Но как многие элементы английской культуры, мистер Панч пришел к нам из другой страны: поначалу он был итальянцем. Он прямой наследник итальянского Ренессанса и персонажа комедии дель арте по имени Пульчинелла. Своим появлением на свет Панч обязан странствующим итальянским актерам, дававшим представления в Лондоне в XVI веке. Сэмюэл Пипс впервые увидел поставленный итальянцем Пьетро Джимонде спектакль о Панче и Джуди в Ковент-Гардене 9 мая 1662 года. По его словам, это было «представление итальянских марионеток».
В XVII и бурном XVIII веке Панч и Джуди действительно были марионетками. Только в викторианской Англии Панч стал перчаточной куклой, что позволило ему еще яростнее размахивать дубинкой. Со временем он постепенно сменил аудиторию со взрослой на детскую: чем более наивными и шумными становились проделки Панча, тем младше были зрители, способные оценить подобный юмор.
В то же время Панч расстался с некоторыми довольно мрачными компаньонами. Из спектаклей исчезли Висельник и Дьявол. Потом куда-то делся пес Тоби, которого в оригинальных представлениях играла живая собака.
Сюжеты сценок о Панче, как правило, сводятся к его встрече с законом и иногда со сверхъестественными силами. Он возмутителен, как Дон Жуан, и неистов, как Дик Турпин, но в конце всегда побеждает. Неудивительно, что он «доволен как Панч». Со своим причудливым нарядом из XVII века и гротескным итальянским акцентом он отлично вписывается в галерею колоритных английских разбойников.
Джуди. Где младенец?
Панч (печальным тоном). Случилось несчастье. Ребенок был такой противный, что я уронил его в окошко.
Джуди испускает душераздирающий вой, оплакивая потерю ребенка. Потом приходит в ярость, хватает дубинку и начинает колотить Панча по голове.
Панч. Ну не сердись, дорогая. Я это не нарочно.
Джуди. Ты у меня поплатишься за то, что выбросил ребенка в окошко.
Она продолжает наносить ему удары по голове, но Панч выхватывает у нее палку, набрасывается на жену и жестоко бьет ее.
Джуди. Пойду к констеблю, пусть посадит тебя за решетку.
47Морские курорты
Представьте себе такую сцену. Мы на берегу знаменитого морского курорта, стоим под навесом автобусной остановки и смотрим на море. Волны монотонно набегают на гальку, даль скрывается в тумане, в лицо нам летят мелкие брызги.
Пытаясь согреться, мы крепче обхватываем ладонями бумажный пакет с жареной рыбой и картошкой, щедро посыпанной солью и сбрызнутой уксусом. Вообще-то в августе не должно быть такой погоды, говорим мы себе, возмущенные, но все же готовые смириться с неизбежным.
На камнях перед нами какие-то стойкие личности в застегнутых наглухо куртках с капюшонами спасаются от непогоды под тентами жизнерадостной расцветки. Тенты оглушительно хлопают на ветру, едва не срываясь со вбитых глубоко в песок шестов.
Неужели там кто-то купается, изумленно спрашиваем мы, отправляя в рот ломтик жареной картошки и чувствуя соль на языке. Нет, показалось. Но вообще тут довольно весело, правда? Правда же?
Не знаю, правда это или нет, но мы можем утешить себя тем, что получили традиционный английский опыт. В точно такой же ситуации уже побывали наши родители и прародители и, вполне вероятно, – с поправкой на глобальное потепление – побывают наши дети и внуки.
Увлечение англичан отдыхом на морском побережье сформировалось довольно поздно – после того как доктор Ричард Рассел опубликовал трактат под названием «Диссертация касательно пользы морской воды при болезнях желез». Это был 1750 год, и открытие целебных свойств морской воды спровоцировало настоящее столпотворение в курортных городах на пике сезона. Рассел перенаправил часть людских потоков на морское побережье и сам подал пример, перебравшись в небольшую сассекскую деревушку под названием Брайтелмстоун.
Это был провидческий ход. Прошло всего десять лет, и Брайтон – так его стали называть – превратился в процветающий курорт. В 1820 году в нем построили Королевский павильон, а население достигло 24 тысяч человек. Популярности английских морских курортов, как ни странно, способствовали Наполеоновские войны: состоятельные люди уже не рисковали выезжать на континент и предпочитали проводить каникулы на родине.
Затем морские берега стали гораздо ближе благодаря паровым судам. В 1830 году паром, следовавший из Лондона в Маргит и обратно, перевез 95 тысяч человек. Затем появились поезда. Затем автобусы, популярность которых взлетела между двумя войнами благодаря специальным ценам на экскурсионные билеты и введению оплачиваемых отпусков. Еще позднее люди приезжали на скутерах, и ни одни банковские каникулы в Брайтоне не обходились без дебоша и драки между модами и рокерами.
За последние десятилетия число морских курортов сильно сократилось: люди предпочитают отдыхать за рубежом или по путевкам «все включено» на Канарских островах. Пожилые квартирные хозяйки, сдававшие отдыхающим комнаты в приморских городках, одна за другой отошли в иной мир, отели в духе «Фолти Тауэрс» закрылись, прогулочные пирсы сгорели или разрушились от времени, старые комедианты из курортных театров отдали Богу душу. Уже существующие курорты более отчетливо разделились по классовому признаку: Блэкпул и Маргит – для рабочего класса, Брайтон и Саутпорт – для среднего класса. Лайм-Риджис и горстка других балансируют на грани чего-то большего. Во всяком случае, на пляжах Дорсета подают итальянские салаты с панчеттой по безумным ценам, а это что-нибудь да значит.
В каком-то смысле все это тоже очень по-английски. Хотя ободранные автобусные остановки, грязноватые ночные клубы и доносящийся со стороны моря запах гниения – это та изнанка Англии, которую мы предпочитаем не замечать.
Ты думаешь, в Маргите более оживленно? Кусок сыра, кишащий паразитами, тоже можно назвать более оживленным по сравнению с неиспорченным куском. В Маргите нет недостатка в обществе, но это общество такого сорта, что люди, осмотрительно выбирающие себе круг знакомств, отнюдь не стремятся сюда попасть. Раз в неделю в Лондон отправляется баржа, нагруженная скумбрией и селедкой, и возвращается, нагруженная людьми. Дешевизна этого путешествия делает его одинаково привлекательным и для дохлой рыбы, и для оживленной человеческой компании. Так что, возможно, твое одиночество в Рамсгите не так плохо, как может показаться.
48Клубника со сливками
Где-то между 1859 и 1865 годами, когда Англия переживала период стремительных перемен, адвокат из Бирмингема Гарри Джем и его друг Аугурио Перера придумали теннис, соединив лучшие приемы пелоты (испанской игры в мяч) и английских игр с ракетками. Первый матч состоялся на крикетной площадке в Эджбастоне. Затем в 1872 году они со своей игрой перебрались в Лемингтон-Спа и основали первый в мире теннисный клуб. В следующем году уроженец Уэльса майор Уолтер Уингфилд запатентовал очень похожую игру, заимствовав правила у лапты, и назвал свое изобретение «сферистикой» (sphairistike) от греческого слова, означающего «связанный с игрой в мяч». Этот вариант стал известен под названием «стики».
Развитие тенниса и особенно традиции Уимблдона (см. главу 50) шли рука об руку с типично английским десертом – клубникой со сливками. Его вкус напоминает о зеленом, окутанном летящей пыльцой английском лете, о ничейном счете и гулких ударах мяча о ракетку. За время Уимблдонского турнира зрители уничтожают приблизительно 23 тонны клубники и 7000 литров сливок.
Первым объединил теннис и клубнику со сливками кардинал Томас Уолси в начале XVI века. Он построил Хэмптон-Корт, где члены семьи Тюдор играли в лапту, и первым догадался сдобрить клубнику сливками и подать ее высоким гостям в перерыве между партиями.
Впрочем, клубника со сливками не спасла Уолси от гнева Генриха VIII, который позднее отобрал у него Хэмптон-Корт. Тем не менее традиция успела закрепиться, и на первом теннисном турнире в Уимблдоне в 1877 году публике тоже предлагали клубнику со сливками.
Цена одной порции клубники со сливками в Уимблдоне (в фунтах)
1990 – 1.60
1995 – 1.75
2000 – 1.80
2005 – 2.00
2010 – 2.50
2014 – 2.50
49«С пчелкой я росу впиваю…»
Вокруг Шекспира сложилась атмосфера особой английской магии, и с его произведениями связано множество суеверий. Актеры стараются не цитировать «Макбета» без особого повода, особенно в театре, а саму трагедию называют иносказательно – «Шотландская пьеса» или «Пьеса Барда». В воображении Редьярда Киплинга родилась история о детях, «нарушивших покой холмов» и случайно вызвавших эльфа Пака, или Робина Доброго Малого, оттуда, где он спал много сотен лет, – для этого оказалось достаточно лишь прочитать вслух отрывок из «Сна в летнюю ночь» в день летнего солнцестояния. Заклинания шекспировских ведьм в «Макбете», возможно, были позаимствованы у настоящих ведьм того времени.
А есть еще «Буря».
Среди героев этой пьесы – чародей Просперо и «дух воздуха» Ариэль, которого он превращает в своего слугу. В акте V Ариэль поет песню «С пчелкой я росу впиваю…», пожалуй, самую английскую и самую запоминающуюся из всех песен Шекспира. Многие композиторы перекладывали слова этой песни на музыку, но самым известным стал вариант Томаса Арна, автора помпезного гимна «Правь, Британия».
Эта шекспировская песня стала своего рода пасторальным гимном нации.
С пчелкой я росу впиваю,
В чаще буквиц отдыхаю;
Там я сплю под крики сов,
А в тиши ночных часов
На крылах летучей мыши
В теплом мраке мчусь все выше.