Э×И
И опять под ударом иерархия! Истероиду невозможно объяснить, что он не может быть центром вселенной, что хотя бы на пять минут нужно забыть о своей неукротимой привлекательности. Он просто не даст эпилептоиду довести до конца ни одну занудную тираду. Истероид будет перебивать, задавать тупые вопросы, отвлекаться и отвлекать других – все этого быстро выведет эпилептоида из вязкого равновесия, взрывы агрессии последуют один за другим. Это еще больше раззадорит и возбудит истероида.
Кстати, о возбуждении. Истероид не столько игнорирует социальную иерархию, сколько сексуализирует ее. Да-да, чистый Эдип. У невротика начальник – это бессознательный образ отца. У истероидного психопата начальник – это и есть отец. Эпилептоид же претендует на роль не просто отца, а как минимум осеннего патриарха. Значит, он автоматически становится приоритетной целью для соблазнения.
Вроде бы ни один эпилептоидный начальник не будет возражать против доступной и соблазнительной истероидной секретаршей. Но какое же разочарование его ждет! Во-первых, эпилептоид требует субординации: например, секретарша должная садиться к нему на колени только по прямому указанию, а не когда ей вздумается. Во-вторых, эпилептоид – страшный собственник, особенно в вопросах половой верности (хотя сам или сама регулярно изменяет основному партнеру). Что такое собственность? Один объект получает исключительные права на другой объект. Истероид не против побыть сексуальным объектом-игрушкой, но с собственником возникает проблема. Собственник – это кто? Человек. Истероид может воспринимать своего сексуального партнера как человека? Не может. Значит, и собственника нет. И чем больше эпилептоид злится по поводу истероидной неверности, чем жестче наказывает, тем больше его истероид уважает… как человека, как всемогущего отца. И тем глубже пропасть между сексуальными и человеческими отношениями. Круг замкнулся.
Хотите быстро поссорить кучку эпилептоидов, образовавших коалицию против вас? Подкиньте им истероида противоположного пола и запасайтесь попкорном. Это вам не афроамериканцев от гэнгбэнга баскетбольным мячиком отвлекать.
Четный квадрат Малевича
– У этой улики, которой Лестрейд придает такое большое значение, имеется один действительно серьезный изъян.
– В самом деле. Холмс! Какой же?
– Вчера, когда я осматривал прихожую, отпечатка здесь не было.
– Так! Значит, будешь выпендриваться – выселим из Ховринки к едрене фене.
– Беда-беда. Да я на одном ремонте уже успел трижды разориться, – огрызнулся демонолог, но на всякий случай не стал выпендриваться.
– Тогда скажи на милость, – майор Белкин остервенело крутил баранку полицейского бобика. – На кой моченый хрен тебе эта развалюха?
– Место силы, – Бэзил хотел пожать плечами, но машину лихо подкинуло на кочке.
– Какой силы? Ты же сам говорил, что не веришь в свою демоническую хрень.
– Хрень разная бывает. Есть хрень, которая происходит сама по себе. Верить или не верить тут бесполезно, исследовать нужно. Я не верю. что за всей этой хренью стоит какая-то деструктивная и хорошо организованная сила.
– Так! Значит, в организованную силу ты не веришь. Но к нам приехал охотиться на эту самую силу.
– Не путайте демонологию с политикой. У революции есть объективные интересанты и бенефициары.
– По-русски!
– Барыги, бандюги и аферюги. Из плоти и крови.
– И зачем нам тогда демонолог?
– А затем, что по чистой случайности вокруг некоторых людей постоянно происходит всякая мистическая хрень. И всегда есть вероятность, что человек научится извлекать выгоду из этой хрени. Также есть вероятность, что банлюги и аферюги смогут приспособить эту хрень для своих преступных делишек.
– Например, для разжигания революции?
– В том числе. И я, как демонолог, могу снизить вероятность этого преступного мистического сговора.
– Убедил. А места силы тогда зачем?
– В местах силы вероятность обнаружить какую-то хрень значительно выше. Правда, выше и риски: что хрень первая обнаружит тебя.
– Вот! Значит, мы и едем на место преступления, где какая-то хрень кого-то обнаружила.
Машину затрясло.
– А нечего во всяких деревнях и селах жить. Там сейчас этой хрени – тьма. Вам по телевизору потом рассказывают, что села вымирают. Не вымирают. Их хрень кушает.
– Так! Значит при чем тут деревни и села? Мы в Подмосковье.
– Да неужели? А почему тут дорога, как в селе?
– Почему-почему. Чтобы ваши танки до Москвы не доехали.
– Сколько раз повторять? Я австриец, а не немец! Мои собраться не меньше пострадали от нацистской оккупации жалких солдафонов-пруссаков.
– Как скажешь. Потом отправим тебя в Ямало-Ненемецкий автономный округ. Так! Значит, приехали.
У ворот частного рекреационного парка их уже ждал встревоженный заместитель генерального директора.
– Как хорошо, что вы приехали! – воскликнул немолодой, но богато одетый и загорелый джентльмен. – Владимир Серафимович, вы меня помните?
– О! Какие кадры! Виктор Сергеевич, он же Шконка. Отсидел и за ум взялся? В люди выбился?
– Выбился. В зятья мэра выбился.
– Так! Значит, и парк себе отгрохал. Небось на территории бывшего заповедника?
– Ну зачем вы так сразу, Владимир Серафимович, – из-под загара проступила легкая бледность: жива была еще память о подвигах легендарного неподкупного мента, который в девяностые сажал самых отбитых бандитов. – Мы тут это. Тут пустырь был. Мы его оприходовали… ой, то есть облагородили. Деревьев вот засадили.
– Смотри, Шконка. Засадят тебя снова. Дооблагораживаешься. И будешь ты не Шконкой, а Подшконкой. Так. Значит. Давай к делу.
– К делу. Вызвали меня из командировки с Сейшел. Наш егерь делал обход и наткнулся на трупец. Говорит, что никогда такой чертовщины не видел.
– Егерь? У тебя тут парк или целое лесное хозяйство?
– Что-то среднее. Парковое хозяйство. Сейчас я вам все покажу.
Пока компашка топала по гравиевой дорожке, Виктор Сергеевич (он же Шконка) болтал без умолку, с опаской косясь на демонолога. В свете последних событий австрийского консультанта стоило бояться куда больше, чем силовиков.
– Здесь все продумано. Аллеи образуют идеальную квадратную сетку. Каждый квадрат – десять на десять метров. В каждом квадрате – своя небольшая экосистема, включающая все ярусы зеленых насаждений: от травяных растений и сидератов до вековых хвойных. Конкурирующие виды разнесены минимум на один-два квадрата.
Они миновали первую развилку.
– И сколько всего квадратов?
– Пять на двенадцать.
– Шестьдесят соток себе отхапал! Никакое место не треснет?
Они прошли еще один квадрат и повернули направо.
– Тело обнаружил егерь?
– Он. Охранники патрулируют парк по ночам, но ходят только по дорожкам, чтобы не вытаптывать экосистему. А егерь приводит экосистему в порядок, систему полива регулирует, пока парк пустой. Вот он тело и обнаружил, сразу вызвал мус… простите, Владимир Серафимович, сотрудников. И мне позвонил. Ранним утром я уже был здесь, и егерь меня провел к месту убийства.
– Что за егерь? Давно работает? Из местных?
– У… Еще из каких местных. Живет тут с того дня, как война закончилась. Сам словак. Потомственный коммунист. Когда немцы его страну дербанили, активно партизанил. Потом в красной армии воевал, даже какие-то награды получил.
– Так сколько ж ему лет?
– Кажись, под сотню. Но крепкий дед. На здоровье никогда не жаловался.
Белкин достал из кармана отчет местных следаков, изрядно помятый после автомобильной тряски. Что-то в документе ему сильно не понравилось.
В молчании миновали еще одну развилку.
– В парке обитает несколько редких видов птиц. Под их гнездовья выделены особые квадраты, которые при необходимости изолируются от внешней среды. Там поддерживается нужные температура и влажность.
– Вдоль границы парка дорожек нет?
– Нет. Там живая изгородь и лесопосадка высокой плотности. Была выкопана специальная траншея, чтобы во время дождей грязевые потоки не выливались на дорогу.
– Вот! Значит за это спасибо.
Очередной квадрат остался позади.
– Получается, короткая сторона парка выходит на дорогу, по которой мы приехали? – не унимался Белкин.
– Нет. Парк как раз вытянут вдоль дороги. Сейчас мы идем по длинной стороне.
– И сколько до забора?
– Да что вы все квадраты считаете, майор? – подал голос Бэзил. – У вас в отчете же все написано.
– Вот! Значит, а кто составлял отчет?
– Местные следователи со слов егеря, – откликнулся Шконка.
– Который обнаружил тело? – Белкин сердито пошевелил рыжими усищами. – Так сколько до конца, если идти не сворачивая?
– Ээээ… Центральный вход делит парк пополам… Метров триста.
– Тебя надо из замдиректора разжаловать в тракториста. Как ты тут сам до сих пор не заблудился?
– Я тут особо и не бываю. Командировки, знаете ли…
– Так, значит знаем. По курортам разъезжаешь, а на вверенной тебе территории людей мочат. Уверен, что правильно идем?
– Уверен. Егерь меня лично довел до места преступления. И еще видите ленточки на некоторых деревьях? Это тоже он повесил, чтобы нам путь проложить.
– Какой предусмотрительный! – съязвил майор.
Они миновали очередную развилку и прошли буквально пару метров, когда ответственное лицо ответственно заявило:
– Все. Пришли. Теперь налево.
– Точно не направо?
– Точно-точно. Ленточка вот висит.
– Пошли в заросли. Висит вот значит у него, – проворчал майор.
– Можно я туда не пойду? Не хочется еще раз на труп любоваться.
– Не изменился ты, Шконка. Деньги чужие по своим карманам прятать ты не боялся, а от вида крови сразу – брык – и в обморок. Ладно. Можешь не ходить. Но сделай одолжение.