Но вот Ленский (во многом из-за своего упрямства, поэтической гордости – ибо Онегин намекнул на готовность примириться) убит. Голос Автора приобретает сердечную торжественность:
Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь из раны кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь, —
Теперь, как в доме опустелом,
Все в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окны мелом
Забелены. Хозяйки нет.
А где, бог весть. Пропал и след.
В последних строках этой строфы (XXXII) слышен отклик на финал прощальной элегии самого Ленского («Приди, приди: я твой супруг!»). Но если раньше Автор иронизировал над «семейственной» образностью, то теперь освобождает ее от налета пошлости.
В идиллические тона окрашено описание «памятника простого», сооруженного на могиле Владимира; сама могила забыта всеми; позже это печальное описание будет повторено в финале стихотворной повести «Медный Всадник», где говорится о безымянной могиле бедного Евгения. Но, воспроизводя надпись на памятнике, Автор вновь подпускает легкую иронию – и вновь окутывает ее дымкой неподдельной грусти; он смешивает смех и слезы, чтобы читатель проводил Владимира с тем же двойственным чувством, с каким впервые встретил его:
Владимир Ленский здесь лежит,
Погибший рано смертью смелых,
В такой-то год, таких-то лет.
Покойся, юноша-поэт!
Кроме всего прочего, эта грустно-смешная надпись должна вызвать в памяти читателя полукомический эпизод из 2-й главы, когда Ленский над могилой Ларина-старшего повторяет гамлетовские слова: Poor Yorick!.
Все это в полной мере относится и к любовному сюжету Ленского. Он влюбляется в соседку, Ольгу Ларину, не как молодой человек в юную девушку, а как герой романа – в героиню романа; видит в ней только поэтические черты, словно вычитал свою Ольгу в любовной лирике К. Н. Батюшкова:
Всегда скромна, всегда послушна <…>
Как поцелуй любви мила;
Глаза, как небо, голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге… но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет <…>
Ленский воспринимает возлюбленную так же, как Татьяна воспринимает Онегина: сквозь призму литературы. Но беда в том, что читатель имеет возможность тут же взглянуть на Ольгу трезвыми, даже слишком трезвыми глазами Онегина – «Кругла, красна лицом она». Ни золотых волос, ни легкого стана.
Прототипы. Литературная родословная. Как все остальные герои романа, Ленский должен был производить на современного читателя двойственное впечатление: казаться узнаваемым и оставаться неузнанным. Его образ будто «списан» с реальности, а на самом деле за ним нет никакого реального прототипа. (Хотя предпринималась попытка указать на пушкинского сокурсника поэта В. К. Кюхельбекера.) Точно так же обстоит дело и с «литературной родословной». Полукомическая фигура молодого восторженного поэта была разработана русской драматургией конца XVIII – начала XIX в. (роль Фиалкина в комедии А. А. Шаховского «Липецкие воды…»). Образ восторженно-чистого, внутренне трагичного юного «певца» дан в романтической лирике начала века («Сельское кладбище» В. А. Жуковского и др.). Но проекции этих типовых образов, пересекаясь в Ленском, не исчерпывают его «литературной личности» – в отличие от романтизированного образа юноши-поэта в опере П. И. Чайковского «Евгений Онегин» (1878). Оперная трактовка повлияла и на читательское восприятие нескольких поколений.
Евгений Онегин – главный герой пушкинского романа в стихах, действие которого, по подсчетам Ю. М. Лотмана, разворачивается в России от зимы 1819-го до весны 1825 года. Введен в сюжет сразу, без предисловий и прологов.
Евгений Онегин (гл. 1) едет в деревню к занемогшему дяде; застает его уже умершим, вступает в наследство, два дня наслаждается деревенским покоем, а затем вновь впадает в излюбленное состояние разочарованного денди – хандру. Скуку неспособны развеять даже хозяйственные эксперименты в духе времени (замена барщины оброком); одиночество скрашивает только дружба с соседом Владимиром Ленским, молодым поэтом и свободолюбцем, вернувшимся из Геттингенского университета.
Евгений Онегин старше Ленского на восемь лет (родился в 1795 или 1796 г.); в отличие от Ленского – изначально разочарован, но не спешит разочаровать Владимира, влюбившегося в соседку, Ольгу Ларину (гл. 2). Ленский вводит Онегина в дом Лариных; сестра Ольги, Татьяна, влюбляется в Евгения и отправляет ему любовное письмо, «скроенное» по лекалу любовного романа, притом предельно искреннее (гл. 3). Евгений тронут, но отказывается поддержать «романную» игру. Он – в соответствии с этимологическим значением своего имени (см. ст.: «Ленский») поступает как благородный светский человек; выдержав паузу, является в дом Лариных и в саду объясняется с неопытной девушкой. Его исповедь, перерастающая в проповедь, по-отечески тепла, но по-отечески и нравоучительна; он готов любить Татьяну «любовью брата» и даже чуть сильней – но не более того (гл. 4).
Наметившийся любовный сюжет кажется развязанным; Евгений живет анахоретом, подражая Байрону, летом плавает ранним утром в ледяной реке, зимой «со сна» принимает ванну со льдом; «с самого утра» играет «на бильярде в два шара». Онегин получает через Ленского приглашение пожаловать на именины Татьяны, 12 января 1821 г. (гл. 5). Здесь, раздраженный полуобмороком Татьяны (он по-прежнему не верит в непосредственность ее порыва), Евгений решает подразнить Ленского и приглашает Ольгу (которая через две недели должна выйти за Владимира замуж!) на танец. Танцует с ней вальс, мазурку, «шепчет нежно / Какой-то пошлый мадригал», добивается согласия на котильон – чем вызывает бешеную ревность Ленского (гл. 5). Наутро через соседа-дуэлянта Зарецкого (типовая литературная фамилия бретера) получает от Ленского вызов на дуэль. Отвечает – в соответствии с дуэльным кодексом – безусловным согласием. Потом жалеет, но уже поздно: «<…> дико светская вражда / Боится ложного стыда» (гл. 6, строфа XXVIII). Чуть не проспав и прихватив вместо секунданта слугу-француза Гильо, Онегин является в рощу. Начав с 34 шагов, дуэлянты сходятся; Онегин стреляет первым – Ленский убит (гл. 6). Евгений вынужден уехать; так, едва завязавшись, обрывается и нить сюжета светской повести.
Зато любовный сюжет после ложной развязки 4-й главы получает неожиданное продолжение, в конце концов восстанавливая и жанровые «декорации» светской повести. После длительного путешествия по России [с июля 1821 г. по август 1824 г.: Москва, Нижний Новгород, Астрахань, Кавказ, Таврида (Крым), Одесса; о маршруте читатель узнает позже, из «Отрывков из Путешествия Онегина», публикуемых в виде «приложения» пропущенной главы к основному тексту романа] двадцатишестилетний Онегин на светском рауте встречает Татьяну, вышедшую замуж за «важного» генерала и ставшую московской княгиней. Он потрясен переменой, произошедшей с нею. Зеркально повторяя действия самой Татьяны, влюбленный Онегин отправляет ей письмо, другое, третье и не получает ответа – лить гнев в ее глазах и «крещенский холод» при встрече в «одном собранье». Потеряв голову, Онегин едет к Татьяне без предупреждения; застает ее за чтением своего письма; выслушивает слезную проповедь («Я вас люблю <…> / Но я другому отдана; / Я буду век ему верна»); стоит «как… громом поражен», – и в этот момент раздается «шпор незапный звон» Татьяниного мужа. Кульминация заменяет развязку; финал открыт; читатель расстается с героем на крутом переломе его судьбы (гл. 8).
Имя. Литературная родословная. Дав герою имя Евгений и фамилию Онегин, Пушкин сразу вывел его за пределы реального, жизненного пространства. Со времен Кантемира имя Евгений сатирически связывалось с литературным образом молодого дворянина, «пользующегося привилегиями предков, но не имеющего их заслуг» (образ Евгения Негодяева в романе А. Е. Измайлова «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества», 1801). Фамилия Онегин – равно как и Ленский – подчеркнуто «вымышленная»: дворянин мог носить топонимическую (реже – гидронимическую) фамилию только в том случае, если топоним указывал на его родовое владение, а крупные реки не могли полностью протекать в пределах родовых вотчин. По той же модели, восходящей к опыту русской комедии XIX в., но с оглядкой именно на Пушкина, будут построены фамилии Печорин – у Лермонтова, Волгин – у Бестужева-Марлинского и др.
Но, едва дав герою «литературное» прозвание, Пушкин тут же соотнес его с живыми людьми 1820-х годов: Евгений знаком с Кавелиным, он «второй Чедаев»; он на дружеской ноге и с Автором романа. При этом, связав Евгения Онегина с живой жизнью, Пушкин отказался проводить параллели между его судьбой и судьбами реальных людей, «прототипов» (правда, впоследствии предпринимались попытки указать в этой связи на А. Н. Раевского, саркастического знакомца Пушкина периода южной ссылки и др.). «Второй Чедаев» отражен в многочисленных литературных зеркалах, подчас взаимоисключающих. Онегин сравнивается то с авантюрным героем романа Ч. Метьюрина «Мельмот-скиталец» (также начинающегося поездной Мельмота н больному дяде), то с разочарованным Чайлд Гарольдом Дж. Г. Байрона, то с Грандисоном (таким видит его Татьяна; Автор с ней не согласен), то с Чацким из «Горя от ума», то с Ловласом. В подтексте – с Паоло, возлюбленным Франчески из «Божественной комедии» Данте, то с «пиитом» из стихотворения «Богине Невы» М. Н. Муравьева. Так достигается замечательный оптический эффект: образ героя свободно перемещается из жизненного пространства в литературное и обратно; он ускользает от однозначных характеристик.