наследник Рафаэля, отвлекся от завершения фресок в зале Костантино в Ватикане, чтобы изобразить их на картинках, а затем передать граверу Маркантонио Раймонди. К концу 1524 года «Позы» пошли в печать, а гравера заточили в замок Святого Ангела. Папа Климент VII не возражал против того, чтобы рисунки ходили среди небольшой группы людей, но их распространение печатным способом вызвало скандал. Тем не менее против тюремного заключения Раймонди выразили протест некий кардинал и Пьетро Аретино, поэт, драматург и дерзкий сатирик, один из близких друзей папы — и гравера выпустили. «Тронутый духом, подвигнувшим Джулио Романо их разработать», Аретино решил написать к картинкам «Sonetti Lussoriosi» («Похотливые сонеты»). «Что плохого в том, чтобы увидеть, как мужчина возляжет на женщину? — вопрошал Аретино. — Это источник, из которого хлещет поток жизни»[562].
Сонеты Аретино были опубликованы только в ноябре 1527 года в Венеции, когда Йуханна ал-Асад уже почти наверняка уехал из Италии в Северную Африку. Но если он слышал об этих гравюрах в 1524 году, то это, вероятно, вызвало его любопытство, а может быть, и шокировало: и непременно бы шокировало, если бы они попались ему на глаза как раз тогда, когда он переписывал Коран для почтенного Эгидио да Витербо в 1525 году. Изображения людей были редкостью в арабских книгах в Магрибе, но их веками помещали в рукописи на востоке исламского мира. Можно предполагать, что он видел рукописи с иллюстрациями в библиотеках Феса или Туниса или во время своих визитов в Каир и Стамбул, но, вероятно, никогда не сталкивался ни с чем подобным откровенной эротике «Поз»[563].
Другим произведением в этом духе, созданным в Риме в те годы, был «Retrato de la Losana Andalusa» («Портрет Лозаны Андалузки») Франсиско Деликадо. Деликадо родился в Андалусии, может быть — в семье обращенных евреев, в то же десятилетие, что и ал-Ваззан, родившийся в Гранаде в семье убежденных мусульман. Еще до правления папы Льва X Деликадо обосновался в Риме в качестве священника и врача и к 1524 году завершил черновик своей «Лозаны». Уроженка Кордовы, как и ее создатель, Лозана происходит из семьи еврейских конверсос, проводит часть своей юности в завоеванной Гранаде и других местах Испании, переживает многочисленные приключения в Турции и Леванте, прежде чем прибывает в Рим как раз вовремя, чтобы стать свидетельницей интронизации Льва X. Поселившись в Вечном городе, она становится опытным косметологом (ее специальность — брови и чистая кожа), искусной поварихой средиземноморской кухни, целительницей сексуальных болезней и расстройств, а также проституткой — сначала простой путаной, очаровывающей мужчин красотой и остроумным разговором, затем куртизанкой и, наконец, руководительницей и сводней для других куртизанок. Ее клиенты — мужчины и высокого и низкого звания, в том числе послы, монахи и один каноник. Она хранит преданность своему слуге, деловому партнеру и любовнику по имени Рампин: он тоже сын евреев или еврейских конверсос, и его тошнит, когда он ест ветчину. Стремясь добиться желаемого, Лозана способна сказать и сделать все, что угодно, и гордится своей независимостью: «Я ем за свой счет, что делает еду вкуснее, и я не испытываю зависти ни к кому, даже к папе римскому». Один из поклонников, мужчина, очарованный ее красотой, но не одобряющий ее выходки, сурово отзывается о чрезмерной вольности, царящей в Риме: «Как вы думаете, за что еще Риму дали прозвание Вавилона?.. Почему еще Рим называют распутницей (Roma putana)?»[564]
«Лозана Андалуза» Деликадо была опубликована только в 1528 году в Венеции (причем к диалогам, написанным в 1524 году, были добавлены зловещие намеки на грядущее разграбление Рима имперскими войсками). И на этот раз Йуханна ал-Асад не мог прочесть книгу в печатном виде, и если пути двух мужчин не пересекались ранее в Риме — что, как мы увидим, было возможно, — то он не знал о произведении Деликадо. Но «Лозана Андалуза» открывает нам социальный и сексуальный мир, бурливший вокруг Йуханны ал-Асада, а ту манеру, в которой в книге говорится обо всем этом, он мог слышать от других и использовать сам.
И Аретино, и Деликадо мимоходом упоминали о гомосексуальном влечении, причем Аретино натолкнула на эту мысль древняя мраморная скульптура в саду банкира Киджи: сатир, пытающийся овладеть юношей. Гомоэротические практики строго осуждались в христианской Италии, как и в исламских обществах, считаясь греховными и даже дьявольскими, однако в самых разных кругах их не прекращали — с определенной осторожностью, но и с большей, чем в Северной Африке, вероятностью того, что участников выследят и предадут суду. В те самые месяцы, когда ал-Хасана ал-Ваззана везли в замок Святого Ангела, один из папских судов в Риме оштрафовал за «содомию» пятерых мужчин, в числе которых были испанский иммигрант, еврей и священник, а шестого наградил за предоставление информации[565].
Выйдя из тюрьмы, Йуханна ал-Асад мог без труда обнаружить, что «красивый мальчик», безбородый юноша — это фигура, занимающая важное место в мужском воображении в Италии, так же как и в Северной Африке. В кругах римских гуманистов-церковников встречались люди, обвиняемые в гомосексуальных связях, в том числе епископ-историк Паоло Джовио, который в одном высокоученом стихотворении утверждал, что содержит cynaedus, то есть юношу, являющегося его пассивным партнером. Кастильоне, который в начале 1520‐х годов в Риме подготовил новую редакцию своего «Придворного», привел шутливый обмен репликами между двумя господами, посетившими город во время Великого поста: один, увидев красивых римских женщин, процитировал Овидия: «В вашем Риме столько дев [puellas], сколько звезд на небе», после чего другой, увидев группу молодых людей, отвечал: «В вашем Риме столько же cinaedos, сколько ягнят на лугах». В 1524–1525 годах Бенвенуто Челлини взял одного такого парня себе в помощники, когда работал над вазой для епископа Саламанки. Этот Паулино был так красив, что Челлини проникся к нему любовью, развлекал музыкой, лишь бы увидеть его милую простодушную улыбку, и «нисколько не удивлялся тем историям, которые греки писали о своих богах»[566].
В те времена в Венеции и во Флоренции целые группы подростков мужского пола вступали в связь со старшими мужчинами в качестве положенного приобщения к сексуальности. Некоторые из них в дальнейшем становились молодыми проститутками, другие находились на содержании у мужчин, а многие женились, став взрослыми. Вокруг этих обычаев сложилась сеть особого языка, шуток, привычек и мест встречи, сохранявшаяся, несмотря на надзор, судебное преследование и наказания со стороны властей, а в случае Флоренции — несмотря на решительную атаку Савонаролы на «отвратительный порок» в период республики 1494–1498 годов. Вскоре после того как Медичи вернулись к власти во Флоренции в 1512 году, а затем еще раз в 1520 году, суровые наказания за содомию, наложенные в годы правления Савонаролы, были смягчены, особенно в отношении молодежи[567].
Связанный с кругами Медичи в Риме, Йуханна ал-Асад, должно быть, слышал об этом мире. К тому времени, когда он начал писать своих «Знаменитых мужей» и «Географию», он подхватил местные слова и обороты речи, связанные с гомосексуальностью — те самые слова и фразы, которые пересказывали флорентийской полиции нравов, Офицерам ночи, ее информаторы, и которые встречаются также в народных текстах. Например, как рассказывает Йуханна ал-Асад, юный сын нынешнего султана Туниса, посланный своим отцом управлять городом Константина, вызвал возмущение горожан не только потому, что был несправедлив, но и потому, что он был «un cinedo et grande imbriaco», то есть юный пассивный педераст и большой пьяница. Мужчины, переодетые женщинами, в фесских гостиницах «держат мужчину как мужа», подобно тому как во Флоренции мужчины постарше говорят, что «держат мальчика как женщину». Население Феса желало смерти этим «giottoni» — так Йуханна ал-Асад записал слово «ghiotti» — «обжоры», используемое в народной поэзии и сленге для обозначения содомитов[568]. И, упоминая «fregatrice» из Феса, он, как видно, сумел хорошо уловить популярные в то время в Италии слова, обозначающие эротические действия между женщинами[569].
Итак, Йуханна ал-Асад узнал о сексуальных сетях и интимных отношениях в Италии, а принимал ли он сам в них участие? Полный сил мужчина тридцати с лишним лет, он должен был помнить, что мастурбация запрещена маликитским законом, хотя некоторые другие мусульманские законоведы ее разрешают, «чтобы облегчить желание». Христианское учение также включало мастурбацию в число запрещенных «грехов против природы», о которых положено сообщать своему духовнику на исповеди[570]. В любом случае онанизм был жалким утешением для человека, который предстает в своих текстах не склонным к одиночеству.
Йуханна ал-Асад, вероятно, был носителем того же сложного отношения к гомоэротическим контактам с мужчинами, которое он выражал в своих трудах об исламских течениях — осуждая их, он в то же время проявлял к ним огромное любопытство и был с ними знаком достаточно близко, хотя бы для того, чтобы их описать. Посещал ли он те кварталы Венеции и Флоренции, где мальчики-проститутки (бардасси) могли преследовать его, как такие же юноши приставали к иностранцам, когда он бывал в Тунисе?
Однако его взгляд и восприимчивость в «Географии» в первую очередь нацелены на женщин, и мы можем ожидать того же в его жизни в Италии. Здесь у Йуханны ал-Асада была масса возможностей видеть их: женщины — рабыни и свободные — работали служанками в христианских семьях, ходили по своим делам по улицам и рынкам Рима и других итальянских городов, которые он посетил, молились в церкви. Некоторые мужья в аристократических семействах Венеции старались почти все время держать своих жен дома, но большинство женщин появлялись на людях, по крайней мере, не реже, чем в Каире. Тонкий ценитель женской внешности, он, вероятно, везде замечал головные уборы, которые закрывали лицо гораздо реже, чем в мусульманских городах — разве что легкие вуали у состоятельных женщин, или иногда более плотные, скрывающие лица девушек из хороших семей