– Ступени железные, круглые, – деловито предупредил Евгений, – аккуратнее идите, нога соскользнуть может.
– Вот поэтому ты первый и спускайся, – предложила Тоня. – Если мы с тетей Виолой сверзимся, то на тебя упадем, больно не будет.
Глава 29
Похоже, дети не один раз лазили туда, где пролегают подземные коммуникации. Евгений, ловко перебирая руками и ногами, за считаные секунды оказался в галерее, а Тоня умело закрыла крышку. Тоннель, по которому мы шли, был сухим, с высоким потолком, и в нем не пахло сыростью. Вдоль стен тянулись трубы, попадались железные короба. Потом я увидела довольно большую нишу и, не сдержав любопытства, сунула в нее нос. Углубление имело форму буквы «т» и оказалось совершенно пустым, но почему-то выложенным кафелем. Я сразу узнала узкую плитку серого и черного цвета. В советской стране такой кафель назывался «кабанчик». Понятия не имею, отчего облицовочный материал получил это имя, но он был везде – на полу и стенах в поликлиниках, магазинах, подъездах, учреждениях, школах. Даже сейчас «кабанчик» подчас можно встретить там, где с коммунистических времен не делали ремонт. Ну, например, в Беркутове, в нише под землей.
– А там бабкин люк, – сказала Тоня, дергая меня за рукав, – вот лестница.
Я оторвалась от разглядывания Т-образного углубления и посмотрела на ступеньки, уходящие вверх. В потолке виднелась круглая крышка. Я задала очевидный вопрос:
– Вы тут хотели подняться и попасть в дом к Силантьевой?
Школьники дружно закивали. Я демонстративно почесала затылок.
– Знаете, есть несколько совсем непонятных для меня моментов. Вы дружили ранее с Раисой Кузьминичной, а потом поругались с ней из-за того, что старуха не впустила к себе рабочих?
Тоня возмутилась.
– Да вы чего? С Силантьевой никто не дружит. Она того, ку-ку. Из дома не выходит. Ну разве очень редко, в аптеку.
– Да, – подтвердил Женя, – только туда и шастает. Думаю, из-за моей мамы.
– Из-за твоей мамы? – удивилась я. – Прости, не понимаю.
Антонина села на корточки.
– Тетя Нина в аптеке работает, она там одна на все, и продавец и директор.
– Фармацевт-провизор, – поправил Женя. – Мама очень строгая, все правила соблюдает, никогда без рецепта лекарство не отпустит, если оно не в открытом доступе. А есть такие таблетки, на которые надо особую бумажку иметь. Там все важно – какие печати стоят, когда выписано, потому что средство очень сильного действия или наркотическое. Если мужик придет и даст такую бумажку, а на ней указано, что препарат нужен женщине, мама ему допрос устроит, потребует паспорт, запишет данные. И ни за какие деньги не отпустит три коробки, если врач написал «одна упаковка».
– Продукты бабке ее жиличка Светка носит, – перебила приятеля Тоня. – Ей не трудно, она в магазине работает.
– Говядина вторсырье… – пробормотала я, вспоминая говорливую продавщицу, с которой общалась, едва приехав в Беркутов.
– А в аптеке мама Свете ничего не дает, – продолжал Борисов. – Старухе очень сильные транквилизаторы прописаны, и мамка говорит, что, похоже, бабка их вместо конфет хавает и при этом хорошо выглядит. Знаете, те, кто долго антидепрессанты употребляет, становятся медленными, разговаривают тихо, с соображением у них напряг. А Раиска к маме в аптеку вихрем влетает, хапает пилюльки и домой скачет. Ваще прямо человек-молния, не берут ее транквилизаторы.
– Хорошо, – кивнула я, – с Силантьевой, значит, вы совместно чай не пили. А теперь скажите, как хотели в ее дом попасть?
– Крышку люка сдвинуть, она такая же, как в гостинице, – пожал плечами Борисов. – Лаз выходит на кухню старухи, он прикрыт половичком.
– В отеле люк в подвале, а у Райки там, где она жрет, – уточнила Тоня.
– Дорогие мои, – вкрадчиво заговорила я, – если вы ни разу не бывали в гостях у Силантьевой, откуда знаете столько подробностей? Про кухню, про половичок…
Школьники переглянулись. А я тем временем продолжала:
– И как вы собирались открыть крышку? На что угодно готова спорить, что сверху задвинут чугунный засов, как в подвале отеля. Ну и последнее: откуда знаете про любовь Раисы Кузьминичны к печенью с романтичным названием «шпалы в шоколаде»? Она ни с кем не общается, живет обособленно.
Дети хранили упорное молчание. Я присела на корточки и взяла Тоню за руку.
– Вам ведь это все рассказала Светлана, девушка, которая снимает квартиру у пенсионерки? Больше просто некому.
Антонина встала и прижалась спиной к стене.
– Ну… да… – сказала она после длинной паузы.
– У бабки дома есть привидение! – вдруг заявил Борисов. – Светка его слышала, вот!
– А теперь признавайтесь, какое отношение к этой истории имеет продавщица, – приказала я.
Тоня опустила голову.
– Она хорошая, лучше тех, кто раньше у папки был. Веселая. Не вредная. Мы дружим.
Я молча слушала рассказ девочки, в котором поначалу не прослеживалось ничего необычного.
Федор давно лишился жены, но вступать в повторный брак не торопился, не хотел приводить в дом мачеху для Тони. Но и монахом мужчина не жил, случались у него любовницы. Антонина, в отличие от многих детей, ревностно относящихся к родителям и яростно протестующих, если одинокий отец или мать пытаются наладить личное счастье, была девочкой разумной. Если к папе заглядывала какая-нибудь женщина, Тоня никогда не устраивала истерик, наоборот, старалась общаться с гостьей. Вот только большинство из них спустя месяца три после начала отношений с Федей уже покрикивали на сироту, делали ей замечания, пытались показать, кто теперь будет в доме хозяйкой. Тоня не жаловалась отцу, она очень-очень любит его и хочет, чтобы он чувствовал себя счастливым. Но Федор не слепой и не глухой, а дочь стоит у него на первом месте. Поняв, что очередная пассия притесняет Тоню, Федор моментально давал бабе отставку. И так бывало всякий раз, пока в его жизни не появилась молоденькая продавщица.
Светлана никогда не делала попыток скрутить Антонину в бараний рог и фразу типа: «Слушайся меня, я плохого не посоветую» не произносила. Постепенно девочка со Светой прямо-таки подружилась. А еще они обе любят Федора и искренне переживают по поводу ситуации с водой в отеле. Когда Оскар, пообещав уволить своего верного работника, довел его до нервного срыва, Светлана решительно сказала Тоне:
– Надо что-то делать. Ненавижу Силантьеву, жуткая гадина!
Старуха сдает продавщице сараюшку, а в свой дом не пускает. Сколько раз девушка просила ее: «Раиса Кузьминична, можно в ваш холодильник масло положить?» А бабка в ответ: «Не моя печаль, купи себе собственный». К водопроводу на кухне жиличке тоже дороги нет, а уж чтобы помыться, о том и говорить не стоит. Светлана вынуждена ходить в местную баню и таскать ведра с водой из колодца. А ведь остальные хозяева ведут себя по-человечески с теми, кто снимает дворовые постройки. Почему Света, несмотря на плохие условия, продолжает жить у Силантьевой? Ответ прост: деньги. Раиса Кузьминична вредная, но, вот странность, не жадная – не повышает арендную плату.
В принципе отношения между хозяйкой и жиличкой более или менее нормальные, они друг к другу не лезут. Бабка иногда дает Свете небольшую сумму и просит принести из магазина продукты. Продавщица, хоть и испытывает неприязнь к вредине, принимает во внимание пожилой возраст Силантьевой и идет ей навстречу. Вот только в аптеку из-за строгости провизора Нины Борисовой старухе приходится ходить самой.
В конце февраля Светлана увидела из окошка своей халабуды, как хозяйка, повесив ключ от избы под крыльцо, ушла со двора – явно за своими таблетками. Валил мокрый снег, а у девушки закончилась вода, и меньше всего Свете хотелось переться на другой конец улицы к колодцу. Тут ей и пришла в голову простая мысль. Аптека в Беркутове одна, находится в противоположной части города, старуха из экономии пошлепает пешком. Пока она прошкандыбает туда-назад, пока полается с провизором, требуя снизить цену на лекарство, пройдет часа два, не меньше. Вполне можно успеть набрать в доме бабки воды и помыться в душе. Конечно, некрасиво без спроса впираться на чужую жилплощадь, но… на войне, как на войне!
Светлана без труда открыла входную дверь. До той поры она была в избе один раз – когда договаривалась о съеме сараюшки, но помнила, что нечто, напоминающее санузел, находится в крохотной каморке, войти туда можно через кухню.
Света пересекла терраску, где на веревках сушилось нижнее белье хозяйки, дошла до кухни и двинулась к маленькой двери в стене. Но по дороге больно ушибла обо что-то торчащее из пола ногу. Девушка нагнулась, подняла домотканый половичок и увидела люк, закрытый на здоровенный чугунный засов. Решив, что это вход в подпол, Светлана набрала воды, пошла назад и вдруг услышала стон.
Продавщица остановилась. Звук повторился. Он походил на тихий вой, затем перешел в шуршание, и опять понеслось еле слышное «у-у-у!».
Слов, чтобы описать ужас Светы, нет. Она, едва не уронив ведро, выбежала на улицу, трясущимися руками заперла дверь, повесила ключ на место и в тот же день описала свое приключение дочке Федора.
Антонина сразу сообразила: в доме зловредной старухи обитает привидение. Девочка, живущая в Беркутове всю жизнь и знающая местные легенды назубок, быстро поведала своей взрослой подруге, что раньше, в эпоху динозавров, на том месте, где сейчас стоит изба Раисы Кузьминичны, был большой дом, который немцы, оккупировавшие Беркутов, превратили в комендатуру. Фашисты провели в подмосковном местечке совсем немного времени, но черных дел успели натворить. Кое-кого из жителей они пытали и убили в комендатуре, а их тела сбросили в колодец у «замка людоеда». Советская армия прогнала захватчиков, здание бывшей комендатуры сгорело, и с той поры место, где оно стояло, пользовалось дурной славой, там никто не желал ставить избу. Несуеверным оказался лишь Кузьма Силантьев. Он построил на участке пятистенок и поселился там со всей огромной семьей, от которой сейчас осталась одна сбрендившая Раиса. А уж потом рядом возвели НИИ растениеводства и другие дома.