[186]. Он напоминает о положительном влиянии на умственную деятельность никотиновой и аскорбиновой кислот и рассказывает о поисках новых, более мощных стимуляторов. От практических проблем Хаксли переходит к религиозно-философским, в очередной раз подчеркивая важность религиозного прозрения, пускай даже оно будет достигнуто химическим путем. Теперь, презрев ранее принимавшиеся им во внимание опасности, такие, например, как возможное развитие острого психоза, писатель декларирует самоценность любого (!!!) мистического опыта, даже если, стремясь к нему, человек под влиянием наркотика вместо рая попадает в ад:
Есть множество людей, для которых несколько часов в аду – в аду, созданном во многом их собственными стараниями, – могут стать бесценными[187].
Хаксли отводит галлюциногенным наркотикам роль широкодоступного средства просветления, очищения от бремени эго. Тем, кого оскорбляет тот факт, что подобного озарения можно достичь, просто проглотив таблетку, Хаксли напоминает о других средствах, практиковавшихся мистиками всех времен и религий.
Писатель утверждает, что посты, умерщвление плоти, отшельничество, дыхательные техники и т. п. также изменяли химические процессы в организме. При этом он ссылается на то, что в свое время об этом же писали У Джеймс и А. Бергсон:
Церковным властям придется примириться с существованием модификаторов сознания. «Возрождение религии», о которой столько времени говорят, произойдет не в результате евангелических массовых сборищ или выступлений фотогеничных проповедников по телевидению. Оно будет следствием открытий биохимиков, которые дадут возможность большому числу людей достичь радикальной трансценденции и понимания природы вещей[188].
Защищая свою точку зрения на психоактивные вещества, якобы расширяющие сознание, Хаксли приводит перечень своих переживаний, которые, с его точки зрения, следует расценивать не иначе, как составляющие мистического опыта. Итак, перечислим, следуя за Хаксли, эти «ингредиенты»: 1) «райское» чувство огромной благодарности за предоставленную возможность жить; 2) трансценденция субъектно-объектных отношений; 3) ощущение победы над смертью; 4) чувство единения со всем миром живых существ; 5) убеждение в правильности мироустройства, несмотря на присущую жизни грязь, боль и страдания; и, наконец, 6) понимание того, что Бог есть Любовь. Хаксли утверждает, что человек, переживший подобное, получает религиозный опыт, преображающий его существо совершенно и фундаментально:
Есть ощущение, что это переживание имеет такое глубокое трансцендентальное значение, что ни при каких обстоятельствах на это нельзя идти по легкомыслию или ради развлечения (Letters, 843–864).
Подбирая таким образом доказательства, Хаксли подводит нас к следующей мысли: «факты» не позволяют нам исключать химически индуцированный религиозный опыт.
Один из современных биографов Хаксли Дана Сойер, специалист по восточным религиям, обратил внимание на то, что писатель, скорее всего действительно переживший духовное преображение, интерпретировал свой опыт в буддистских и индуистских терминах. Однако другие исследователи полагают, что Хаксли никак не мог обнаружить в индийской философии и буддистских практиках оснований для поиска «синтетической святости», и что в этом смысле в традиционном индуизме у него не могло быть никаких предшественников, на чей авторитет можно было бы опереться[189]. Буддизм и индуизм, в отличие от религий индейцев Северной и Южной Америк, не входят в число тех религий, где практикуются психоделики.
В 1959 г. О. Хаксли делает, на наш взгляд, важнейшее дополнение к размышлениям о визионерском и религиозном экстазах. Описывая химико-мистический опыт в одном из писем и специально подчеркивая, что это бесполезная и даровая благодать, он говорит:
Требуются этические и когнитивные усилия для того, чтобы испытавший ее (даровую благодать. – И. Г.) продвинулся от разового опыта к постоянной просветленности (Letters, 874).
Эта сентенция впоследствии будет озвучена в «Острове», в главе, повествующей о «причащении» подростков мокша-препаратом. Вот что говорит им проводник, сопровождающий их в психоделическом путешествии:
Освобождение <…> конец страданиям, конец вашему невежественному представлению о себе <…>. Но, как и все прочее, это состояние преходяще. И когда оно закончится, как вы распорядитесь своим опытом?.. Превратитесь ли вы снова в глупых правонарушителей, какими вы себя воображаете? Или, увидев свое истинное «я», вы посвятите жизнь тому, чтобы пребывать в этом качестве? <…> Вам решать, как вы обойдетесь с этим опытом <…> (Остров, 217–218).
В «Острове» совсем не случайно подробно приводится спор доктора Роберта и Муругана, юного наследника трона, единственного, кто активно сопротивляется специфическому образованию, принятому на Пале. Их дискуссия почти дословно воспроизводит те дебаты, что разгорались не без помощи и непосредственного участия писателя в середине 1950-х:
Муруган: <…> Я не нуждаюсь в вашем фальшивом самадхи.
– А откуда тебе известно, что оно фальшивое? – спросил доктор Роберт.
– Потому что по-настоящему люди достигают этого состояния после долгих лет медитации<…>.
– <…> (Слова доктора Роберта. – И. Г.) Его возмущает, что четыреста миллиграммов мокша-препарата даже начинающим <…> позволяют увидеть мир таким, каким он предстает свободному от оков «эго» взору
– Но то, что они видят – нереально, – настаивал Муруган.
– Нереально! – повторил доктор Роберт. – Опыт собственных чувств также можно назвать нереальным (Остров, 178).
Атакованный со всех сторон критиками, Хаксли должен был найти ответ на вопрос о «реальности опыта в отношении внутреннего раздражителя, безотносительно к внешнему» – такую он дал формулировку проблеме, вложив ее в уста героя «Острова». Ответ, понятно, лежит в области экспериментальной и теоретической психологии, когнитивных наук и философии.
Ответ Хаксли, данный в романе, сводится к следующему: мы не знаем, как именно психоделики стимулируют «молчащие области мозга». Важно то, что препарат их стимулирует, порой выводя сознание за пределы зрительных, слуховых и прочих галлюцинаций и парапсихологических явлений и предоставляет нам возможность получить (ни больше, ни меньше!) «полнокровный мистический опыт» (Остров, 179).
Как бы то ни было, читателю и критику не миновать следующих вопросов: На чем основывался Хаксли, никогда, насколько нам известно, не имевший чистого мистического (нехимического) откровения, приравнивая химико-мистический экстаз к подлинному мистическому опыту? Каким образом, в принципе, кто бы то ни было может оценить собственное переживание как мистическое, и может ли это качество быть удостоверено кем-либо другим как таковое? Как сознание (разум) может оценивать опыт, при котором, по словам писателя, «бытие стало сознанием, а сознание бытием»? (Остров, 333)
И вновь решение этой дилеммы оказывается зависимым от точки отсчета – от того, будем ли мы считать, что мозг производит сознание или что транслирует его. Либо психоделики производят субъективные впечатления, которые можно считать «мистическим опытом», либо препараты лишь открывают бергсоновский предохранительный клапан, который в обычном состоянии не допускает поступление информации мистического, космического характера.
Однако, по мнению Хаксли, все гипотезы стоят друг друга. Неважность, второстепенность теоретической системы координат в данном вопросе Хаксли объясняет словами доктора Роберта – надо заметить, что это самый внятный ответ, который нам предоставил писатель:
Духовный опыт, как и музыка, ни с чем не сопоставим. Обращение к нему способно исцелить и преобразить вас. И все это, возможно, происходит только у вас в мозгу Сугубо частное явление, которое объясняется не через нечто привходящее, но в пределах физиологии личности. Какая нам разница? (выделено мной. – И. Г.). Мы должны просто считаться с фактом, что определенный опыт заставляет человека прозреть и делает его жизнь благословенной (Остров, 180).
Подчеркнутая мной фраза указывает на то, что некогда расчерченная писателем система координат «целей и средств» в данном случае нарушена. В самом деле, если не важно, чем именно будет вызвано «духовное преображение» человека, то получается, что для такой цели все средства хороши.
Заметим, однако, что в «Острове» мокша-терапия все же не является лишь религиозной церемонией. Действие препарата изучается в курсах дисциплин, преподаваемых на Пале: фармакологии, социологии, физиологии, аутологии, нейротеологии, метахимии и микомистицизме. Как следует из этого перечня, палийцы осознавали, что проблема взаимоотношения религии и психофармакологии должна решаться в рамках междисциплинарных исследований. Эта идея писателя получила развитие в главном медийном органе сторонников изучения и использования психоделиков Psychedelic Review, один из номеров которого был в 1964 г. посвящен памяти Хаксли, писателя, который несмотря ни на что, до самого конца остался жарким сторонником применении ЛСД в психиатрии и психотерапии[190].
В интервью Хансу Бирману, которое Хаксли дал в Топике, в Фонде Меннигера, в 1960 г. (оно было опубликовано лишь четыре года спустя), писатель безоговорочно восхваляет психоделики:
Такие доступные нам сегодня новые препараты, как псилоцибин и ЛСД, могут чудесным образом вызвать духовные состояния, в которых душа способна познать превосходство Духа над материей. Именно так человек чувствует, что он и Вселенная едины, убеждаясь в том, что Вселенная ему не враждебна. Он более не отдельная, сконцентрированная на себе личность, а орудие вечного духа