Страсти, которые ал-Магили разжег в городах оазиса Туват и близлежащей Гурары примерно через двадцать восемь лет, Йуханна ал-Асад описывает в «Географии» в нескольких словах: «В район [Гурары] и Тувата… прибыл проповедник из Тлемсена, который начал проповедовать против евреев. Народ поднялся, ограбил евреев и убил многих из них, а большая часть их богатства досталась проповеднику». Не забывая, что он пишет для европейцев, Йуханна ал-Асад напоминает им о насилии, учиненном ими самими: «Это событие произошло в тот же год, [когда евреи] были изгнаны из Испании и Сицилии»[487].
Сдержанность Йуханны ал-Асада в отношении джихада против евреев, разделяемая юристами в Фесе и в других местах, очевидно, была подкреплена его опытом жизни в Италии, в том числе контактами с Элией Левитой и Якобом Мантино. Давайте вспомним его похвалу последнему в колофоне их «Арабско-еврейско-латинского словаря»: «учитель, искусный врач… достойный доверия израильтянин. Да хранит его Бог своей благодатью». «Достойный доверия» (вафа) — это комплимент в арабском употреблении: он применяется к тому, на кого можно положиться, кто выполнит обещание, кто перескажет предание правильно и добросовестно, как это делал Мантино, готовя издание Аверроэса. Конечно, Йуханна ал-Асад хотел бы видеть Мантино среди читателей своих «Знаменитых мужей» и «Географии», хотя можно вообразить, как тот иногда одобрял бы их страницы, а иногда и обижался бы на них.
Ал-Ваззан соприкоснулся и с самым фантастическим и всеобъемлющим идеалом священной войны, который ассоциировался с концом времен. Тогда придет богоизбранный завоеватель мира, установит вселенскую империю и подготовится к приходу Махди, «ведомого», происходящего из семьи Пророка, который уничтожит ложную религию и восстановит праведность и исламскую веру во всем мире, всемирный халифат. Иногда считалось, что две роли — завоевателя мира и Махди — может играть одна фигура, а иногда — что Махди будет сопровождать Иисус, который не умер на кресте, а был взят на небеса к Аллаху[488].
Годы, когда рос ал-Ваззан, имели огромное значение в этой схеме, так как было предсказано, что десятое столетие после хиджры ознаменует наступление конца времен. В 898/1493 году ас-Суйути сообщал из Каира о лихорадочном обмене хадисами как среди ученых, так и среди населения по мере приближения 900 года хиджры. Он предложил себя в качестве муджаддида, то есть в высшей степени образованного ученого, который появляется в конце каждого столетия, чтобы восстановить религию. Но он также предсказал, что конец времен начнется только в 1450/2028 году. В глазах тех, кто ожидал его прихода раньше, множились признаки его наступления: падение Константинополя, второго Рима, в 857/1453 году предвещало взятие мусульманами самого Рима; падение Гранады через два десятка лет стало еще одним признаком конца времен. Ученый ал-Бистами (ум. 858/1454), специалист в науке ономантии — гадания по буквам и именам, оставил трактат с пророчествами о грядущем спасителе: имя спасителя было предсказано уже давно реформатором Ибн Тумартом: «Здравый (то есть „Салим“) из потомков Усмана». Он будет властителем с севера, который завоюет Египет. А затем Махди захватит Рим[489].
Когда ал-Ваззан был в Каире и Стамбуле, такие пророчества относили к победам султана Селима над шахом Исмаилом в Персии и над мамлюками, а также к объединению всей Анатолии, Сирии и Египта под его властью. В 923/1517 году, когда ал-Ваззан видел Селима при посещении бань в Рашиде, в одном персидском тексте султана провозгласили «тем, кому помогает Бог» и «хозяином Соединения», который будет по праву владычествовать повсюду. В письмах, которые слали Селиму по случаю его побед, его величали Махди и завоевателем мира[490].
Как ал-Ваззан реагировал тогда на эти беспокойные эсхатологические настроения? Когда его захватили в плен, он сказал допрашивавшим его итальянцам, что ездил «праздновать победы [султана] в Сирии и Египте»[491]. В конце концов, дипломатия Ваттасидов рассчитывала на поддержку османов против христиан. Но воспоминания о разрушении и ограблении Каира, похоже, пугали его, и он не мог приветствовать возможность — предсказанную в сценарии завоевания мира — захвата Селимом всей Северной Африки.
Конечно, когда ал-Ваззан попал в Рим, там тоже витали в воздухе эсхатологические пророчества, но относились они к священной войне, направленной в противоположную сторону — против турок и ислама. В популярной итальянской прессе любое рождение «монстра» или необычное расположение звезд на небесах воспринималось как знак свыше, напоминание о необходимости покаяния, очищения церкви и о грядущей войне с неверными. Всевозможные знамения и предсказания вращались вокруг выборов императора в 1519 году, в результате которых на престол мог взойти владыка, что «приведет весь мир к послушанию, реформирует церковь и установит новый порядок». Бернардино де Карвахаль, крестный отец новообращенного христианина Йуханны ал-Асада, проповедовал наступление конца света со времен завоевания христианами Гранады; Эгидио да Витербо называл турок Зверем Апокалипсиса и призывал к их разгрому и обращению всех народов в христианство под водительством папы Льва X. (Позже Эгидио выдвинет папу Климента VII на эту роль вселенского масштаба.) Йуханна ал-Асад мог бы уловить также и отзвук еврейского апокалиптического беспокойства, в том случае, если действительно состоялась его вероятная встреча с самозваным принцем Давидом из пустыни Хабор. Ведь Эгидио да Витербо воспринял того всерьез как еще один знак грядущего золотого века, хотя от Якоба Мантино Йуханна ал-Асад, пожалуй, услышал бы, что это сомнительно[492].
К тому времени, когда он принялся писать свою «Космографию и географию Африки», прежняя сдержанность Йуханны ал-Асада по поводу эсхатологического размаха грядущего джихада укрепилась еще больше. Он замечает, что все верят в возможное пришествие Махди: такой человек будет «справедливым халифом, которого предсказал Мухаммад в Писании»[493]. Но приход Махди оставался в каком-то неопределенном будущем, так что людей, живущих в постоянном его ожидании, Йуханна ал-Асад считал глупцами. Он описывает мечеть близ берберского города Масса на Атлантическом побережье Марокко как центр «великой набожности», ибо считается, что Махди выйдет из ее келий. Еще Ибн Халдун, высмеивая различных ложных магрибинских махди, вспоминал эту суфийскую обитель (рибат) в Массе и «слабых умом людей», которые отправлялись туда в надежде встретить приход «ведомого по пути Аллаха». Некий святой в начале XIV века «воспользовался» их доверчивостью, провозгласил себя там ал-Махди и привлекал к себе множество последователей среди берберов, пока его не убили племенные вожди[494]. Далее Йуханна ал-Асад разоблачает легковерие местных жителей: они верят, что именно в Массе Иона был извергнут китом и что, благодаря божественному вмешательству, любого кита, проплывавшего мимо священного здания, выбрасывает на берег. (А все из‐за того, что китовые кости использованы для балочного перекрытия в мечети[495].)
В своей «Географии» Йуханна ал-Асад не заявил открыто об опасностях влияния эсхатологического импульса на тогдашние мировые конфликты, но сделал это косвенно, поставив под сомнение двух мнимых Махди прошлого. Оба они были крупными политическими фигурами, которые оставили о себе сомнительную память в истории династий Маринидов и Ваттасидов. Одним из них был Мухаммад ибн Тумарт (ум. 524/1130), уроженец Анти-Атласа. Совершив несколько путешествий в поисках знаний, Ибн Тумарт вернулся в Магриб с крайней унитарной концепцией Бога, лишенного тех антропоморфных качеств, которые приписывали ему богословы Альморавидов. Он провозгласил Коран и деяния Пророка и его сподвижников единственным источником истинного закона, чистого от маликитских наслоений и неверных прочтений факихами. Не ускользнули от его внимания и современные нравы: его проповеди осуждали употребление вина, появление непокрытых[496] женщин среди мужчин на улицах Марракеша, музыкальные инструменты. Вскоре Ибн Тумарт объявил себя потомком Пророка и заставил своих последователей признать, что он и есть ведомый Богом Махди всех мусульман. Будучи главой политико-религиозного движения, сосредоточенного в горах Высокого Атласа, ал-Махди послал своих соплеменников из племени масмуда, как отряд воинов Аллаха, на войну против Альморавидов. После его смерти его верный ученик Абд ал-Мумин завершил эту борьбу и стал халифом-основателем династии Альмохадов. Имя Махди звучало на пятничных богослужениях и украшало монеты Альмохадов многие десятилетия[497].
Йуханна ал-Асад ничего не пишет об учении ал-Махди: его он, вероятно, рассматривал специально в не дошедших до нас книгах по истории и мусульманской теологии, несомненно, порицая враждебность Ибн Тумарта к маликитскому праву. В «Географии» он идентифицирует ал-Махди просто как бербера племени масмуда, проповедника и воина-горца, имеющего преданных учеников, и не упоминает о возможном происхождении его от Пророка. То, что Ибн Тумарт опирался на племенной институт для избрания первого альмохадского халифа, было «новым обычаем в законе Мухаммада» — выражение, которое предполагает порочное нововведение, или бидаа, осуждаемое законоведами.
При описании города Тинмель в Высоком Атласе, столицы Махди, где находится его священная гробница, Йуханна ал-Асад открыто отмежевывается от претензий Ибн Тумарта. Мечеть там прекрасная, но жители воображают себя сведущими в учении Ибн Тумарта и самонадеянно спорят о нем с каждым встречным