С рассветом 5 апреля мы приблизились на несколько миль к южному берегу Ойолавы и, держа вдоль него к западу, описывали остров. Он выше Мауны, ровен и не имеет такого дикого вида; его берега постепенно возвышаются от моря до самой вершины, образуя между покрытыми разнородным лесом горами обширные долины; у моря берега усеяны кокосовыми и другими плодоносными деревьями, в тени которых мы видели множество шалашей и больших селений. Вид берега Ойолавы очарователен, и, кажется, природа здесь дышит изобилием; о. Отагейти богат произведениями и прекрасен, но не может сравниться с Ойолавой.
Берег с южной стороны острова почти прямой; пройдя вдоль него и держась очень близко, мы нигде не могли заметить изгиба, который подавал бы надежду открыть якорное место. Достойно замечания, что все известные острова Южного моря окружены коралловыми рифами, образующими закрытые и безопасные гавани, а у Навигаторских островов ничего подобного нет. Здесь сильный бурун с удивительной яростью разбивается о черные камни, которыми усеяны берега острова.
Когда мы обходили берега, лодки во множестве выезжали нам навстречу или старались догонять шлюп. Ветер и погода благоприятствовали исполнению наших намерений, и я не хотел останавливаться до окончания начатой описи берегов; мы продолжали плавание к западной оконечности острова до 3 часов пополудни. По описи оказалось, что Ойолава вытянут с NW 72° на SO 72° почти на 40 миль.
В полдень 5 апреля мы нашли по наблюдениям широту 14°00'17'' ю., долготу 172°0'0'' з., а к четырем часам пополудни подошли на 4 мили к острову, который находится вблизи северо-западной оконечности Ойолавы и который Лаперуз назвал Плоским. Его середина действительно имеет плоскую возвышенность, и Лаперуз, бывший в 30 милях от берега, без сомнения, мог видеть только эту последнюю, низменный же берег скрывался от его взора за горизонтом; по этой причине о. Плоский занимает на нашей карте большее пространство, нежели на изданной Лаперузом.
Мы ясно рассмотрели, что восточная часть о. Плоского соединяется с западной Ойолавы двумя, по-видимому коралловыми, рифами, единственными замеченными нами у этих берегов. Они образуют лагуну, в середине которой находится довольно высокий и приметный камень[184]. О-в Плоский весь покрыт лесом и имеет вид довольно приятный; недалеко к NW от него из моря круто поднимается островок, на вершине которого видна правильная, как бы посаженная человеческими руками аллея кокосовых пальм. Она придает острову вид петушьего гребня, и я назвал его «Петуший Гребень».
На его западной стороне лежит приметный, покрытый зеленью камень, имеющий вид округленной сахарной головы. Далее к NW в 2 1/4 милях от о. Плоского находится еще имеющий крутые берега остров, который, превосходя другие высотой, занимает в окружности не более 3 1/2 мили[185]. Судя по малым размерам, нельзя полагать, что он тот самый, который Лаперузом назван Калинасе. Вероятно, знаменитый мореплаватель, рассматривая эти острова с большого расстояния, принял за особый остров юго-восточный мыс о. Полы [Савайи]. Так как на этом мысу стоит высокий кругловатый холм, со стороны острова ограниченный низменной долиной, то с большого расстояния, когда низменные места еще скрываются за горизонтом, холм кажется отдельным островом. Мы сами, находясь в значительном отдалении от мыса, были уверены, что видим остров, названный Лаперузом Калинасе, но при приближении убедились в своей ошибке[186].
Когда мы находились в трех милях от Плоского острова, настало маловетрие; тогда мы под одними марселями легли в дрейф и возобновили сношения с дикарями, которые уже съезжались к нам со всех сторон. С одного Плоского острова пришло более 50 лодок, в каждой из которых было 7–8 человек, а на берегу еще множество приготовлялось к посещению. Из этого можно заключить, как велико народонаселение Навигаторских островов. Если этот клочок земли, так сказать, усыпанный людьми, не только питает своих обитателей, но еще остается и избыток, то как обильна здесь природа!
Около шлюпа открылся деятельнейший торг; дикари без всякого страха, с большим доверием к нашей честности, в отменно веселом расположении духа производили с нами мену. Каждый из дикарей с нетерпением желал сбыть вещи поскорее и теснился со своей лодкой ближе к шлюпу; лодки беспрестанно толкали одна другую, трещали, качались и нередко опрокидывались. Такое происшествие всегда вызывало общий смех, и сами хозяева опрокинутых лодок подшучивали над своим несчастьем. Плавая с исключительной ловкостью, они быстро переворачивали лодки обратно, проворно собирали вывалившиеся товары и, в короткое время вылив воду, снова теснились, пробираясь к шлюпу.
Шумный торг менее чем в час доставил нам более 30 свиней, множество кур, разные плоды и коренья. Снабдив шлюп достаточным количеством свежих съестных припасов, я позволил офицерам выменивать у наших гостей их рукоделия, оружие и другие редкости. Между прочим, дикари привезли ручных голубей, которые по разноцветности перьев более походили на попугаев. Часто дикари, пленяясь многими вещами, сразу были в нерешимости, которую из них выбрать, но, увидев бисер, особенно голубого цвета, с жадностью хватали его и за маленькую нитку охотно отдавали самую большую свинью. Прошло более часа, торг продолжался с одинаковой деятельностью и с возрастающим то забавным, то несносным шумом. Число посетителей мало-помалу увеличивалось, лодки поминутно вновь приставали к шлюпу. В это время мы увидели, что от Плоского острова к нам несется лодка, величиной больше обыкновенно здесь употребляемых.
Она была довольно чисто сделана и красиво убрана белыми ракушками; гребцы рассажены в два ряда, на каждой стороне по пяти человек; в носовой части устроено небольшое возвышение, на котором сидел, поджав ноги, пожилой человек, держа в руках распущенный европейский зонтик. Его одежда состояла из тонкого мата, накинутого на плечи в виде плаща, голова обвита подобием чалмы. Когда лодка подошла к борту, ей тотчас дали место; я вежливо пригласил важного гостя, и он в сопровождении нескольких приближенных немедленно явился на шканцы. Прежде всего он спросил, кто начальник шлюпа; когда указали на меня, то, подойдя ко мне с весьма ласковым видом, объявил себя повелителем Плоского острова; приказав своим служителям положить к моим ногам большую свинью и несколько плодов, он объяснил жестами и словами (которых я не понимал), что это все привез мне в подарок. Я со своей стороны так щедро отдарил его, что он всеми способами старался выразить свою благодарность.
Этот начальник, называвший себя Эйги, высокого роста, стройного телосложения; черты лица хотя некрасивы, но приятны, выражают живость и природную остроту ума. Поступки его соответствовали наружности: он, не теряя важности властителя, с большой скромностью прохаживался по шканцам, с отменным любопытством, но с сохранением приличий рассматривал все встречающиеся предметы и с вежливостью, какой только можно желать от дикаря, расспрашивал о неизвестных ему вещах. Обладание зонтиком, а в особенности знание огнестрельного оружия, доказывают, что он и прежде имел сношения с европейцами. Увидев пушки и оружие, Эйги всячески старался показать, что он знает их страшную смертоносную силу.
Большое количество наших пушек его чрезвычайно удивило, и он, с изумлением обращаясь к своим приближенным, несколько раз пересчитывал их. Хотя Эйги было известно это оружие, хотя он рассказывал о его действии с большим страхом и без трепета не мог приблизиться к нему, но мне казалось, что он не в полной мере знал его разрушительную силу, так как просил выпалить из одной пушки по шумной толпе возле борта, чтобы принудить их соблюдать надлежащий порядок.
После удовлетворения любопытства и некоторых, с трудом объясненных и большей частью непонятых рассуждений владетель приказал подать маленькую искусно сплетенную коробочку, в которой хранились его драгоценности и куда был спрятан подаренный мной бисер. Вынув из нее испанский пиастр и повторяя английское слово «вери гут», он старался растолковать мне свое желание купить что-нибудь на него. Неожиданное появление в столь далеком и диком краю европейской монеты, а равно осведомленность об употреблении ее, очень меня удивили.
На вопрос, каким образом досталась ему эта вещь, он подошел к компасу, обозначил румб, на котором лежит о. Тонгатабу, и, назвав его так, объяснил жестами и словами, что был там, видел европейское судно и получил эту монету. Достойно удивления, что островитяне, не имея никаких способов определять свое место на море, предпринимают столь дальние путешествия на своих малых лодках[187].
Во время беседы с владетельной особой я заметил, что течение прижимало нас к Плоскому острову; воспользовавшись подувшим с берега легким ветерком, я приказал тотчас наполнить паруса. Эйги и все дикари с большим вниманием и изумлением смотрели на наши действия и то удивлялись движениям судна, то с криком и визгом указывали друг другу как надуваются паруса, как судно принимает ход. Король, заметив, что мы уже расстаемся с ним, вежливо и убедительно просил посетить его на берегу, но это было невозможно, и мы распрощались со всеми знаками искренней дружбы.
Хотя шлюп довольно быстро шел вперед, лодки не оставляли нас до самого наступления ночи; держась у борта, дикари шумно любовались управлением парусами. Когда шлюп взял полный ход, то лодки некоторых наших гостей, оставшихся еще на русленях и трапах, отстали от нас не менее чем на версту; хозяева их спокойно веселились, и только тогда пускались вплавь к своим лодкам, когда мы их принуждали к этому. Упоминаю об этом в доказательство того, как мало островитяне боятся моря и как они надеются на свое искусство в плавании.
Особенно достойно замечания, что когда лодки спешили опередить друг друга и догнать шлюп, то для облегчения их по нескольку человек бросались в воду, несмотря ни на какую отдаленность от берега, а оставшиеся в лодке, нисколько не думая о своих товарищах, продолжали плыть вперед. Хотя здешние островитяне во многих отношениях походили на жителей Мауны, но они совсем не имели того зверского вида, которым отличались последние. Обращение жителей Плоского острова было многим откровеннее и скромнее; ни один из них не был настолько дерзок, чтобы влезть на шлюп без нашего позволения.