Альтернативные миры
1. Кошмарный новый мир: постапокалиптический роман Хаксли
В 1948 г. в предисловии к переизданию «Дивного нового мира» Хаксли признал, что, предсказывая, каким будет мир будущего, даже не подумал о расщеплении атомного ядра, а между тем возможности применения этого эпохального открытия интенсивно обсуждались еще в 1920-е гг., после знаменитого эксперимента Резерфорда.
В упомянутом мной трактате «Возвращение в дивный новый мир» Олдос Хаксли утверждал:
…Чистая наука, наука ради науки, не может оставаться таковой бесконечно. Рано или поздно она обязательно превратится в прикладную науку и, наконец, в технологию. Теория переходит в промышленную практику, знание становится силой, формулы и лабораторные опыты, пройдя некоторые метаморфозы, воплощаются в водородную бомбу[338].
Трудно сказать, стал ли бы Хаксли использовать тему ядерной войны, стремясь восполнить такое упущение, если бы американцы не сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Так или иначе, применение ядерного оружия в конце Второй мировой войны подтолкнуло его к созданию постапокалиптического текста «Обезьяна и сущность» (1947).
Романы о ядерном холокосте, как и вся апокалиптическая фантастика, располагаются на границе двух жанров – НФ и хоррора с перевесом в сторону последнего. Сильный акцент на хоррор, т. е. на «устрашение», предопределен тем фактом, что в ядерном кошмаре сплавились основные виды общечеловеческих фобий: страх непредсказуемой и неотвратимой массовой гибели и страх перед невидимой угрозой (в данном случае это радиация). В самом деле, никакое другое оружие не может сравниться с ядерным по разрушительной силе. Советская водородная бомба, испытанная спустя всего 7 лет после Хиросимы, имела по сравнению с «Малышом» и «Толстяком» мощность в 1000 раз больше, что не могло не разогреть воображение не только писателей, но и всех остальных жителей Земли. Никакой другой из известных видов оружия не приносит столь жестоких и длительных страданий тем, кто остается в живых после его применения. И, наконец, невротизирующая все население мира постоянная угроза ядерного взрыва в результате намеренного или случайного применения «военного» или «мирного» атомов – это также общепризнанный факт.
В критике широко распространено мнение о том, что первым об атомном оружии и о тех колоссальных разрушениях, которые оно может произвести, рассказал Герберт Уэллс в фантастическом романе 1914 г. «Освобожденный мир» (The World Set Free: A Story of Mankind). Однако исследования Пола Брайенза показали, что первый «атомный» роман принадлежит перу ирландца Роберта Кроми – это «Трубный глас» (Crack of Doom, 1895)[339]. Между романом Кроми и сбросом бомб на Хиросиму и Нагасаки было написано немало текстов о будущем атомной энергии, в том числе и о ядерной угрозе: «Человек, который потряс Землю» (The Man Who Rocked the Earth, 1915) Артура Трейна и Роберта Вуда, «Тайная сила» (The Secret Power, 1921) Мэри Корелли, уже упомянутые «Последние и первые люди» (Last and First Men, 1930) Олафа Стэплдона, «Публичные лица» (Public Faces, 1932) Гарольда Николсона, роман Малколма Джеймсона «Гигантский атом» (The Giant Atom, 1944), переизданный в 1945 г. под названием «Атомная бомба» (Atomic Bomb), и т. д. Целью фантастов в основном было предостережение человечества от страшной ошибки, которую ему было со всей неизбежностью суждено относительно быстро совершить.
Рассуждая о постъядерной прозе, в частности, американской, следует кратко обрисовать тот общественный климат, который сложился в США после того, как администрация объявила стране о случившемся. Многие художественные и социологические тексты, критикующие «ничем не оправданную жестокость» США по отношению к Японии в августе 1945 г., во многом искажают или замалчивают реальные обстоятельства[340]. Неизбежность решения американского руководства о ядерной бомбардировке японских городов подробно аргументирована американскими военными аналитиками, опиравшимися на данные статистики: каждая неделя промедления означала бы новые многочисленные жертвы, а именно гибель около 7000 американских военных. Следовательно, те, кто утверждал, что «через пару-тройку недель Япония все равно бы капитулировала», игнорируют тот факт, что при таком развитии событий количество новых жертв с американской стороны приблизилось бы к 21 000. Известно, что и после сброса бомбы на Нагасаки (до подписания капитуляции Японией) количество убитых продолжало расти: японцы отрубали головы американским военнопленным, топили военные корабли и подлодки. Простая логика подсказала военным, что продолжение военных действий по оккупации японских островов привело бы к огромному количеству жертв со стороны Японии, в том числе и среди мирного населения, – по некоторым оценкам, вплоть до миллиона.
Согласно опросу Гэллапа, проведенному в США 16 августа 1945 г., на следующий день после капитуляции Японии 86 % населения Америки безоговорочно одобряли ядерную бомбардировку, а единодушная реакция американских солдат выражалась словами «Спасибо, Господи, за атомную бомбу!»[341]. Международная рецепция ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки также не была однозначно отрицательной. Япония, наравне с нацистской Германией, воспринималась в мире как наиболее опасный для человечества агрессор. Такая оценка японской угрозы оправдывалась в глазах американцев памятью о Перл-Харбор и Батаанском марше смерти[342]. Кроме того, она подкреплялась и следующими фактами: еще в Японо-китайской войне, считая с момента вторжения в Манчжурию в 1931 г., японцы отличились немыслимыми зверствами, по данным западных историков, было убито не менее 20 000 000 человек (согласно китайским источникам, эта цифра значительно выше)[343].
В США лишь сравнительно небольшая группа интеллектуалов – в их числе, разумеется, убежденные пацифисты – усмотрела в случившемся угрозу существованию всего человечества. Рядовые американцы также торжествовали по поводу эффектного разгрома Японии недолго: после первого испытания советской бомбы жителей США охватил страх быть уничтоженными в ядерном пожаре на собственной земле. И все же по многим причинам серьезные антиядерные протесты начались в Америке лишь в 1960-е гг.
Таким образом, литераторы, в том числе и Олдос Хаксли, в определенном смысле оказались в авангарде протестного движения. Опередив в художественных текстах выступления многих мыслителей и политиков, писатели указали на опасности как атомного оружия, так и «мирного атома». Первым «постъядерным» романом – я имею в виду не просто жанровую принадлежность, а дату публикации – был «Мистер Адам» (Mr Adam) Пэта Фрэнка 1946 г. По сюжету ядерная катастрофа происходит не в результате бомбардировки, а в результате аварии на заводе в Миссисипи. Радиация приводит к тотальной стерильности мужского населения планеты.
Причина, по которой Хаксли написал «Обезьяну», казалось бы, очевидна: факт публикации постъядерного текста после сброса на Хиросиму и Нагасаки уранового «Малыша» и плутониевого «Толстяка», на первый взгляд, говорит сам за себя.
Центральная часть «Обезьяны», представленная в форме киносценария, открывается сценой в ночном клубе, где выступает полногрудая накрашенная бабуинка, а за ней – на легкой стальной цепочке, прикрепленной к собачьему ошейнику, – выходит на четвереньках Майкл Фарадей. Фарадей плачет, на лице его отражается отвращение и негодование. Певица избивает старого физика.
В другой, не менее известной сцене романа фигурируют два племени бабуинов, воюющих между собой. У обоих племен есть свой Альберт Эйнштейн (это, очевидно, клоны). Ирония состоит не просто в том, что животные клонировали человека, а в том, что они клонировали самого известного физика XX в. Общий тон сцены – издевательский: бабуины держат Эйнштейнов на цепи, силой заставляя привести в действие смертельное оружие, ими же созданное.
Атомный взрыв, с одной стороны, и химическая атака – с другой, приводят к полному истреблению расы бабуинов, которые когда-то были людьми. Умирающие Эйнштейны, утверждающие, что они «никому не делали зла» и «жили только ради истины», видят результаты своих трудов. В итоге их окутывают отравляющие газы и они умирают, «сдавленные хрипы возвещают о том, что наука двадцатого века наложила на себя руки»[344]. Таков результат прогресса, а «прогресс – это измышления о том, будто можно получить что-то, ничего не отдав взамен, будто можно выиграть в одной области, не заплатив за это в другой, как сказано в романе[345].
После Хиросимы литература на ядерную тему не только предложила варианты «историй выживания» или «историй будущего», но и стала искать виноватых. Так, в «Обезьяне» Судный день происходит из-за того, что ученые не задумывались о практических результатах своей работы, участвуя в эксперименте, направленном на то, «чтобы умерли все поголовно». Этим занята, как сказано в романе, «группа блестящих молодых докторов наук, которые служат правительству». Очевидно, эта цитата отсылает нас к Манхэттенскому проекту. По иронии судьбы, физики Силард, Вигнер, фон Нейман и Теллер, участники этого грандиозного проекта по созданию ядерного оружия, с особой жадностью прочитали «Обезьяну и сущность», роман, в котором наука – одновременно тиран и жертва[346].
За год до выхода романа американские физики-ядерщики из Чикагского университета, ужаснувшиеся последствиями применения немирного атома, начали публиковать знаменитый «Бюллетень атомщиков» (