ходимости. Присутствующие сидели на стульях; пока это была единственная уступка западному этикету, не считая виски, ножей и вилок.
Мне выпало место рядом с милейшим ботаником-японцем. Он уже два года провел в Паро под покровительством королевы, изучая местную флору и возможности сельского хозяйства. Оказалось, что он единственный иностранец, побывавший во всем Бутане. Ботаник дал мне множество сведений о центральной и восточной частях страны, куда я надеялся попасть. Да, сейчас больше, чем когда-либо, мне хотелось очутиться в этих отъединенных долинах, где, судя по описаниям Пембертона, было множество интереснейших крепостей и монастырей. Японец подробно рассказывал о том, как опасен и труднодоступен путь туда, упомянул, что жители этих долин говорят на другом диалекте, а архитектура крепостей иная, чем в Тхимпху и Паро.
Я покидал дворец, горя желанием немедленно в одиночку двинуться на восток. Но разрешения я все еще не имел. Королева, правда, была весьма любезна, но она не предложила мне своего покровительства. Ее величество лишь пригласила меня посетить с остальными друзьями монастырь в Тактсанге.
— Будут хорошие лошади и много слуг, — заметил Майкл Эйрис.
Чуть погодя он описал мне поразительный кортеж, сопровождающий королеву во время каждой ее поездки. За неделю до моего прибытия он ездил с ней в долину Ха, недалеко от Паро, на западной границе Бутана. Процессия потратила два дня на то, чтобы одолеть 40 километров. Королеву и ее гостей окружала свита более чем из 100 чиновников и слуг. В каждой долине к кортежу присоединялись группы крестьян. Для ночных привалов разбивали роскошнейшие шатры, причем предварительно место аккуратно разравнивали и сажали цветы. Днем королевскую дорогу затеняли срубленными в соседнем лесу деревьями, которые втыкали на обочине. Монахи выходили из монастырей в молитвенной одежде и приветствовали проезжавшую королеву. Повсюду, едва она появлялась, начинался праздник.
Я не был поэтому удивлен, когда утром за мной прибыли 10 слуг и столько же лошадей и мулов во главе с камергером. Поначалу меня еще с несколькими гостями королевы довезли до узкой горловины, где начиналась долина Паро. Оттуда вверх поднималась скала, на вершине которой стоял монастырь «Логово тигра».
Джон Клод Уайт побывал там в 1906 году, и мне нечего добавить к его описанию: «Главный храм помещается в расселине вертикальной скалы высотой 600 метров. Более причудливо расположенного строения мне не доводилось видеть… Единственный путь ведет по узенькой тропке, а затем по цепи лестниц, причем один неверный шаг грозит низринуть вас' в глубочайшую пропасть».
В моем случае все произошло в точности как у Уайта, разве что королева строго-настрого наказала слугам беречь нас. Каждые полчаса подъема делали привал и подавали свежий апельсиновый сок. Когда мы добрались наконец до монастыря, там ждал накрытый стол и четыре перемены блюд: рис по-китайски с яйцами, несколько сортов мяса, цыпленок под соусом карри и крупные персики. На мой вкус, поездка слишком напоминала воскресную экскурсию у меня на родине, а разговоры спутников не позволили в полной мере насладиться атмосферой покоя. Храм как бы парил в воздухе, облегчая человеку размышления о бренности жизни.
Теперь каждое утро в Паро я уходил осматривать новый монастырь или крепость. По большей части отправлялся один, иногда за мной вел под уздцы горную лошадку насупленный паренек. Так я побывал в большой цитадели Дукье. Двадцать лет назад эта твердыня, запиравшая вход в долину Паро из тибетской долины Чумби, полностью выгорела. Остались лишь зубчатые башни и толстые стены, сложенные из обломков скал. Пять башен уступами спускались вниз и стерегли крытый проход к источнику. Раньше это была единственная дорога из Тибета в эту часть Бутана. Высокие кипарисы росли вокруг бастионов, скрывая несколько домиков, в которых жили слуги.
Естественно, я не оставил без внимания дзонг Паро — титаническое неприступное сооружение прямоугольной формы, внутри которого теснятся бесчисленные молельни. Построенная в конце XVI века, эта крепость имеет зал для торжественных собраний, «превышающий разменами тот, что я видел в лхасской Потале», как замечает Уайт. Это и впрямь необыкновенно величественное сооружение.
На шестой день я вернулся в Тхимпху, оставив в памяти феерическую картину долины Паро, шарм королевы, подъемный мост, цитадель, круглые башни Дукье и сказочный силуэт «Логова тигра». Как и в первый день, лучники состязались возле крепостных стен.
И вновь встреча с личным секретарем его величества. Спина у Дашо все еще болела после памятного падения со слона. Он сказал, что готовится к поездке во внутренние районы страны. Я тут же возобновил разговор о путешествии на восток и для придания веса сообщил, что был на приеме у королевы и говорил с ней об этом.
Сердце у меня ушло в пятки, когда Дашо Дунчо начал терпеливо втолковывать, что, видимо, я не очень хорошо себе представляю все и должен извинить хозяев за то, что в стране еще мало гостевых домиков, отелей и прочих удобств, а посему поездка во внутренние районы абсолютно невозможна. Я со своей стороны вновь попытался прояснить недоразумение: я терпеть не могу гостевых домиков, отелей и туристов. Я не только готов, я просто умираю от желания выступить пешком, один, ну, может, с помощником. Я обожаю спать где придется.
— У меня с собой походная койка, — добавил я.
Дашо улыбнулся.
— Есть палатка, медикаменты, примус и все остальное…
Мне показалось, что чаша весов уже склоняется в мою сторону, но тут с упрямством человека, вышедшего невредимым из такой передряги, как падение со слона, придворный чиновник повторил, что о походе в глубь страны не может быть и речи. Сердце опять упало, но я храбро пустился в описание моей эпопеи в Мустанге. Когда я закончил, Дашо встал и, ни слова не говоря, начал прицеплять к поясу меч.
— Ну, пожалуйста, только до Бумтанга, — умолял я. — В Тонгса, Бумтанг, и все. Мне так хочется взглянуть на вашу родную деревню!
Слабая реакция.
— Я еду к теплым источникам, — сказал раздумчиво Дашо. — Это в четырех днях пути от деревни…
Теплые источники! Я подумал о Виши — минеральные воды, это чудесно. Курс теплых ванн после падения со слона…
— Вам понадобится повар, — продолжал Дашо. — Но это не просто. Видите ли, в Бутане не знают европейской кухни. У нас здесь нет шерпов, как в Непале.
— Мне все равно! — откликнулся я, добавив, что любой шерпа, даже годами сопровождающий экспедиции англичан, осваивает кулинарное искусство в пределах умения открывать консервные банки. А в Тхимпху как раз есть шерпа, который служит поваром в доме приезжих.
— Он может пойти со мной?
Вопреки ожиданиям лицо Дашо осветилось. Очень хорошо, он постарается уладить это.
— Вам еще потребуется кашаг.
— Кашаг?
В Тибете это слово означает «правитель». Дашо объяснил:
— Так мы называем дорожную грамоту, которую вы должны будете предъявлять главам всех крепостей по пути. Без нее вас никуда не пустят.
Я покидал дворец на крыльях. Итак, я получу разрешение, может, даже через несколько дней, обещал Дашо! Но, вернувшись в бунгало, я вдруг вспомнил, что ведь Дашо говорил о своем отъезде. А вдруг он забудет про меня?!
Он не забыл. Ровно через двое суток меня пригласили к нему в кабинет. Я бросился в дзонг, ставший для меня, как и для всех бутанцев, олицетворением власти.
Внутри крепости смешались все ранги, титулы и звания. Я прошел кордегардию, поднялся по лестнице и отодвинул занавес. Из окна приемной видны были монахи, спешившие по своим богоугодным делам, посыльные из королевской свиты с мечами на боку и министры в красных шалях. Дзонг кипел жизнью.
Дашо повернулся ко мне с улыбкой.
— Ваш кашаг, — сказал он, протягивая конверт. — Вот также
телеграфные уведомления, которые я послал в дзонги Вангдупротранг, Пунакха, Тонгса и Джакар.
Телеграммы гласили:
«Господин Пессель, французский гражданин, приехавший в Бутан самостоятельно, посетит ваш дзонг. Просьба оказать ему всяческое содействие».
Невозможно было поверить собственным глазам! Дашо сказал, указывал на конверт с кашагом:
— Это вы будете предъявлять всем тримпонам (властителям закона).
Письмо, написанное по-тибетски и скрепленное королевской печатью с изображением двух драконов вокруг молнии, гласило:
«Господин Пессель является французским гражданином, путешествующим по Бутану самостоятельно. Надлежит обеспечить его транспортом. Разрешается реквизировать оседланную лошадь для себя, а также вьючных животных и носильщиков по потребности. Предлагаю споспешествовать его миссии и поставить ему необходимое продовольствие и фураж по правительственным расценкам».
— Без этого письма в глубинке вы не получите ни провианта, ни лошадей, — пояснил еще раз секретарь. — Продукты питания находятся только на складах в дзонгах, а крестьяне не меняют продукты на деньги.
У меня в руках было волшебное слово: «Сезам, откройся!» Подобную дорожную грамоту тибетцы называют «лам йиг», и без нее поход по Гималаям немыслим. Не получив «лам йига», Свен Гедин девять лет бродил по Тибетскому плоскогорью, покрыв несколько тысяч километров и осторожно обходя заставы, но так и не достиг заветной цели — не попал в Лхасу. Без «лам йига» в Гималаях вы мертвый человек. Такой порядок завели в королевстве суровые администраторы, сидящие в высоких замках и карающие за невыполнение указов.
Этим, строго говоря, объясняется тот факт, что тибетцам и бутанцам так долго удавалось оставаться в изоляции, отгоняя от своих рубежей иностранных визитеров. В запретное королевство пускали только редчайших счастливчиков, заручившихся дорожной грамотой; еще реже туда проникали через границу смельчаки под чужой личиной, если их не ловили.
Я уже знал, что немыслимо избежать бдительной проверки и мне придется предъявлять кашаг во всех дзонгах. Вместо европейского приветствия «как поживаете?» в Гималаях спрашивают: «Кто вы такой?» Кашаг, врученный мне Дашо, отныне был моим паспортом, его могли потребовать во всякое время дня и ночи. Без него я не получу даже горсти риса.