Путешествия по России. Города, которые мы открываем — страница 21 из 37

…А в 1609 году на этом месте решалась судьба Отечества. Вокруг Москвы хозяйничали банды «Тушинского вора» и его польских спонсоров. Пан Сапега осаждал Троице-Сергиев монастырь. А из Новгорода с боями шло войско освободителей во главе с Михаилом Скопиным-Шуйским. 33-летний князь стал лагерем у Макарьева монастыря. Сюда к нему несколько недель стекалось ополчение из Тверских, Ярославских, Костромских, Заволжских земель. Когда собралось 15 тысяч, Сапега уже не мог дольше игнорировать фланговую угрозу. Польский военачальник решил нанести превентивный удар, чего, надо полагать, Скопин-Шуйский только и ждал. По крайней мере блестящий маневр мнимого бегства явно был домашней заготовкой. Встретив неприятеля на топком берегу Жабни, русские сделали вид, что запаниковали и бросились в сторону болот. Увлекшиеся преследованием сапегинцы зевнули момент, когда бегущие расступились в стороны – и преследователи на полном ходу влетели в трясину. Нашим осталось только вновь сомкнуть строй, вгвоздить врагов в топи и добить.

То был лишь передовой отряд: вскоре подошло основное войско – литовцы и казаки. Скопин-Шуйский велел своим отсиживаться в остроге, на провокации не поддаваться и вылазок не проводить. Несколько часов конники Сапеги скакали вокруг калязинских укреплений, прощупывая оборону и тщетно пытаясь отыскать уязвимые точки. Ближе к вечеру измотанный неприятель собрался было на ночлег; вот тут-то Скопин-Шуйский и ударил, причем сразу всеми силами. Не ожидавшего подвоха врага теснили до самых обозов, после чего «тушинцы» не выдержали и побежали. Русский полководец, впрочем, хорошо знал, чем может обернуться неосторожное преследование – гнал противника до темноты, к ночи же приказал возвращаться.

Победа у Калязина позволила, как мы помним, Скопину-Шуйскому развить наступление на Троице-Сергиев монастырь и снять угрозу тушинского лагеря Москве. Увы, победителя в столице встретили черной неблагодарностью. В 1610 году Михаил Васильевич умер столь внезапно и при столь неприглядных обстоятельствах – выпив чарку вина на пиру – что в народе тут же заговорили: спасителя Отечества отравил его царственный родственник, седьмая вода на киселе – четвероюродный дядя Василий Шуйский.

Калязин же до поры как был слободой, так ею и оставался. Точнее, были сразу три слободы: Никольская, Троицкая и Рождественская, разбросанные по разные стороны перекрестка рек. Росли, богатели, два раза в год проводили ярмарки, и в конце концов в 1775-м объединились в уездный город Калязин. Ну а где уездный центр – там, само собой, и начальство какое-никакое, и местечки теплые, и деньжонки… Здешние места полюбились купцам. У этих за ценой дело не стояло – один за другим возводились в Калязине добротные каменные дома, коих в городе к началу ХХ века насчитывалось более двухсот! Здешние предприниматели были оборотистее и удачливее в торговле, чем их коллеги-конкуренты из Кимры, Кашина и даже самого Углича!

В общем, Калязин процветал. Обзавелся ремеслами – старинным аналогом промышленности: кузнецами, корабелами, кружевницами. Рукоделие последних очень ценилось у тех, кому вологодская роскошь была не по карману. С местными традициями коклюшечного кружева можно познакомиться в районном Доме ремесел. А вот с улочками города, с его старинными памятниками, с древним Макарьевым монастырем познакомиться можно, увы, только на старинных фотографиях…

В 1939 году в город пришла беда, и имя ей было – Угличское водохранилище. При сооружении гидроузла вода взяла чуть ли не полгорода. Более пятисот домов из 1300 попали в зону затопления! Причем если деревянные еще можно было раскатать на бревна и перенести выше по склону берега, то с каменными что было делать? Разбирали до фундамента, кирпичный бой, какой можно, шел на бут, а остальное грудами строительного мусора уходило в разлившуюся Волгу.

Снесли и Макарьев монастырь, но река не забрала руины, обтекла, словно высмеивая попытки жалких людей силой вырвать милости у природы: так появился на карте города новый топоним – Монастырские острова. А самой обители уже нет. Снесли и соборный комплекс на центральной площади… да не весь. То ли динамита не хватило, то ли времени, то ли нашелся человек, вставший на защиту памятника, да только получилось так, как получилось. А вышло настоящее калязинское чудо. Неожиданное, полное печальной и светлой красоты.

Улица спускается к Волге и… без всякого предупреждения ныряет в нее. Вот тут еще булыжная мостовая, а вот здесь уже волна. Улица, ведущая под воду. Это могло бы выглядеть очень мрачно, случись оно где-нибудь еще: в Пучеже, в Весьегонске, на останках исчезнувшей Корчевы… Но Калязин не мрачен. Там, в волжских водах, в каких-то двух сотнях метров от берега, дерзко блестит в солнечных лучах неутонувший символ города. Знаменитая Калязинская колокольня – она ведь такая русская: ее вроде топят, а она не тонет.

…Совсем рядом с моторкой проходят большие туристические суда и баржи, бесцеремонно толкают легкую лодку кильватерной струей – глубина солидная, и не покидает мысль: ведь плывешь над центром города, над фундаментами больших каменных домов! Оглядываешься на берег: нет, уже не то, что на старых снимках. Хоть некоторые здания у самой воды сохранили свой исторический вид, не дают забыть, что город-таки старинный.


Затонувшая колокольня в Калязине


Между тем лодка причаливает к островку с Калязинской колокольней. Воспользоваться случаем, обойти ее в задумчивой тишине, заглянуть внутрь: кто-то отогнул нижний угол железной двери, закрывающей вход… Внутри не мусорно, в маленьких нишах стоят несколько икон. Невольно прислушиваешься – не нарушит ли тишину, кроме птичьих голосов, колокольный звон: в этих местах верят, что, когда снимали колокола, один, самый большой, упал, проломив перекрытия, в затопленный подвал, да так в нем и остался, заваленный насыпным полом. И до сих пор накануне великих бед звонит утонувший колокол со дна реки. Перед Великой Отечественной, говорят, до самого утра звонил… С того берега настороженно выглядывает «Калязинское ухо» – так прозвали большую тарелку радиоастрономической обсерватории. Словно не только в космос устремлено, а еще и украдкой за колоколом подслушивает – что, как ударит?

Но пока вроде тихо…

Торговец и воин

Уникальный уголок земли – это Волжско-Окское междуречье. Низовская земля… «Низом» этот край давным-давно придумали называть новгородцы. На самом деле, ничего унизительного – просто на картах Новгород Великий действительно, не поспоришь, выше. А еще «Низ» – потому что нижнее течение Оки. Краешек Руси, восточный угол. Дальше – другая земля. Другие ландшафты, другие люди – суровые эрзя, шумные булгары. А на острие волжско-окского клина в 1221 году стал русский город. Построенный с нуля, новый – значит, опять же, Новгород. В Низовской земле – значит, опять же, Нижний.

Его основатель – Великий князь Владимирский Юрий, сын Всеволода Большое Гнездо – конфликтовал то с Рязанью, то с булгарами, то с мордвой. Город-крепость использовался как форпост во внешних и междоусобных распрях. Удивительно, но о судьбе Новгорода Низовской земли в ходе Батыева нашествия доподлинно не известно ничего, хотя упоминается о нападении монголо-татар на Городец и его окрестности… В XIII–XIV веках политическая карта Древней Руси перекраивалась направо и налево самими же русскими князьями при активном участии Сарая; так Нижний успел побывать и в подчинении у Городца, и во главе Суздальско-Нижегородского княжества (1350–1392). Не абы какого княжества, а Великого! Оно с самой Москвой соперничало – что, впрочем, помешало местной власти отправить свои дружины на Куликово поле. Нижегородцы полегли практически все, включая сотню бояр. Однако уже через два года князь Василий Кирдяпа «сменил политический окрас» – вместе с Тохтамышем двинул на Москву. Причем не просто двинул – активно поучаствовал во взятии города, выманил обороняющихся на переговоры под личные гарантии безопасности… Татары убили парламентеров, ворвались за стены, и что потом учинил Тохтамыш с Москвой – хорошо известно.

Василия Кирдяпу, правда, «отблагодарили» вполне в духе того времени, когда предателей вовсю использовали, но чести за предательство не оказывали: хан забрал его в Орду в качестве заложника. Отпустил только через пять лет. Князь еще некоторое время посклочничал с родственниками, также претендовавшими на княжение в Нижнем, но в 1392-м пришел сын Дмитрия Донского, Василий I – и напомнил своему вероломному тезке Москву. Город покорился собирателям земель русских. Насколько известно, «Кирдяпичи» до середины XV века пытались вернуть себе княжение, но всякий раз ненадолго. Нижний прочно закрепился за Москвой.

Полтора века крепость была важным сторожевым постом на неспокойной восточной границе, имела постоянный гарнизон и к 1515 году обзавелась мощными каменными стенами вместо деревянных. Нижегородский кремль – один из самых «фактурных» среди русских кремлей. Дерзко взгромоздившийся на строптивые прибрежные холмы, он сливается с рельефом, становится его продолжением: стены то сбегают «лесенкой» поближе к воде, то возносятся вверх, на неодолимую высоту, и глядят из-под облаков бойницами грозные кирпичные башни, как не знающие сна дозорные… В долгой игре мускулами с Казанским ханством, в бесконечных походах туда-сюда крепость служила то базой для сбора русских войск, то главным опорным пунктом обороны против войск татарских. А когда Иван Грозный наконец превозмог казанцев, Нижегородский кремль утратил военное значение, оставшись просто памятником русскому героизму.

Вспомнить боевое прошлое пришлось в начале XVII века. Смута! Страну охватило безвластие; никто не знал, кому присягать, а присягнувший сегодня мог на другой день переприсягнуть вчерашнему противнику… В какой-то момент остались лишь две твердыни, безусловно готовые встать на защиту Москвы. Троице-Сергиев монастырь и Нижний Новгород.

Народное ополчение, собранное нижегородцами под предводительством «идейного вдохновителя» земского староста Кузьмы Минина и полководца князя Дмитрия Пожарского (сентябрь 1611-го), в исторической хронологии числится вторым. Первое было собрано в Рязани воеводой П. Ляпуновым при поддержке казаков атамана И. Заруцкого – и скоро развалилось, в первую очередь из-за внутренних разногласий самих лидеров. Минин, как человек «из народа», был далек от политических дрязг. Он просто кинул клич среди