Какая-то часть мозга все еще противилась, но все слабее и слабее. Тонкие пальцы коснулись лица Эшера – холодные даже сквозь кожу перчаток, и тот же холод Джеймс ощутил, обняв ее за талию.
Внезапно рот незнакомки свело судорогой. Чары развеялись, стоило ей отдернуть руку, добравшуюся до серебряной цепочки на горле Эшера. Он очнулся и увидел прямо перед собой оскал разъяренного кота. Стальные пальцы стиснули кисть руки. Но другая рука оставалась свободной. И он ударил вампиршу по щеке выхваченными из кармана серебряными часами. Она закричала. Боль, изумление, ярость слышались в этом крике. Так, наверное, визжат лишь демоны в аду.
Он отшвырнул ее и кинулся к стене. Вопль повторился. Краем глаза он еще успел ухватить, как, упав на колени, она корчится и царапает лицо ногтями. Нечто, напоминающее клок темноты, метнулось среди стволов – и Эшеру почудилось, что кто-то, запустив руку под череп, сдавливает мозг. Усилием воли разжав эту хватку, он перевалился через стену – как раз в тот самый миг, когда в доме послышались голоса. Эшер откатился в тень, пряча лицо. Вскоре мимо него пробежали к воротам. А мгновение спустя он уже метнулся к той двери, что под лестницей.
В саду перекликались встревоженные охранники. Послышалось имя кучера Лукаса. Кто-то помянул «герра капитана» (что, видимо, соответствовало армейскому чину Кароли).
Вопли за стеной смолкли. Суматоха во дворе продолжалась.
«Минут десять, – подумал Эшер, сбегая по вымощенному камнем коридору в кухню, – пока они осмотрят окрестности и обойдут стену по периметру». В буфетной он с помощью рычага отодвинул от стены шкафчик и скользнул в открывшийся за ним узкий проход. В свое время он частенько отправлял этим путем в подвал славянских националистов и русских посланцев, которым не стоило попадаться на глаза пациентам Фэйрпорта.
Боже, как она завизжала, эта блондиночка!
Сегодня днем на блошином рынке Эшер приобрел также кусок проволоки, дабы сделать из нее новую отмычку. Руки у него еще тряслись, когда он отмыкал дверь в конце лестницы. Замок был старого типа, с такими Эшер справлялся не глядя. И ведь говорил, дюжину раз говорил Фэйрпорту, чтобы сменил…
Забавно, но даже семнадцать лет работы на Департамент так и не смогли заглушить в нем некоего внутреннего рыцарского голоса, постоянно протестовавшего против неджентльменских поступков, как то: пнуть лежачего, применить в драке один из так называемых нечестных приемов, выстрелить человеку в спину, дать ложную клятву, подписаться под чужим именем…
Застрелить шестнадцатилетнего мальчишку, который тебе верил.
Обокрасть женщину, которая тебя любила.
Ударить по лицу прекрасную девушку металлом, который для нее все равно что серная кислота.
А тот факт, что в противном случае она бы его немедленно убила, вряд ли приняли бы в расчет голоса из прошлого: отца, тетушки, наставников из Винчестера и Оксфорда. Перед ними он по-прежнему чувствовал себя полной свиньей.
И чем эта вампирша, по сути, отличалась от Антеи?
Нехитрый механизм сдался. Эшер отворил дверь, и слабый отсвет газа из буфетной наверху бросил какой-то странный блик на внутреннюю часть замка. Джеймс придержал дверь ногой и зажег спичку.
С той стороны замок был серебряный.
Из-за двери потянуло запахом свежих опилок. И кровью.
По спине вновь пробежали мурашки. Эшер затаил дыхание, вслушался. Затем поставил замок на предохранитель, чиркнул еще одной спичкой и заглянул в подвал.
Из темноты вновь блеснуло серебро. Там, где раньше располагалась небольшая, скудно обставленная комната (кровать да кресло), теперь в двух шагах от Эшера сияла решетка из стальных прутьев с серебряным покрытием. Там, где прутья уходили в пол, насыпан был валик из желтых свежих опилок.
За решеткой блеснула пара глаз, похожих на кошачьи.
Пламя подобралось к пальцам, и Эшер задул спичку. Во мраке, слабо разбавленном льющимся сверху полусветом, он различал за решеткой лишь бледное слепое пятно лица и еще два бледных пятна – руки.
Из темноты раздался голос:
– Вам нужна моя капитуляция? Я был согласен сделать все, о чем меня просили. Мало того что вы предали меня, что вы мне лгали… Теперь еще и… это.
Последовала пауза. Эшер ошеломленно глядел во тьму. Из-за серебряной решетки вновь просияли странные глаза.
Потом голос произнес:
– Доктор Эшер. Лингвист из Лондона. Дон Симон говорил, вы были шпионом.
Внезапно Джеймс все понял.
– Это не ваша жена кричала, – сказал он.
Одно из бледных пятен взметнулось, слилось с другим: Эрнчестер поднес руку ко рту и вновь закрыл глаза.
Эшер торопливо продолжил:
– Это был другой вампир, женщина. Она напала на меня возле стены. Вы знаете, где они хранят ключи?
Эрнчестер покачал головой.
– Они у Фэйрпорта, – сказал он, помедлив. Выговор его, как Эшер подметил еще в поезде, был архаичным. – Где Антея? Они сказали, что держат ее где-то здесь…
– Я не знаю.
– Найдите ее. Заклинаю вас, заберите ее отсюда…
Эшер подступил к решетке и ощупал замок. Да, этот простой отмычкой не откроешь. Глаза уже привыкли к темноте. В глубине глыбой мрака обозначился кожаный саркофаг. Сам граф в старомодном хвостатом сюртуке, красно-желтом жилете и панталонах со штрипками показался Джеймсу совсем маленьким. Пыльный призрак, мумия, которую нельзя выносить на свет.
– Я вернусь.
На скамье возле внешней двери Эшер заметил перчатки, в которых Антея была в «Ля Станца», и алую ленту с висящей на ней черной жемчужиной. Надо понимать, Кароли принес это сюда в качестве доказательства, что Антея у него в руках.
«В чем же дело? – размышлял Эшер, взбегая по лестнице в буфетную и снова придвигая шкафчик к стене. – Что они ему могли предложить? Ведь Эрнчестер добровольно сел в поезд на вокзале Черинг-Кросс. И когда убивал Крамера, он тоже был свободен в своих поступках…»
Эшер вспомнил открытую улыбку юноши и стиснул зубы.
В офисе горел свет, и одна из штор была задернута лишь наполовину. Плохо. Надо будет действовать осторожнее, чтобы снаружи не заметили, как он тут роется в ящиках стола. Тихо было в этом крыле дома. Через несколько минут они вернутся и, скорее всего, обыщут всю лечебницу. Эрнчестер прав: надо освободить Антею. Пока она в руках Кароли, в руках у него и сам Эрнчестер. То, что он вообразил себе, услышав женский крик, уже говорит само за себя.
«Убийцы! – подумал он в бессильной злобе. – То, что эта девчонка хотела сделать со мной, Антея творила в течение двух столетий! Почему я должен выручать их?»
И тут же вспомнил старый портрет: седая, располневшая, придавленная горем женщина. «Как он мог умереть?»
Беспорядок на столе у Фэйрпорта был ужасающий. Хотя до Лидии доктору, конечно, далеко. Среди прочих бумаг Эшер нашел номер «Таймс» за прошлую пятницу и желтый конверт, в котором обнаружились два железнодорожных билета.
Париж – Константинополь. Через Вену.
Константинополь?
И пришла догадка.
«Мало того что вы предали меня, что вы мне лгали…» Согнувшись в три погибели, Эшер подобрался к телефону.
– Центральная телефонная станция Вены слушает, – раздался бодрый женский голос. – Добрый вечер, милостивый государь!
– Добрый вечер и вам, милостивая государыня! – ответил Эшер. Церемонность венских телефонисток давно была ему не в новинку. – Будьте столь любезны, соедините меня с кафе «Доницетти» на Герренгассе и попросите, чтобы к аппарату пригласили герра Обера, пожалуйста!
Где-то хлопнула дверь. По лестнице внизу торопливо пробежали. Секунды падали, как комья земли на крышку гроба.
– Сию секунду, милостивый государь, с моим превеликим удовольствием!
Он слышал, как она долго и витиевато приветствует того, кто подошел к аппарату в кафе «Доницетти», и просит пригласить досточтимого герра Обера, с которым желает говорить другой досточтимый герр… Затем послышались совсем уже удаленные голоса: «…не видать… где-то был…»
«Минута, – подумал он. – У меня в запасе не больше минуты…»
– Ладислав Левкович к вашим услугам, милостивый государь!
– Герр Обер Левкович, я сознаю, сколь бестактно отрывать от дел такого занятого человека, как вы, но скажите: герр Холивелл, англичанин, не обедает ли у вас в данный момент? Будьте столь добры, дайте ему знать, что герр Эшер очень бы хотел поговорить с ним на крайне важную тему! Премного вам благодарен…
Прижимая трубку к уху, Эшер поднялся на колени и, бросив быстрый взгляд в сторону окна, продолжил осмотр бумаг. Пара-тройка рабочих блокнотов, содержащих записи бесед с долгожителями Вены и окрестностей, толстая пачка счетов за химическое и прочее оборудование. В ящике стола – вскрытые конверты из австрийского посольства в Константинополе, и в каждом весьма крупный счет и подпись «Кароли». Судя по датам, все они отправлены за последние два года. А в самом конце ящика – около дюжины ключей, ни один из которых явно не подходил к замку посеребренной решетки. Значит, только ломом. В подвале, где стоит генератор, должен быть лом…
«Проклятье! – подумал Джеймс. – Да прекращай ты там болтать с герром Обером и беги к телефону…»
– Положите трубку, Эшер.
Он повернул голову. В дверях, направив на него пистолет, стоял Фэйрпорт.
Глава 9
Эшер не двигался.
– Я выстрелю, – заверил Фэйрпорт.
Он обошел комнату по дуге, не приближаясь к Эшеру и по-прежнему держа его на прицеле. Подобравшись к аппарату, нажал на рычажки, прервав связь. Эшер сел на полу, подобрал под себя ноги, поиграл оглохшей трубкой.
– Даже в своего соотечественника?
Это был старый прием – надавить на чувство патриотизма. Однако Фэйрпорт и сам не первый год участвовал в Большой Игре, так что вряд ли его этим проймешь.
– Это дело важнее интересов отдельной страны, Эшер, – мягко сказал Фэйрпорт. Тут же чуть подался назад, чтобы не оказаться в пределах досягаемости. – Но вы, я смотрю, ничем не лучше этой скотины Игнаца. О чем вы оба думаете? Вы, как дикари, готовые разорвать том Платона, чтобы законопатить им протекающую крышу! Это открытие, может быть, величайшее в истории человечества! И вот один прикидывает, как применить таких существ в Македонии или против русских в Болгарии, а другой – как их уничтожить, потому что иначе нарушится равновесие в этой вашей Большой Игре. Нет, вы не понимаете! Не желаете понять.