Таким образом, вынужденные отказаться от намерения пройти до столицы Тибета, мы, тем не менее, решили идти вперед до крайней возможности, зная, насколько ценно для науки исследование каждого лишнего шага в этом неведомом уголке Азии.
Цайдамские равнины, бывшие, по всему вероятию, в недавнюю геологическую эпоху дном огромного озера, представляют сплошное болото, почва которого настолько пропитана солью, что эта соль местами лежит толстой (0,5–1 дюйма) корой наподобие льда. Затем здесь довольно часто встречаются топи, небольшие речки и озерки, а в западной части описываемой страны находится большое озеро Хара-нор. Из рек самая большая Баян-гол, которая в том месте, где мы ее переходили (по льду), имеет 230 сажен ширины, но незначительную глубину, всего фута 3, и топкое, иловатое дно.
Глинисто-соленая почва этой страны, конечно, не способна производить разнообразной растительности. За исключением лишь нескольких видов болотных трав, местами образовавших площади вроде лугов, все остальное пространство покрыто тростником вышиной от 4 до 6 футов. Сверх того, на местах, где посуше, является в изобилии хармык, найденный нами уже в Ордосе и Ала-шане, но достигающий здесь размеров саженного куста. Его сладко-соленые ягоды, обыкновенно всегда очень урожайные, составляют, подобно алашаньскому сульхиру, главную пищу как людей, так и животных Цайдама. Местные жители – монголы и тангуты – поздней осенью собирают подсохшие на ветках ягоды хармыка и делают из них запас на целый год. Эти ягоды варят в воде и едят, смешав с дзамбой; кроме того, пьют сладко-соленый отвар.
Ягодами хармыка питаются почти все птицы и звери Цайдама, не исключая даже волков и лисиц; верблюды также очень любят подобное лакомство. Впрочем, в Цайдаме зверей мало, чему причиной, вероятно, соленая почва, которая сильно портит подошвы лап и копыта животных. Лишь изредка здесь можно встретить хара-сульту или хулана и несколько чаще – волка, лисицу или зайца. Малое количество зверей обусловливается еще тем обстоятельством, что летом болота Цайдама кишат мириадами комаров, мошек и оводов, так что даже местные жители откочевывают на это время в горы со своими стадами.
Монголы сообщали нам, что болота Цайдама тянутся к западо-северо-западу дней на пятнадцать пути от того места, по которому мы шли; далее, на протяжении нескольких дней ходу, залегает голая глина, за которой находится степное и частью холмистое место Гаст, обильное водой и пастбищами. Однако здесь никто не живет, но водится множество хуланов; за ними приезжают охотники с озера Лоб-нор, до которого от Гаста всего семь дней пути. Вообще из Восточного Цайдама, где мы были, до озера Лоб-нор, по уверению местных жителей, около месяца пути, следовательно, 750–900 верст, полагая на каждый дневной переход 25–30 верст. За хорошую плату в Цайдаме можно найти проводника, по крайней мере, до Гаста, откуда уже нетрудно попасть и на Лоб-нор.
Такой путь, кроме громадной важности географических исследований, представил бы возможность решить в высшей степени интересный вопрос о диких верблюдах и диких лошадях. В существовании тех и других нас единогласно уверяли монголы Цайдама и подробно описывали каждое животное.
По словам рассказчиков, дикие верблюды обитают в достаточном числе в Северо-Западном Цайдаме, где местность представляет совершенную пустыню с сухой глинистой почвой, поросшей бударганой. Вода здесь встречается чрезвычайно редко, но верблюды не стесняются этим и ходят на водопой за целую сотню верст, а зимой довольствуются снегом.
Дикие верблюды живут небольшими обществами– от 5 до 10, редко до 20 экземпляров; в большие стада никогда не соединяются. По своей наружности они мало отличаются от домашних верблюдов; только у диких туловище тоньше и морда острей; кроме того, у них шерсть имеет сероватый цвет.
Монголы Западного Цайдама охотятся за дикими верблюдами и бьют их для еды преимущественно поздней осенью, когда эти животные бывают очень жирны. Отправляясь на такую охоту, промышленники берут с собой большой запас льду, чтобы не погибнуть от безводия тех местностей, в которых водятся дикие верблюды. Последние, вероятно, не очень осторожны, если их можно бить из фитильных ружей. Монголы говорили нам, что дикий верблюд отлично обоняет и видит вдаль, но на близком расстоянии зрение его гораздо хуже. В феврале, в период течки, самцы делаются чрезвычайно смелы и иногда прибегают к караванам, которые следуют из Цайдама в город Аньси-чжоу. Случается, что караванные верблюды уходят тогда вместе с дикими и уже больше не возвращаются.
Кроме Цайдама, мы и прежде слышали рассказы монголов о диких верблюдах, которые водятся в земле тургутов в пустынях от озера Лоб-нор к Тибету.
18 ноября мы достигли ставки начальника хошуна Дзун-засак, откуда, по приказанию кукунорского гыгена, должны были дать нам проводника до Лхасы. Мы всё еще скрывали, что не попадем туда, чтобы не возбудить подозрения. Хошунный князек долго затруднялся, кого с нами отправить, и дело затянулось на целых три дня. Наконец, к нам явился монгол, по имени Чутун-дзамба, который девять раз ходил в Лхасу проводником караванов. После долгих переговоров и обычного чаепития мы наняли этого старика очень дешево, по семи лан в месяц, при нашем продовольствии и верховом верблюде. Сверх того, мы обещали Чутун-дзамбе награду за усердное исполнение своих обязанностей и на следующий день отправились в Тибет, намереваясь пройти по этой неведомой стране хотя бы до верховьев Голубой реки.
Как осеннее, так и, в особенности, весеннее путешествие караванов через Северный Тибет никогда не обходится благополучно. Много людей, а в особенности верблюдов и яков, гибнет в этих страшных пустынях. Подобные потери здесь так обыкновенны, что караваны всегда берут в запас четверть, а иногда даже треть наличного числа вьючных животных. Иногда случается, что люди бросают все вещи и думают только о собственном спасении. Так, караван, вышедший в феврале 1870 года из Лхасы и состоявший из 300 человек с 1 000 вьючных верблюдов и яков, потерял вследствие глубоко выпавшего снега и наступивших затем холодов всех вьючных животных и около 50 людей.
Один из участников этого путешествия рассказывал нам, что когда начали ежедневно дохнуть от бескормицы целыми десятками вьючные верблюды и яки, то люди принуждены были бросить все товары и лишние вещи; потом понемногу бросали продовольственные запасы, затем сами пошли пешком и напоследок должны были нести на себе продовольствие, так как в конце концов остались живыми только три верблюда, да и то потому, что их кормили дзамбой. Весь аргал занесло глубоким снегом, так что отыскивать его было очень трудно, а для растопки путники употребляли собственную одежду, которую поочередно рвали на себе кусками. Почти каждый день кто-нибудь умирал от истощения сил, а больные, еще живыми, все были брошены на дороге и также погибли.
Но, несмотря на все свое бесплодие и неблагоприятные климатические условия, пустыни Северного Тибета чрезвычайно богаты животной жизнью. Не видавши собственными глазами, невозможно поверить, чтобы в этих обиженных природой местностях могло существовать такое громадное количество зверей, скопляющихся иногда в тысячные стада. Только бродя с места на место, эти сборища могут находить достаточно для себя корма на скудных пастбищах пустыни. Зато звери не знают здесь своего главного врага – человека, и вдали от его кровожадных преследований живут свободно и привольно.
Характерные и наиболее многочисленные млекопитающие тибетских пустынь суть: дикий як, белогрудый аргали, куку-яман, антилопы – оронго́ и а́да, хулан и желтовато-белый волк. Кроме того, здесь живут: медведь, манул, лисица, корсак, заяц, сурок и два вида пищухи.
Часть этих животных была уже встречена нами в Гань-су и на Куку-норе, так что здесь я расскажу подробно только о собственно тибетских видах, среди которых на первом плане, несомненно, должен стоять дикий як, или длинношерстый бык.
Это великолепное животное действительно поражает своей громадностью и красотой. Старый самец достигает почти 11 футов длины без хвоста, на который вместе с густыми волнистыми и длинными волосами, его украшающими, приходится еще 3 фута; вышина животного у горба 6 футов; окружность туловища посередине 11 футов, а вес приблизительно 35–40 пудов. Голова яка украшена огромными рогами, длиной 2 фута 9 дюймов. Тело описываемого животного покрыто густой и грубой черной шерстью, которая у старых самцов принимает коричневый оттенок на спине и верхней части боков. Низ тела, подобно хвосту, снабжен длинными черными волосами, свешивающимися в виде широкой бахромы. Шерсть на морде с проседью, которая у молодых экземпляров является на всей верхней части тела; вдоль спины у них тянется узкая серебристая полоса. Кроме того, у молодых яков шерсть гораздо мягче и не имеет коричневого оттенка, но совершенно черная. Молодые самцы, хотя уже и взрослые, много меньше старых, но зато рога у них гораздо красивее и загибаются концами назад; между тем у старых быков рога загнуты концами более внутрь, а при основании всегда покрыты морщинистым серовато-бурым наростом.
Самки несравненно меньше самцов и далеко не так красивы, как эти последние. Рога у них коротки и тонки; горб очень мал; волосы на хвосте и на боках туловища далеко не так роскошны, как у быков.
Чтобы иметь полное понятие о диком яке, нужно видеть это животное в его родных пустынях. Как сказано выше, это обширные плоскогорья, поднятые на 13–15 тысяч футов абсолютной высоты. Они прорезаны громадными хребтами гор, дикими и бесплодными, как вся вообще природа этих стран. Оголенная почва только кое-где прикрыта здесь скудной травой, да и той невозможно как следует развиться при постоянных холодах и бурях, господствующих большую часть года. В таких негостеприимных местностях, среди самой унылой природы, но зато вдали от беспощадного человека живет на свободе знаменитый длинношерстый бык, известный еще древним под именем «поэфагус».