— Мотор ди ла шита япо ду (И вправду хороша машина)! — сказал молодой шофер-кхампа, добавив, что его «джип» легко идет со скоростью 75 километров в час. Для него это было почти чудо.
И он, и Тенсинг, да и все молодые бутанцы вступали в новую эпоху. Для них машины, дороги и кусочки западной технологии открывали мир приключений — тот самый, который для меня заключался в ночевках в горах или житье в монастыре.
Примерно через полчаса мы свернули на грунтовую дорогу. На крутом холме высилась массивная феодальная крепость Симтока, стерегущая место впадения притока в реку Тхимпху.
Я побывал уже там несколько дней назад. В крепости жило 200 человек — монахи и ученики. Сейчас там разместилась религиозная школа, где мальчики в красных тогах и черных кхо учились выводить на еловых табличках тибетские священные тексты. Четырехэтажный форт состоял из центральной башни и нескольких часовен, расположенных на трех уровнях. Бронзовые украшения и златотканые ковры изображали буддистских святых в окружении менее важных божеств. Старинные фигуры были по размерам больше человеческого роста.
Мы ехали на восток. Узкая грунтовая полоска вскоре превратилась в ручей грязевой жижи. Шофер с трудом ехал на первой передаче. Громадные деревья окаймляли дорогу, поднимавшуюся к горловине ущелья. Вскоре уже нас окружал сплошной ельник; долина внизу едва проглядывала. Странно, насколько перемена декораций разом изменила облик Бутана, сделав его похожим на рекламные афиши Бюро путешествий, — дороги унифицируют страны. Если не смотреть ни моих спутников, можно подумать, что едешь по лесу на охоту…
Раскисшая дорога вилась вокруг поваленных деревьев, выходила на мосты, переброшенные через бешеные потоки. Мелькание света и тени становилось нестерпимым.
На полянах, словно по мановению, появлялись в ярко-зеленой траве цветы. В другом месте за деревянной изгородью паслись крупные черно-белые быки. Эта часть Бутана, пожалуй, наиболее «цивилизована». Подобную картину можно было бы наблюдать в любом районе континентальной Европы. Неожиданно среди деревьев показалось крытое дранкой шале с большими камнями на крыше, и мне, честное слово, показалось, что я попал на зимний швейцарский курорт. Но тут же молитвенные флаги указали на ошибку; мы подъезжали к монастырю.
Хотелось остановиться, но шофер категорически потребовал ехать дальше. Машина двигалась черепашьим шагом, и, учитывая, что дальше дорога станет еще хуже, неизвестно было, когда доберемся до места.
В нескольких километрах за монастырем наткнулись на первый оползень. Кренясь из стороны в сторону и отчаянно визжа всеми четырьмя колесами, «джип» взобрался на кручу. Деревья стали еще выше. Это были большие ели Дугласа, густо поросшие влажным мхом. Высота 3 тысячи метров; мы вступали в край вечных туманов. Часто дорогу преграждали обломки скал, но нам втроем удавалось сталкивать их с обрыва. Безусловно, наша машина шла первой по этой дороге с начала дождей.
В густой листве выделялся зеленый каскад лиан, напоминавший луизианский мох. Дорогу успели изрыть ручьи, нанеся на нее кучи мелких камешков и грязи. Бесконечные виражи начали высасывать внутренности, когда наконец мы забрались на перевал. Его увенчивали пучки молитвенных флагов и две довольно длинных стены, на которых была написана тибетская ритуальная молитва: «Ом мани падме ум». Волшебное заклинание, исполненное глубокого смысла, переводится приблизительно так: «Благословенно будь, о ты, сокровище лотоса!» Молитва обращена к цветку лотоса — Будде.
На перевале мы остановились. Тенсинг с шофером пошли выпить чашку горького чая в крохотной хижине, а я остался полюбоваться туманными облаками, проплывавшими над белыми, голубыми и красными изорванными ветром молитвенными флагами; их оставили многие и многие паломники в те времена, когда еще не было «джипов», а подъем на такой перевал был сопряжен с немалыми усилиями и опасностями.
Пространство внизу было закрыто пеленой. Вот она, первая загадочная страница внутреннего Бутана — долина Мачу.
Въезжали мы по северному склону хребта, а спускаться начали по его южному склону, подставленному солнцу и дождям. Здесь деревья разрослись до гигантских размеров. Орешник, дубы, рододендроны и сосны терялись где-то высоко-высоко над головой. Бутанский лес поразил в свое время и Буало, и Уайта, да и всех, кому доводилось бывать в этой стране. Лес здесь действительно один из самых прекрасных в мире — нетронутый букет громадных деревьев, раскинувших во все стороны тонувшие в молочном тумане ветви и цеплявшихся узловатыми корнями за скалистый обрыв.
Дорога вилась по карнизу, выбитому в стене над невидимым ущельем. Дважды нам встречались караваны, совершавшие трудный подъем.
Два часа спустя показались первые поля, засеянные злаками. Теперь спуск пошел много быстрее. А еще через несколько часов растительность приобрела совсем тропический характер. На деревьях появились ярко-оранжевые цветы. Банановые рощицы вперемежку с бамбуком и папоротником выше человеческого роста подступали к самой дороге. Мы проехали несколько брошенных домов; их стены, обращенные к востоку, были изъедены эрозией. Потом пошли террасы рисовых полей.
Как раз возле первых террас пришлось резко затормозить; на протяжении более трехсот метров дорога была погребена под тоннами желтой глины: целый склон горы сполз в пропасть. Человек тридцать рабочих расчищали путь. Караваны лошадок топтались в скользкой грязи, а вездеход старого образца загородил уже очищенную часть.
Два часа мы наблюдали за тем, как прораб-индиец организовывал рабочих, пытаясь вытащить вездеход, по ступицы завязший в глине. Мы с удивлением наблюдали за беспомощной суматохой. Наконец, не выдержав, решили вмешаться и, расставив людей, вытолкнули машину на несколько метров. Из нее тотчас выскочил шофер-индиец с криком, что машина сейчас свалится с откоса. «Немедленно отойдите!» Начались долгие переговоры. Караванщики тем временем обвели лошадей вокруг оползня и двинулись дальше. Лишь через час мы уговорили шофера сесть на место и освободить нам проезд.
Как только дорога очистилась, молодой тибетец показал класс вождения, умудрившись проскочить на скорости несколько больших луж; при этом колеса «джипа» заносило за край обрыва. Рабочие радостными криками приветствовали его.
Удивительно, с каким хладнокровием и легкостью этот парень, родившийся в юрте среди голых степей Кхама и выросший в седле, управлял теперь машиной.
Вангдупотранг лежит на высоте всего 1500 метров над уровнем моря. С перевала мы спустились во влажную жару, а теперь катили по пустынной долине Мачу. Эта долина представляет собой странное природное явление. Она закрыта с юга густыми джунглями и окаймлена со всех сторон высоким, переполненным влагой лесом. Тем не менее выглядит она словно пустынный, иссушенный зноем остров посреди океана воды и дождей. На красной земле видна пожухшая от солнца трава. Сухой жгучий ветер прокатывается по дну этой сковороди, вздымая тучи пыли позади машины.
Когда мы взяли последний вираж, из-за склона вынырнула крепость Вангдупотранг. Внушительных размеров строение тянулось на 200 метров вдоль карниза, нависающего над местом слияния Мачу с другой рекой. Через поток был переброшен мост, который стерегли три красные башни.
Эта цитадель всегда играла важную роль в истории Бутана: она первой принимала удар захватчиков, которые двигались ратью на прежнюю столицу страны — Пунакху, лежащую в двадцати километрах выше по течению. Больше всего меня изумила изгородь из живых кактусов, защищавших подножие крепости; она не позволяла приблизиться к крутому холму, на котором возвышался сам форт.
Дорога, собственно, заканчивалась здесь, на берегу реки, а с ней обрывалась последняя нить, связывавшая нас с внешним миром; здесь был последний аванпост машинно-колесной цивилизации. За этим мостом любые ухищрения механиков Форда были бессмысленны. Позади каменной твердыни расстояние подчинялось только человеческому шагу.
Тенсинг напомнил мне про кашаг. В цитадель вела крутая лестница. Открыв массивную дверь, я увидел широкий мощеный двор. Возле стены сидел человек в железных ножных кандалах. Он дружески улыбнулся мне. Ленивый пес валялся на солнцепеке. Ни души.
Совершенно незамеченным ко мне подошел молодой монашек; я спросил по-тибетски, где можно видеть тримпона. Подросток вывел меня по лестнице из крепости к маленькому домику, угнездившемуся возле входа в цитадель. Оттуда вышел человек с телосложением борца и выскобленным черепом. Вокруг шеи у него был обмотан белый шарф, а с пояса свисал меч в серебряных ножнах. Не удостоив меня даже приветственной улыбкой, он спросил, есть ли у меня кашаг. Я протянул ему грамоту с печатью.
Человек внимательно прочел бумагу, сложил ее в конверт и спросил по-тибетски, что мне угодно. Я объяснил, что хотел бы переночевать в крепости, достать провизию и нанять носильщиков для путешествия внутрь страны. Здоровяк пробормотал что-то слуге, и тот повел меня назад в крепость. Тенсинг взялся было за багаж, но слуга в голубом шарфе поверх потрепанного кхо напомнил, что в цитадель нельзя входить без белого церемониального шарфа. У Тенсинга его не было. Пришлось одолжить шарф; только после этого он с солдатом начал перетаскивать багаж.
Внутренний двор огибала галерея из толстых балок. Слуга подвел меня к пожилому монаху, которому передал распоряжение заняться мной. Мы залезли по жутко крутой лестнице, отполированной голыми пятками нескольких поколений монахов, на верхнюю галерею. Сюда выходили десятки дверей. Монах ввел нас в пустую свежепобеленную комнату.
— Здесь будете спать, — сказал он и добавил: — Общая кухня на первом этаже. О провизии вам надо договориться с ньерченом.
Каждым дзонгом, я знал, заведовали тримпон (властитель закона) и его заместитель по хозяйственной части — ньерчен, Властитель закона вершил правосудие в округе дзонга. Ньерчен занимался сбором налогов (вносимых натурой), хранением и перераспределением продуктов, собранных именем короля. Он же был главным и единственным ключником, носившим при себе ключи от королевских амбаров и громадных складов внутри крепости.