памятников. Четырехсотлетняя красота не потревожена ни вычурным барокко, ни сухим тяжеловесным классицизмом, ни беспардонным псевдорусским стилем с его вездесущим красным кирпичом. От времен Иосифа дошел только нижний ярус Богоявленской церкви с обширной трапезной палатой (1505 год). Собственно церковь получила нынешнее изящное и нарядное пятиглавие в 1682-м. Тремя годами ранее была построена узорочная надвратная Петропавловская церковь (зодчий Трофим Игнатьев), и оба храма, выполненные в одной стилистике, замечательно перекликаются друг с другом, создавая утонченный, уважительный аккомпанемент композиционному центру монастыря – Успенскому собору (1692).
Огромный, но не громадный, высокий, но не подавляющий, он охвачен галереями, подчеркивающими фактуру стен и оттачивающими пропорции храма до почти безупречных. Несколько поясов изразцового декора работы мастера Степана с «нецерковной» фамилией Полубес – изысканный художественный штрих на лаконичных стенах собора и дань уважения старинному русскому промыслу.
В волоколамском кремле
До 1941 года монастырский ансамбль украшала высоченная, в полтора раза выше собора колокольня. Она пала жертвой Великой Отечественной войны – взорвали ее отступающие советские войска, опасаясь, что фашисты будут использовать ее как наблюдательный пункт для наводки артиллерии. Тогда это решение сохранило не один десяток жизней. Но как жаль, что колокольни не стало! Это был не просто старинный памятник – исчезла связующая вертикаль, вокруг которой, как вокруг оси, обращалась не только сама обитель, но и ее окрестности…