Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами — страница 31 из 63

и, таким образом, через Авраама опять-таки восходили к Симу. Что касается арабов, мигрировавших в Северную Африку, то для них он приводит лишь частичную генеалогию: два основных племени произошли от Исмаила, сына Авраама, и, таким образом, в конечном счете от Сима, сына Ноя. Еще одно племя произошло от Сабы, сына Раамы, сына Куша, сына Хама. Полностью это родословное древо, подробности которого он забыл, — говорит Йуханна ал-Асад своим читателям — можно найти в «большом томе» Ибн Халдуна. И действительно, вся сложная генеалогия арабов у Ибн Халдуна восходила к тому или иному из сыновей Хама, за исключением ветви потомков Исмаила, которая восходила к Симу[364].

Старания Йуханны ал-Асада проследить происхождение народов были традиционны для мусульманского мира. При этом исламская генеалогия не всегда соответствовала библейской — например, Мицраим, сын Куша (как утверждает Йуханна ал-Асад), в книге Бытия (Быт. 10: 6) назван братом Куша. Мусульманские ученые расходились во мнениях о том, кому из сыновей Ноя достались те или иные земли по всему миру и какие народы от кого пошли, по крайней мере, не меньше, чем христианские ученые средневековой Европы. Средневековые карты мира — самое наглядное выражение христианских представлений — помещают Сима в отделение для Азии, Хама — в отделение для Африки, а Иафета — в отделение для Европы, не загромождая место на карте двумя прародителями — Хамом и Симом для Африки, как у Ибн Халдуна и у Йуханны ал-Асада.

Итальянских читателей повествования Йуханны ал-Асада также должно было поразить его умолчание о том, что Ной проклял Ханаана, сына Хама, и благословил Сима: «Проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих… благословен Господь Бог Симов; Ханаан же будет рабом ему» (Быт. 9: 25–26). Это проклятие, в христианском Писании охватывающее все потомство Хама и в конечном счете подразумевающее, наряду с рабством, черную кожу, в исламской традиции имело разные варианты и не было столь ужасным. В Коране оно совсем не упоминается: в нем единственный из сыновей Ноя, сбившийся с пути, — безымянный безбожник, который отказался идти с отцом в ковчег и утонул в водах Потопа (11: 42–43). По словам историка IX века ат-Табари, проклятие Ноя пало на Хама и повлекло за собой черноту кожи и порабощение, однако «Ной впоследствии смягчился в отношении Хама и молился о том, чтобы братья даровали ему сострадание». Через несколько десятилетий автор сокращенной персидской версии хроники ат-Табари распространил проклятие не только на Хама, но и на Иафета, ведь оба они были виновны в том, что смеялись над наготой отца. Люди и плоды в землях Хама должны были почернеть (отсюда черный виноград), но о порабощении речи не было. В XII веке ученый ал-Джаузи отверг проклятие черноты как «недоказанное и неправильное». Ибн Халдун упомянул о библейском проклятии порабощения, павшем на потомков Хама, но не сделал из этого никаких выводов относительно их будущего рабства. Проклятие как объяснение черноты в Пятикнижии он счел смешным и совершенно необоснованным. Цвет кожи, по словам Ибн Халдуна, определяется исключительно иклимом — климатическим поясом, в котором живет человек[365].

Йуханна ал-Асад был знаком с этими аргументами, а во времена его юности влиятельный египетский ученый ас-Суйути добавил к ним хадис: Пророк сказал, что Бог создал Адама из земли, взятой во всех частях света, и его потомки просто получились разноцветными. Еще долго в XVII веке и даже позднее, когда Черная Африка осталась последним источником рабов для Магриба, улемы осуждали работорговцев и рабовладельцев, которые ссылались на историю Хама в свою защиту. В рабство могли быть обращены лишь безбожники, коснеющие в неверии: по словам улемов, «любой неверующий среди детей Хама, как и любой другой, может находиться в собственности [как раб], если сохраняет приверженность к своему изначальному неверию»[366].

Текст Йуханны ал-Асада давал народам Африки запутанную родословную, которая, однако, не влекла за собой неизбежных последствий в смысле рабства или цвета кожи.

***

Между тем африканские народы отличались друг от друга, и Йуханна ал-Асад, говоря об отношениях между ними, пишет о социальном и культурном «смешении». Берберизованные арабы «испортили свой язык и переменили свои обычаи» — замечает он и именно на язык обращает особое внимание. Действительно, слово аджам, которое он применяет для их описания, означает, в первую очередь, «людей, неправильно говорящих по-арабски», и только во вторую очередь «варваров» или «неарабов». И берберы, и арабы изменили свою речь — продолжает автор. Берберы, живущие рядом с арабскими общинами и часто имеющие с ними деловые контакты, включили в лексикон много арабских слов. Некоторые берберские племена попросту говорят на «испорченном арабском». При всем том в течение столетий после завоевания некоторые арабы поселились в берберских городах «и смешались с африканцами… так что арабский язык был испорчен… От портовых городов на Средиземном море до Атласских гор все говорят на испорченном арабском языке, за исключением королевства Марракеш, где говорят на настоящем берберском языке».

Дальше на восток, в королевстве Нубия, царит смешение (mischia) арабского, «халдейского» (то есть эфиопского), и «египетского» (то есть коптского) языков; в то время как вверх по Нилу, за Асуаном эта смесь, lengua misculata, состоит из арабского, коптского и эфиопского[367].

Йуханна ал-Асад использовал здесь слово «испорченный», вдохновляясь уважением, подобающим священному языку Корана, который служит стандартом чистоты арабского языка во всем мире ислама. Математик и историк ал-Бируни (ум. 442/1050), уроженец Средней Азии, который научился арабскому языку, а не был его прирожденным носителем, сформулировал это так:

До тех пор, пока… Коран на ясном арабском языке читается по памяти среди верующих, стоящих рядами позади имама, а его живительное послание проповедуется в мечетях… узы ислама не будут разорваны…. Отрасли знаний из всех стран мира переведены на арабский язык, украшены и сделаны притягательными, и красоты языка наполнили вены и артерии народов этих стран… Я — гость в обоих языках [арабском и персидском]… но пусть меня лучше ругают по-арабски, чем хвалят по-персидски[368].

По замечанию Йуханны ал-Асада, исконный арабский язык Хиджаза (западной части Центральной Аравии, где зародился ислам) претерпел изменения у тех арабов, которые контактировали с неарабами, чужестранцами. Ал-Мукаддаси уже давно нашел арабский язык, на котором говорят в Египте, «неправильным и неряшливым». Ибн Халдун подробно рассмотрел это «повреждение» в своей «Мукаддиме» и описал различные науки — грамматику, лексикографию, синтаксис, литературную критику, — разработанные для поддержания наивысших критериев арабского языка[369]. Если бы мы располагали утраченной рукописью Йуханны ал-Асада по арабской грамматике, то мы, несомненно, больше узнали бы о том, что он думал по этому вопросу.

Тем не менее языковое смешение не обязательно было катастрофой для литературы. «Окончания на гласные не имеют ничего общего с красноречием», — утверждал Ибн Халдун и далее приводил яркие примеры из арабской поэзии Магриба и других бедуинских сообществ. О богатых арабах-кочевниках в пустынях к югу от Тлемсена и Туниса Йуханна ал-Асад сообщает: «Они весьма изысканны в своих стихах и в обычной речи, хотя их язык ныне испорчен… Некоторых поэтов их вожди вознаграждают сверх того, о чем те когда-либо могли попросить, за изящество и чистоту их стихов»[370]. Упоминая об «испорченном» арабском языке, Йуханна ал-Асад, должно быть, с иронией думал о том, как он сам живет среди чужеземцев и пишет свою собственную книгу на «испорченном» итальянском языке.

Йуханна ал-Асад выделяет и смешение другого рода — сексуальное, преступающее и религиозные барьеры, и различия в цвете кожи. Этому предмету издавна посвящались бесчисленные комментарии законоведов и — во всяком случае в таких регионах, как Испания и ал-Андалус, — он имел богатую историю противозаконной сексуальной практики и конфликтов в местных обществах. По исламским законам, половые сношения вне дозволенных брачных уз или законных прав хозяев распоряжаться рабами были грехом и преступлением, именуемым зинаа (прелюбодеяние, блуд). При этом мусульмане могли включать в число дозволенных им четырех жен свободных евреек и христианок — то есть женщин из народов Писания, — а также вступать в половые сношения со своими еврейскими и христианскими рабынями, хотя их дети обязательно должны были воспитываться как мусульмане. Мусульманским женщинам полагалось вступать в брак только с единоверцами, причем свободным мусульманкам запрещались половые связи с рабами[371]. Напротив, в еврейском и христианском законодательстве граница сексуальных связей была накрепко закрыта для всех. Раввинский закон запрещал любые сношения с неевреями и браки с ними. Каноническое право и христианские власти также запрещали любые сношения с нехристианами и браки с ними[372].

На практике эти границы часто нарушались. В средневековом королевстве Арагон мусульмане были в меньшинстве под властью христиан, поэтому мужчины-мусульмане вряд ли включали еврейских и христианских женщин в число своих жен, какими бы правами ни наделял их шариат. Но было много случаев сексуальных связей между людьми разной веры, чаще всего между мусульманками (рабынями, проститутками, свободными женщинами) и мужчинами-христианами или евреями. Иногда у свободной христианки или еврейки был любовник-мусульманин. Эти модели поведения сохранялись, несмотря на карательные действия властей всех трех групп, направленные с особой суровостью против женщин, нарушавших запреты