[194]. Остается только сказать: «Очевидно, правила, которым подчиняется наш мир, по-прежнему недоступны нашему воображению».
Начинаем сначала. Женщина стоит на краю «пирса» — открытой наблюдательной платформы в аэропорту Орли (la grande jetée d’Orly) над морем бетона, на котором отдыхают огромные металлические лайнеры, устремленные, как стрелы, в будущее. Бледное солнце на угольно-сером небе. Мы слышим рев реактивных двигателей, призрачный хор, бормотание голосов. Женщина почти улыбается, когда ветер ерошит ей волосы. Ребенок держится за ограждение, разглядывая самолеты в теплый воскресный денек. Он видит, как женщина в ужасе поднимает руки к лицу, и видит еще краем глаза размытое пятно падающего тела. Позже он понял, что видел смерть человека, объясняет рассказчик. Вскоре после этого начинается Третья мировая война. Ядерный апокалипсис разрушает Париж, да и остальной мир тоже.
Это «Взлетная полоса» (La jetée) — фильм 1962 г., снятый Крисом Маркером (настоящее имя Кристиан-Франсуа Буш-Вильнев). Он родился в 1921 г., изучал философию, сражался во французском Сопротивлении, а затем стал кочующим журналистом и фотографом[195]. Маркер редко позволял фотографировать себя без маски и прожил 91 год. В 1950-е, после того как он поработал с Аленом Рене над его документальным фильмом про Холокост «Ночь и туман» (Night and Fog), Рене сказал: «Время от времени высказывается мнение, и не без некоторых оснований, что Маркер мог бы оказаться инопланетянином. Он выглядит как человек, но он вполне мог бы быть из будущего или с другой планеты». Маркер называл «Взлетную полосу» фотоновеллой: фильм составлен из сменяющих одна другую фотографий, выцветающих и наплывающих друг на друга, сдвигающих точку зрения и создающих, как выразился один критик, «иллюзию пространственно-временного континуума». Нам сообщают, что это история человека, несущего на себе отметину детских воспоминаний. Внезапный рев двигателя, жест женщины, изломанное тело — и крики толпы на взлетке, затуманенной страхом. Это воспоминание — и след от него — делают человека подходящим кандидатом на путешествие во времени.
Теперь мир мертв и радиоактивен. Разрушенные церкви, усеянные воронками улицы. Уцелевшие живут в туннелях и катакомбах под дворцом Шайо. Несколько человек управляют заключенными в лагере. Все в отчаянии. Единственная надежда — найти эмиссара и отправить его в прошлое. Пространство было недоступно. Единственная связь со средствами выживания проходила сквозь время. Создать петлю во времени — а затем, кто знает, удастся, может быть, добраться до пищи, медикаментов, источников энергии. Ученые в лагере проводят жестокие эксперименты. Они используют одного заключенного за другим, доводят их до безумия или смерти, пока не доходят до безымянного человека, «историю которого мы рассказываем». От других этого человека отличает одержимость прошлым — одним конкретным образом из прошлого. Если бы они могли вообразить себе или увидеть во сне другое время, то, возможно, могли бы вновь войти в него. Лагерная полиция следила даже за снами заключенных. Смысл сказанного в том, что для путешествий во времени нужны люди с богатым воображением: эта идея вновь и вновь возникает в литературе, вспомним хотя бы «Меж двух времен» Джека Финнея. Путешествие во времени начинается в сознании. Здесь, во «Взлетной полосе», речь идет не просто о переносе, но о выживании. Человеческое сознание только мешает. Проснуться в другом времени означает родиться второй раз, уже взрослым. Шок может оказаться слишком сильным.
Он лежит в койке. На глазах маска с электродами. Через большую иглу в его вены поступают лекарства, и постоянно звучат голоса, что-то шепчущие по-немецки. Он страдает. Они продолжают. На десятый день из него начинают сочиться образы, как признания. Довоенное утро. Довоенная спальня — реальная спальня. Реальные дети. Реальные птицы. Реальные кошки. Реальные могилы. На шестнадцатый день он оказывается на пирсе в Орли. Пустом.
Иногда он видит женщину, возможно, ту самую, которую ищет. Она стоит на пирсе или ведет машину и улыбается. Безголовое тело высечено на рухнувшем камне. Это образы мира, где нет времени. Он выходит из транса, но экспериментаторы отправляют его обратно.
На этот раз он рядом с ней, он говорит с ней. Она здоровается с ним без удивления. У них нет ни планов, ни воспоминаний. Время просто выстраивается вокруг них, единственные их вехи — настроение момента и отметки на стенах. Они осматривают какой-то музей естественной истории, наполненный животными из других времен. Он для нее — человек-загадка. Он периодически исчезает и носит забавное ожерелье с армейскими жетонами предстоящей войны. Она называет его своим Призраком. Ему приходит в голову, что в его мире и его времени она уже мертва.
Многие из тех, кто смотрит «Взлетную полосу», ничего заранее не зная об этом фильме, не сознают, что видят перед собой ряд неподвижных образов. Затем, через 20 минут после начала фильма, спящая женщина с рассыпанными по подушке волосами открывает глаза, смотрит прямо на зрителя, делает вздох и моргает. Время судорожно вздрагивает — и ненадолго становится реальным. Застывшие образы были вне времени — кристаллизованные воспоминания. Возможно, память и есть цель путешественника во времени. Маркер однажды сказал: «Я посвятил бы свою жизнь попыткам понять функцию запоминания, которая не противоположна забыванию, но является другой его стороной». А еще он любил цитировать Джорджа Стайнера[196]: «Нами правит не прошлое, а образ прошлого». Название фильма (Jetée) — тоже своеобразный каламбур: это слово созвучно французскому j’étais («я был»).
Герой (если, конечно, это и правда герой) выполняет миссию не по своей воле. Его хозяева посылают его не только в прошлое, но затем и в будущее тоже. Человечество выжило, поэтому, скрыв глаза за солнечными очками милитаристского вида, он умоляет людей сделать все необходимое, чтобы обеспечить их собственное существование. Они должны помочь, говорит он. Они должны: их собственное существование это доказывает. Опять парадокс. Рассказчик говорит: «Этот софизм принимали за замаскированную судьбу». Когда он возвращается в прошлое (а мы знаем, что он должен вернуться) — что-то внутри, воспоминание о дважды пережитом отрезке времени, — местом его назначения становится аэропорт Орли. Воскресенье. Он знает, что женщина должна быть на конце пирса. Ветер ерошит ее волосы. Она почти улыбается. Он бежит к ней, и ему приходит в голову, что где-то здесь держится за перила ребенок, которым он был когда-то. К нему приходит понимание. On ne s’évadait pas du Temps — невозможно убежать от времени. Будущее пришло за ним сюда. И лишь в последнее мгновение он понимает, чью смерть видел ребенком.
12. Что есть время?
Почему это так трудно — так унизительно трудно — сфокусировать свой разум на понятии времени и удерживать последнее в фокусе на предмет обстоятельного изучения? Сколько усилий, сколько возни, какая угнетающая усталость!
Люди постоянно спрашивают, что такое время, как будто верная комбинация слов способна сдвинуть засов и впустить солнечный свет. Мы жаждем получить определение в стиле афоризма, идеальную эпиграмму. Время — это «ландшафт опыта», говорит Дэниел Бурстин[197]. «Время есть только память в процессе ее творения», — считает Набоков. «Время — то, что происходит, когда ничего не происходит», — утверждает Ричард Фейнман. «Время — это способ, при помощи которого природа не позволяет всем событиям происходить одновременно», — полагают Джонни Уилер или Вуди Аллен. А Мартин Хайдеггер заявляет: «Время не существует»[198].
Что есть время? «Время» — это слово. Слово это означает что-то или нечто, но удивительно часто разговор отклоняется от темы, когда люди забывают, говорят ли они о слове или о вещах, которые это слово обозначает. Пятьсот лет словарей породили веру в то, что каждое слово должно иметь определение, так что же такое время? Словарь английского языка «Американское наследие» (American Heritage Dictionary of the English Language), пятое издание, приводит следующее определение: A nonspatial continuum in which events occur in apparently irreversible succession from the past through the present to the future («Непространственный континуум, в котором события происходят в очевидно необратимой последовательности от прошлого через настоящее к будущему»). Над этими 20 словами работал целый комитет лексикографов, и эти ученые, должно быть, спорили по поводу почти каждого слова. Непространственный? Вы не найдете этого слова в этом же словаре, но хорошо, время — это не пространство, договорились. Континуум? Предполагается, что время — континуум, но можем ли мы сказать это наверняка? Выражение «очевидно необратимой» кажется пограничным. Чувствуется, что нам пытаются сообщить нечто, что, как надеются авторы, мы и так уже знаем. И задача здесь ставится не столько сообщить нам какую-то информацию, сколько ввести некую дисциплину и предостеречь о необходимости соблюдать осторожность.
Другие авторитетные издания предлагают совершенно иные конструкции. Ни одну из них нельзя назвать ошибочной. Что есть время? «Общий термин, обозначающий ощущение длительности», утверждает «Британника» (во множестве изданий). Самый первый словарь английского языка, изданный Робертом Кодри в 1604 г., обошел эту проблему и перескочил от слова thwite («брить») к слову timerous («напуганный, смущенный»), полностью проигнорировав слово time («время»). Сэмюэл Джонсон сказал: «Мера длительности». (А длительность? «Продолжительность, отрезок времени».) Одна детская книжка 1960 г. укоротила определение времени до одного-единственного слова: