– Это не твое дело! – Голос Мастера Константинополя звучал резко и сдавленно. Он затянул повязку с такой силой, что Эшер невольно воскрикнул:
– Я знаю, что ты воюешь с чужаком, вторгшимся на твою территорию. Я знаю, что ты не доверяешь своему нынешнему выводку… и я знаю, что ты больше не способен создавать новых птенцов. – Ногти снова впились в руку Джеймса, терзая онемевшую плоть. – Я угадал? Ты потерял эту способность уже давно. Вас всего шестеро на огромнейший город… Город, где власти не обращают внимания на убийства армян, евреев, бедняков! Даже твои птенцы поговаривают, что ты стал слишком разборчив в выборе новых вампиров… на место тех, которых уничтожил раньше… Но когда пришел чужак, ты все же попытался. И попытка не удалась. Ты смог взять разум птенца, но не смог изменить состав его плоти… И тогда через бывших союзников султана – а с ними у тебя давняя связь! – ты послал за единственным вампиром, которого смог бы держать под контролем… чтобы он сделал для тебя то, чего не сумел сделать ты сам…
Пальцы вампира сомкнулись на его горле, как волчьи челюсти, а колено, подобное пяте гранитного столба, вновь вдавилось в грудь. Олюмсиз-бей произнес очень тихо:
– Я… мог бы… убить тебя…
– Если бы не нуждался в наживке… – просипел Эшер. – Наживке для поимки Антеи, а значит, и графа… Если, конечно, Эрнчестер еще не связался с чужаком…
Пальцы на горле разжались, прошелестел, мазнув по лицу, шелк одеяния Бея. Вампир встал. А затем пнул Эшера, как в бешенстве пинают камень. Потом еще раз. Потом еще. А потом Джеймс снова потерял сознание.
Глава 20
– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – Пророк Его. – Голос муэдзина, как золотая спица, пронзил тяжелый липкий туман сновидений. – На молитву! На молитву!
«Антея», – подумал Эшер, пытаясь выбраться на поверхность и снова соскальзывая в бархатную темную бездну. Антея стояла у вагонного окна, он видел ее молочно-белый профиль на фоне обсидиана ночи. «Чарльз никогда не любил поезда», – сказала она. Затем ее бледные руки и лицо стали мраморными надгробными стелами за Адрианопольскими воротами, а чернота волос и платья обратилась в черноту ночи.
В хрупком лунном свете он увидел маленького сутулого старомодно одетого мужчину, движущегося от надгробия к надгробию с порхающей легкостью вампира. Выйдя на открытое пространство, Эрнчестер замер. Эшер почувствовал присутствие некой тени, еще не видя ее; просто ему показалось, что снова пахнуло кровью и гнилью. Эрнчестер двинулся, словно бы собираясь бежать, но тень уже была перед ним.
Воздух вздрогнул, пронизанный смехом вампира.
«Думаешь, он перестал ему покровительствовать и теперь этот человек наш?»
Голос проник в его мрачные сны, тихий, как шелест ветра, но Эшер знал, что голос этот ему не приснился. Ужаснувшись, Джеймс тщетно пытался выбраться из пропасти сновидений.
– Если бы он захотел его смерти, она бы уже наступила, – проворчал другой голос, явно принадлежащий одноглазому Харалпосу.
– Разбудим его, – хихикнула Байкус Кадинэ. – Разбудим и спросим.
«Разбудим!» – Он застонал во сне. – «„Разбудим!“ Они уже стоят вокруг моей кровати!»
– Может быть, оживить его поцелуем? – Глубокий грудной голос Пелагеи. – Как царевну в тереме?
Что-то похожее на острые ноготки пробежало по его голой груди.
Шепот расплывался, пропадал. Эшеру казалось, что он видит тусклый золотистый очерк дверного проема, подсвеченный дырчатой медной лампой из коридора. Сами вампиры, столпившиеся вокруг него, были незримы, и лишь зрачки их изредка вспыхивали красным.
– Может быть, он знает, куда делся Бей?
– Почему ты думаешь, что он знает?
– Кто-то же принес его сюда…
– Мы должны найти его…
– И что мы ему скажем? – насмешливо спросил Зардалу. – Что какой-то негодный армянский пес был найден с разорванным горлом?
– Обескровленный…
– В церкви…
– Этот человек был священником…
– Тогда он тем более этого заслуживал.
– Если бы только он! А еще старик, продававший инжир…
– Он становится дерзок, наш Сумеречный Волк. – Зардалу произнес это имя по-турецки – Гелге Курт; слово прозвучало гортанно и резко. – Теперь Бей волей-неволей должен нарушить уединение, снова выйти в ночь, прекратить возиться с дастлахом и со своими неверными алеманами…
– А если он этого не сделает?
– Таких убийств не прощают. Не удивлюсь, если Бей прикажет нам найти этого чужака Гелге Курта и убить его…
– А что бы ты сказал о крестьянине, вообразившем себя солдатом только потому, что другой выслужившийся крестьянин вручил ему ружье?
– Мы должны найти Бея…
– …найти его…
Эшер уже не знал, точно ли они толпятся в его комнате. Ему вдруг показалось, что если он сейчас проснется, то найдет ее пустой. Двери открыты настежь, в пятнистом свете висящей в коридоре лампы смутно золотится стена.
«Это не твое дело!» – сказал Олюмсиз-бей.
И Чарльз: «Я любил ее до самой смерти и после смерти».
Эшер подумал, что знает, где нужно искать Олюмсиз-бея, – и сердце его сжалось от боли и жалости.
– Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – Пророк Его. – Отдаленный голос муэдзина проник сквозь оконные решетки, за которыми истекал кровью причудливый и величественный константинопольский закат.
Лидия никак не могла совладать с собственными руками и придать прическе хотя бы относительную симметричность. «Да и в конце-то концов, – подумала она, пытаясь сосредоточиться исключительно на щипцах для завивки, – никогда они у меня не кудрявились как положено…»
Она старалась не глядеть на стол, где лежал вскрытый конверт с короной Габсбургов.
В этом не было нужды. Лидия уже знала содержание письма наизусть:
«Если Вам дорога жизнь Вашего мужа, мы можем встретиться возле Горелого Столпа сегодня в 3:00. Один из Ваших знакомых – слуга Бея, но не говорите об этом никому, иначе Ваш муж к утру будет мертв. Доверьтесь мне.
Кароли.
Доверьтесь мне…»
Горелый Столп Лидия видела два дня назад, когда они с Разумовским направлялись к базару. Столп представлял собой массивный монумент из византийского порфира с закопченным бронзовым всадником, стоящий в самом средоточии старого города, окруженный лабиринтом дворов, переулков, складами и заброшенными банями.
Идеальное место для похищения, особенно если жертву предварительно усыпить хлороформом. Когда ей утром доставили это письмо, Лидия первым делом подумала: «Да что он, меня за дурочку принимает?»
Однако уверенность в том, что подозрение ее правильно, не принесла Лидии облегчения, когда во время чаепития у леди Клэпхэм часы в посольстве пробили три.
И если герр Якоб Цайттельштейн сегодня вечером не придет на прием к этому турку, приятелю герра Хиндла (при условии, что герр вообще вернулся из Берлина), что ей тогда делать?
Уже среда. Джеймс пропал неделю назад.
Она закрыла глаза, щипцы остывали в опущенной руке. «Боже правый, помоги мне найти его, – молилась Лидия. – Господи, укажи хоть еще одну ниточку, кроме этой…»
«Лед», – немедленно пришло ей в голову. В памяти зазвучал голос Разумовского, приглушенный гомоном Большого Базара: «Кто-то с кем-то обязательно знаком…»
Если герр Якоб Цайттельштейн отправился в Берлин за какой-то деталью сломавшейся холодильной установки, Олюмсиз-бей должен покупать лед. За пару дней можно проследить…
«Я не могу ждать пару дней! – в отчаянии подумала она. – Джейми не может ждать пару дней!»
Сзади послышался какой-то шум, и Лидия испуганно открыла глаза…
В зеркале она увидела, что на пороге комнаты, моргая от льющегося сквозь решетки света, стоит Маргарет.
Желудок болезненно сжался.
«Только не перед встречей! – безнадежно подумала Лидия. – Еще одной сцены я не вынесу…»
Она поправила очки и обернулась, не вставая со стула. Рыжие волосы рассыпались по плечам. Следовало сказать что-нибудь нейтральное, например: «Здравствуйте, Маргарет» или: «Ну как? Вы купили, что собирались?» (Гувернантка ушла из дому утром, когда Лидия еще не проснулась.) Но сил на слова не нашлось. Лидия молча смотрела, как Маргарет озабоченно теребит кружево своей митенки.
Наконец она подняла глаза:
– Миссис Эшер… Лидия, я… я прошу извинить меня.
С пятилетнего возраста Лидию приучили, что в таких случаях следует улыбнуться и сказать: «Все в порядке». Но рука чуть выше локтя была накрест залеплена пластырем и перебинтована. Доктору Манцетти и леди Клэпхэм, порекомендовавшей Лидии этого врача, она сказала, что ее покусала собака.
Спрашивать «Почему?» тоже не имело смысла.
Найденный ею сонет все уже объяснил.
Прошедшей ночью она долго не могла уснуть, строки не шли из головы, заставляя сердце биться сильнее. Ничего похожего Лидия еще не ощущала. Во всяком случае, к Джеймсу она испытывала совсем иные чувства. А тут вернулся старый страх перед Исидро…
Но в синих глазах Маргарет стояли слезы, и гнев пошел на убыль.
– Вы боялись за него, – словно бы утешая ее, сказала Лидия. – И вы хотели помочь ему. Вы боялись, что он умрет из-за этого данного мне обещания.
Маргарет вспыхнула, пошла пятнами и снова уставилась на свои перчатки. Из-под пенсне поползли струйки слез. «Эта женщина пыталась убить меня, – устало подумала Лидия. – Почему я должна щадить ее?»
Однако Лидия знала ответ и на этот вопрос. Потому что не сонет был причиной того, что Маргарет вчера захлопнула дверь. Причиной была она, Лидия Уиллоуби, наследница, отнявшая у Маргарет последнее. Ведь ни один из найденных сонетов не был посвящен мисс Поттон.
– Простите, – прошептала Маргарет. – Простите меня. Я сама не знаю, что такое на меня нашло… – Хотела убежать, но остановилась, обернулась, привычно ожидая наказания.
Может быть, вампир просто внушил ей вчера острое чувство ревности? Лидии вспомнилось на мгновение смуглое одутловатое лицо чужака, его звериный оскал…