Грандиозные картины рисовались перед нами, но нам казались чрезмерно скромными те 25 миллионов рублей, при помощи которых мечтали овладеть всем этим богатством. Я помню, как, возражая против цифры «25», я в шутку сказал, что хороша было бы уложиться в 225, что создание промышленного предприятия в Средней Азии всегда влечет за собой большие расходы по созданию культурного центра, что, подобно нашему полярному Северу, организатор предприятия должен быть одновременно и строителем города, и инженером путей сообщения, инженером-технологом и вообще культуртрегером — носителем новой жизни и новой культуры.
Такие впечатления сложились у нас о замечательном районе Гаурдага.
Прошло почти пять лет — и мои предсказания в общем оправдались. Колоссальные вложения, потребовавшиеся для создания горного дела, не позволили включить его во вторую пятилетку.
А в это время дешевле и скорее вырос второй серный завод в песках Кара-Кумов, а Гаурдаг остается тем несомненно замечательным центром будущей промышленности, который надо тщательно изучать, который надо продуманно и широко готовить, создавая не маленькое и дорогое предприятие, а тот мощный комплекс промышленных производств, движущей силой которого будет нефть, сера и калий.
Вечером при свете фар мы вернулись обратно на станцию и через 10 минут уже сидели в вагоне, возвращаясь в Москву и вспоминая яркие впечатления от залитого солнцем желтого, красного и белого Гаурдага, с удовольствием вспоминая прекрасное мясо джейранов, великолепные дыни Аму-Дарьинского оазиса и мечтая о будущем, когда мы снова приедем сюда, в новый промышленный центр новой Туркмении.
Но Гаурдаг был не последним звеном в цепи наших серных исканий. Дальше на восток, в той Ферганской котловине, куда так много раз направляли мы наши стопы в поисках редких элементов, лежали другие серные богатства, которые намечают как бы новый серный пояс вокруг Ферганской котловины.
На севере это был Ченгырташ — только что открытый район месторождений серы, а на юге — уже давно известный Шор-Су, где небольшое количество серы обычно добывалось попутно в старых, еще дореволюционных разработках озокерита.
Неудивительно поэтому, что Шор-Су был первым пунктом, куда мы направили наши поиски; и много лет подряд наши работники посещали это месторождение, изучали его серные богатства, а затем и руководили обогатительными установками, когда Шор-Су уже в самые последние годы начал превращаться в настоящее культурное, технически совершенное промышленное дело.
Но мое посещение относится к тому времени, когда этого ничего еще не было, когда можно было только ставить прогнозы и намечать будущее.
Мы начали свое путешествие из города Коканда, — вернее, со станции Коканд, где наши опытные «среднеазиаты» нашли великолепную крытую арбу с двумя страшными маховиками, называемыми колесами, со страшным арбакешем, напоминающим афганского басмача, и маленькой, но крепкой лошадкой, которая должна была тащить всю эту колымагу. А колымага была расписана всеми красками, со всех сторон закрыта, и кусочки зеркал были вставлены в стенки этой пещеры на колесах, которая, как говорили, предназначалась для торжественных свадеб.
Крытая арба нашей экспедиции.
Не успели мы отъехать и 25 километров от Коканда, как наше внимание привлекло замечательное природное явление. Это был Кайнар-Булак — место, куда ездили в загородные поездки жители Коканда, где многочисленные чайханы и ашханы под тенью густых зарослей нависали над большим водоемом, бурлившим и кипевшим от поднимавшихся из воды газов. По этим газам место и получило название — Кайнар-Булак, то есть кипящий источник, хотя в действительности вода была холодная, а сами газы тоже холодные, без запаха и без цвета.
Направленная сюда гелиевая экспедиция установила, что эта газы не представляют собой ничего особенного, что они, в сущности, состоят из воздуха с небольшим избытком азота, который подсасывается из галечных равнин Ферганской котловины и затем вместе с водами вырывается на поверхность в виде своеобразных кипящих струй. Такие воздушные струи были открыты во многих местах Средней Азии в низовьях ее речных систем и в галечных пустынях, а отряд гелиевой экспедиции даже наблюдал, что, когда по дороге шел тяжелый поезд, газы из небольших водоемов и речушек выбрасывались с особой энергией.
По обычаю жителей старого Коканда, мы остановились в одной из чайхан. Выпили чаю, полюбовались картиной бурлящей воды и направились дальше в путь.
Еще 25 километров прошла наша красивая арба, где мы вповалку не то сидели, не то лежали, не зная, куда девать ноги, и часто, устав от непривычного положения, брели за ней пешком по узким дорогам Кокандского оазиса.
Изредка наш арбакеш оглядывался назад с грозным видом и не менее грозным окриком требовал, чтобы мы подвинулись или вперед или назад, чтобы не нарушать равновесия нашей двухколески и не перегружать излишне нашу лошадь.
Но вот кончился оазис. Мы стали медленно втягиваться в полусухую долину с соленой речушкой; это и была Шор-Су, то есть соленая вода. Еще несколько километров в гору через пустынные адыры — и налево по течению Шор-Су, среди совершенно безводной и лишенной всякой растительности пустынной обстановки, показалась поперечная плотина с отдельными домиками и набросанными всюду отвалами старых работ. На несколько километров тянулись здесь старые подземные разработки озокерита, который черными пленками прорезывал серые нефтеносные известняки. Озокерит вываривали в больших чанах и после очистки получали тот прекрасный, чистый горный воск и парафин, о которых мы еще будем говорить.
Извилистые подземные ходы, насыщенные летучими углеводородами, шипящими струями каких-то поднимающихся из глубин газов, местами острый запах сероводорода и сернистого газа. Мы иногда ползком проползали через эти старые выработки, восторгаясь сверкающими желтыми или желто-бурыми кристаллами самородной серы, а среди них — дивными, полупрозрачными кристаллами гипса.
Когда после нас здесь начали вести подробные исследования, один из химиков, спустившись в эти выработки за добычей газа, потерял сознание от ядовитых испарений земли, и в то время, как его товарищу удалось благополучно выбраться на поверхность, сам он погиб, удушенный этими газами. Причина его смерти до сих пор осталась загадкой, но весьма вероятно, что ничтожные следы селена образовывали здесь селенистый водород, ядовитое действие которого на организм превосходит даже знаменитое удушающее средство — иприт.
Но мы благополучно вернулись на поверхность земли, собрав недурную коллекцию, которая нам казалась тогда исключительно интересной и богатой. Правда, сейчас, когда начались правильные работы по добыче серы, оттуда привезли коллекции, во много раз превосходящие по красоте нашу; и в Минералогическом музее Академии наук СССР и сейчас можно видеть прекрасные огромные штуфы, усеянные желтыми кристаллами.
Штуф серы из месторождения Шор-Су.
В этом районе наше внимание привлекли не только гипс и сера. Здесь были выходы нефтяных газов. Бурение на нефть дало блестящие результаты; образование пленок озокерита было связано с этими же испарениями углеводородов глубин. Сера, несомненно, образовывалась под их влиянием из гипсов третичных осадков, а в результате окисления серы на земной поверхности образовалась целая Хвостовая гора с кристаллами арагонита и блестящими массами сверкающего на солнце чистого алунита.
Мы уже собирались вновь возвратиться к нашей арбе и продолжать путь в селение Лякан, но решили до отъезда осмотреть еще места старых буровых работ и ознакомиться с выделениями газовых струй, которые со свистом вырывались из заброшенных нефтяных скважин. Я должен сознаться, что мы совершили тогда необычайную глупость, о которой мы много лет не рассказывали, но о которой надо, наконец, рассказать, чтобы предостеречь других от повторения этой опасной и вредной затеи.
Увидев свистящий газ, вырывающийся из старой буровой, один из нас поднес горящую спичку к его струе. С диким свистом вырвалось громадное пламя. Оно свистело и шипело, грозя переброситься на соседние скважины. Кой-где загоралась нефть на поверхности отдельных луж. Мы оцепенели от ужаса, а виновник пожара был бледен, как алунит.
Я успел только крикнуть: «Забрасывайте скважину землей», — и мы все стали захватывать комья земли, шапками приносить песок и, не щадя ногтей и рук, быстро начали засыпать скважину. Мы прекрасно понимали, что достаточно одной удачно брошенной горсти земли, чтобы отделить горящий факел от холодной углеводородной струи. И это нам удалось.
Как в одну секунду загорелся газовый фонтан, так в одну секунду и прекратилось его горение. И мы, измученные действительно тяжелой физической работой, обливаясь пóтом от нестерпимого жара горящего фонтана, от охватившего нас испуга и от тропической жары серной пустыни, в изнеможении сели на землю и лишь с укоризной посматривали на виновника «торжества», сменившего свою окраску белого алунита на темно-красный, бурый тон железной руды.
Молча, с сознанием своей вины, искупленной, однако, исцарапанными пальцами, забрались мы в нашу пещеру на колесах и медленно, обычным темпом для азиатской арбы тихо, спокойно погоняемой лишь отдельными восклицаниями арбакеша, стали втягиваться в узкое ущелье, которое должно было вывести нас к Лякану.
Наши спутники хорошо знали этот район. Направо, к западу, здесь расположены были многочисленные древние рудники, которые дали этому селению название: Лякан, что значит: «тысяча рудников».
Уже выехали мы на широкий простор Ляканской продольной котловины, уже перед нами сверкали снега Туркестанского хребта, но, раньше чем проехать в Лякан, мы свернули на восток, где посетили замечательное месторождение целестина, единственное в то время в Советском Союзе по богатству сернокислого стронция.
Еще в империалистическую войну здесь добывался этот довольно редкий металл для ярко-красных огней и ракет.