Вышеперечисленные научные и просветительские проекты, активным участником которых был Олдос Хаксли, а также его неизменная увлеченность вопросами естественных наук не позволяет предположить, что писатель когда-либо пренебрежительного относился к науке и прогрессу, что якобы прочитывается в «Дивном новом мире», а также в последующих его романах. Хаксли обвиняет отнюдь не науку, не знание, а добровольное или инспирированное невежество масс, а также злонамеренность власти.
Указывая на необходимость «научного просвещения» писателей, он, вместе с тем, неизменно подчеркивал ограниченность научного знания как такового, что нисколько не усмирило собственную страсть писателя к науке, однако задало ей неожиданное направление. Пусть не в поэзии, как об этом мечтал сам О. Хаксли, а в прозе, но наука обрела в его произведениях тот драматизм и ту особенную интригу, которых ему так сильно недоставало в литературе предшественников и современников.
Хаксли полагал, что наука оказывает все более существенное влияние на дух, сознание и абсолютно все стороны жизни человека и планеты. Следовательно, писатель просто-напросто не может ее игнорировать. Разумеется, это спорная точка зрения. В современной литературе найдется немало литераторов, словно не замечающих того, в каком именно времени они живут. Но у Хаксли не было ни малейшего сомнения в значительности того места, которое должна занимать наука в современной культуре.
Знаменитый философ и политолог Исайя Берлин, неоднократно встречавшийся с Олдосом Хаксли, пишет в своих воспоминаниях: «Наверно, после Спинозы никто с такой страстью, последовательностью и полнотой не верил в тот принцип, что освобождает лишь знание <…>»[135]. Хаксли действительно не мыслил цивилизацию без развития науки, он не был сторонником опрощения, но вместе с тем ясно видел, какую угрозу представляет для мира слияние бюрократии с технократией. В письме к Бертрану Расселу, он задает риторический вопрос: «Не утратит ли она [наука] в результате «человечность»? (Letters, 391).
3. Неопаловское обусловливание и гипнопедия
Фрейдизм и бихевиоризм – это разные полюса, но они совершенно совпадают в оценке присущей индивидуумам несхожести. Как ваши заласканные психологи подходят к фактам? Очень просто. Они не замечают их. <…> Отсюда их неспособность иметь дело с человеческим характером – таким, каков он есть, или хотя бы дать ему теоретическое объяснение.
Отношение писателя к бихевиоризму требует отдельного комментария.
Ирония Хаксли, направленная на бихевиоризм и павловскую рефлексологию, совершенно очевидна в Главе 2 «Дивного нового мира», действие которой происходит в Младопитомнике, в залах неопавловского формирования рефлексов. Действительно, резкое неприятие писателем русского физиолога И. П. Павлова, которого он тогда считал придворным большевистским ученым и едва ли не врагом рода человеческого, на долгие годы предопределило критическую специфику некоторых текстов Хаксли. Много лет спустя он слегка скорректировал свою оценку:
В политике Павлов, судя по всему, придерживался старомодных либеральных взглядов. Но по странной иронии судьбы именно его исследования и основанные на них теории породили огромную армию фанатиков, сердцем и душой, рефлексами и нервной системой преданных уничтожению старомодного либерализма всюду, где его только можно найти»[136].
Хаксли совершенно напрасно полагал, что павловское учение целиком сводится к теории рефлексов и обусловливания. Оно, в сущности, объясняет лишь биологический уровень развития и функционирования человека. Еще в 1920-е гг., на которые пришелся пик всемирной популярности русского физиолога, Хаксли объявил, что открытия Павлова приведут к оглуплению и порабощению человечества.
«Уотсон», фамилия одного из героев, как и «Павлов», возникает в романе не случайно. Хаксли полагал, что цель Джона Уотсона, родоначальника бихевиоризма, как и цель Павлова, состояла в том, чтобы, поняв поведенческие механизмы, научиться ими управлять, чтобы «обусловливать» и «предсказывать» поведение. Эти слова стали знаковыми после выхода в свет манифеста Уотсона «Психология как ее видит бихевиорист» (Psychology As the Behaviorist Views It, 1913). Уотсон создал науку управления поведением, применив открытый Павловым механизм формирования условных рефлексов к человеку. Классический бихевиоризм редуцировал сложнейшие явления психики, сводя их к знаменитой формуле «стимул – реакция». Именно в недрах бихевиоризма родилась мысль о возможности успешного манипулирования человеком в смысле тренировки необходимого набора поведенческих реакций. Девизом бихевиоризма стали слова: «контроль и предсказание».
В 1957 г. Хаксли пишет хвалебный отзыв о крайне тенденциозной книге Уильяма Сарджента «Борьба за сознание. Механизмы идеологической обработки, промывания мозгов и контроля над мыслями» (Battle for the Mind)[137]. Книга «Борьба за сознание» анализирует взаимосвязь павловских открытий с переменами в религии и политике, которые привели, по мнению автора, к открытию особых способов «промывания мозгов», дознания и пропагандистского одурманивания. По иронии судьбы, и сам Сарджент имел непосредственное отношение к разработке некоторых методов контроля сознания, о чем Хаксли, правда, мог и не знать[138]. Однако именно книга Сарджента подтолкнула писателя к очередному страшному прогнозу:
Теперь, когда диктаторы вооружены систематическими знаниями о способах возбуждения мозговых функций с целью изменения и переформирования рефлексов, я реально не вижу, что может спасти несчастное человечество (Letters, 847).
Сарджент, среди прочего, был интересен Хаксли тем, что лично занимался вопросами внушения и предупреждал о том, что предоставляемые суггестией возможности открывают дорогу манипулированию умами со стороны государства.
Необихевиорист Б. Ф. Скиннер назвал «Дивный новый мир» «бихевиористской утопией». Думается, Скиннер прежде всего отсылает нас ко второй главе романа, где Олдос Хаксли почти буквально воспроизводит знаменитый реальный уотсоновский эксперимент с младенцами и кроликами, во время которого младенцам предъявляли кроликов, что сопровождалось грохотом и воем. Иногда применялись и слабые разряды тока. Эксперимент, как и задумано, формировал у младенцев негативный аффективный комплекс. Действие второй главы романа происходит в Зале Неопавловского Формирования Рефлексов. Ученые и няни проводят тренинг с цветами и книгами, модифицируя интуитивное поведение младенцев, положительно подкрепляя желательные реакции и отрицательно – нежелательные.
В младенческом мозгу книги и цветы уже опорочены, связаны с грохотом, электрошоком, а после двухсот повторений того же или сходного урока связь эта станет нерасторжимой. Что человек соединил природа разделить бессильна (ДНМ, 321).
В Мировом Государстве экономисты пришли к выводу о маркетинговой бесполезности цветов и книг, в отличие от спорта и публичных мероприятий, использующих дорогую технику. Таковы способы, с помощью которых Новый мир стал виртуозно «обусловленным» государством.
Хаксли весьма остроумно критиковал бихевиоризм во многих публицистических работах. Так, в сочинении 1937 г. «Цели и средства» он находит изъян в теоретических основах бихевиоризма и разрушает его фундамент средствами самой бихевиористской логики:
Если разум – всего лишь эпифеномен материи, если сознание полностью обусловлено физическими изменениями, тогда нет ровно никаких оснований полагать, что какая-либо теория, порожденная таким аппаратом, безусловно правомерна. Следовательно, если бихевиоризм прав, то нет никаких оснований видеть превосходство той или иной позиции, в том числе и бихевиористской. Другими словами, если бихевиоризм прав, то, скорее всего, он не прав <…> (CE. Vol. IV. Р. 358).
Писатель был убежден, что Уотсон, как и Павлов, были закостенелыми детерминистами. Бихевиоризм, как ему представлялось, одержим «Волей к Порядку, стремлением к аккуратности, противостоящей дикому ошеломляющему разнообразию личностей, которому он предпочитает единообразие культуры» (Letters, 847). Хаксли периодически возвращался к обсуждению разнообразных «за» и «против» бихевиористских методов воспитания и «промывания мозгов».
Бихевиоризм, получивший наряду с психоанализом огромную популярность в США, трактовал психическое как составляющее некой общей информационной системы или как механизм (субъект и объект) управления. При этом не объяснялись ни целостность психического, ни субъективная сторона психических проявлений. Хаксли не находил в теории бихевиоризма какой-либо трактовки творческой активности и присущего человеку стремления к свободе. «Дивный новый мир» описывает новые свойства психики у жертв бихевиористского редукционизма. В этом смысле текст Хаксли продолжает уэллсовскую и замятинскую традицию изображения жертв психиатрического воздействия, подхваченную в дальнейшем Кеном Кизи в «Полете над гнездом кукушки» (1962) и Энтони Берджессом в «Заводном апельсине» (1962).
Критикуя Павлова и Уотсона, Хаксли все же осознавал позитивные, здравые стороны учения бихевиористов. Так, в частности, ему было известно утверждение Уотсона: не изменив фундаментально среду, нельзя сформировать новые модели поведения. Неврозы, психические расстройства, болезни и связанное с ними асоциальное поведение, по мнению бихевиористов, порождены не природой человека как таковой, а пороками среды и, в частности, воспитания. Уотсон, кроме того, предлагал довольно простые методы решения как личностных, так и межличностных проблем, пригодные также для изменения общественных отношений. Методика Уотсона, при последовательном ее использовании, и в самом деле могла бы создать новых людей, счастливых и до