ть, ничуть не беспокоясь об отдаче. Так он и поступил. А как только его долги неимоверно возросли, то сделал обрезание и, чуть покряхтывая от недавних ощущений, но со справкой о еврействе, не спеша отправился забрать свои законные зеленые банкноты. И что же? Днями (ну буквально днями) раньше выполнила план по обрезанию сия коварная комиссия и, денежки раздав, уехала в Америку. Все надо делать вовремя, читатель.
В отношениях религиозной и светской публики в Израиле накопилось немало взаимных претензий. Так, находятся люди, которые желают именно в субботу ездить на автобусе, поезде и покупать себе, господи прости, свиную отбивную и креветок. Между прочим, всем известно и понятно, что, если бы никто не ел креветок и не включал свет в субботу, Мессия давным-давно бы пришел…
Обвиняют ортодоксов в том, что они в армии не служат, и весьма нехорошо, нечестно это. Именно что хорошо, обижаются ортодоксы, только нашими молитвами вы еще живы! Такой довод, признаться, крыть нечем.
*
Есть люди – их кошмарно много,
чьи жизни отданы тому,
чтоб осрамить идею Бога
своим служением Ему.
*
Еврей возводит синагогу,
чтобы Творец туда смотрел
и чтоб не видно было Богу
всех остальных еврейских дел.
*
Слиянья полного не ищет
мое с евреями единство,
и я в духовной даже пище
люблю умеренное свинство.
И с деньгами тоже проблемы: светские уверяют, что их грабят, а ортодоксы говорят, что дают мало. Время от времени очередной депутат кнессета от религиозной партии отправляется в тюрьму за воровство, и как правило — не по справедливости, потому что себе он брал всего ничего, а остальные деньги шли на общее религиозное дело.
Тут уместно рассказать замечательно-сентиментальную историю о некоем большом израильском раввине и весьма известном американском гангстере-еврее. Этот гангстер, утомясь от разных дел (уже немолод был к тому же), посетить решил Святую землю, чтобы отдохнуть и причаститься к духу предков. И приехав, был в восторге и высоком обалдении. А заодно завел он юную любовницу (девчушка, кстати, обучалась в университете на прокурора) и обаял огромное количество людей своим доброжелательством и щедростью. Тут вышел на него один раввин (весьма благочестивый и в Израиле весьма известный) с предложением о благородной филантропии: задумал он построить некий дом, где жили бы бесплатно молодые религиозные пары, у которых по бедности не было собственного жилья. И старый гангстер согласился с радостью и дал на это святое дело огромную сумму денег. И забыл об этом — дал и дал. Но вспомнил, когда выяснилось вдруг случайно, что благочестивый рав на эти деньги выстроил обычную доходную гостиницу, с которой стриг немалые гостиничные деньги. Огорчился старый гангстер, возмутился (мало кто его обжуливал так запросто) и подал в суд. И выиграл процесс. И хитроумный рав был присужден к возврату обманно использованных денег. А старый гангстер, чуть не со слезами на глазах идя из зала заседаний, говорил своим приятелям, какое это горе и позор: его, седого и матерого, — надул израильский раввин.
И все время у религиозных болит сердце оттого, что государство устроено не по законам Торы. А у светских болит сердце от ужаса, что им устроят государство по законам Торы. Короче говоря, у всех оно болит.
Отношение ортодоксов к евреям с необъятных просторов бывшего Советского Союза — вообще отдельная песня. Время от времени кто-нибудь из больших равов, человек святейшей праведности, без сомнения, однако чуть кавалерийского ума, в печати заявляет громогласно, что приехавшие русские (а это все мы, кто оттуда) — никакие вовсе не евреи, а сплошные воры и проститутки. Такие заявления, по всей видимости, очень лестны, потому что в суд за клевету никто еще не подал.
Как мы уже говорили, принадлежность к тому или иному отряду армии Господа легко определить по одежде и кипе — маленькой шапочке на голове. Религиозные сионисты носят вязаную кипу и вполне цивильную одежду. К светской публике они вполне терпимы, готовы к диалогу и сами его ищут и заповедь о помощи ближнему своему (вне зависимости от его религиозной ориентации) принимают всерьез. Народ этот работящий, и нет такой сферы деятельности, где они не принимали бы самое активное участие. Девушки проходят национальную службу — работают в больницах, например, а парни служат в армии (и еще как!). Любовь к земле Израиля многие из них принимают буквально, и именно они составляют основную массу поселенческого движения. Мы не можем порекомендовать определенное место, чтобы поглядеть на эту замечательную публику. (Разве что любое поселение на ваш выбор.) А для того, чтобы познакомиться с более крайней публикой, мы рекомендуем два места — Нетивот и иерусалимский район Меа-Шеарим.
Нетивот, достаточно заштатный городишко, связан с именем Бабы Сали, большого авторитета у восточных евреев. Сейчас там правит его сын — по молодости изрядный прощелыга, а сейчас святой. Другой его сын побывал депутатом кнессета, немного проворовался и схлопотал срок (небольшой). Несмотря на эти достижения, он не такой святой, как его брат. Здесь на праздники устраивается замечательный восточный базар с торговлей индульгенциями, амулетами, святой водой и все такое прочее. В свое время Эйнштейн заметил, что основное значение иудаизма заключается в том, что это альтернатива суевериям. Грустно признать, но выдающийся мыслитель промахнулся.
Кстати, о суевериях. Другой большой авторитет, ортодоксальный еврей, ныне покойный профессор Лейбович, как-то заметил, что для подлинно верующего еврея Стена Плача не более священна, чем стена сортира. Нам симпатичен такой бескомпромиссный взгляд на вещи, но ничуть не меньше греет наше сердце тот факт, что после освобождения Иерусалима каждый день приходил профессор Лейбович к Стене и любовно гладил своими сухонькими ручками древние камни…
Но это профессор. А народ гуляет, как хочет, мотается по чудотворцам, молитвенно припадает к могилам праведников. Однажды наш знакомый кинорежиссер надумал снимать картину и в Галилее попросил построить декорацию могилки цадика в подходящем красивом месте. А когда приехал снимать, то вся гробничка была облеплена свечами, а вокруг, привлеченный слухами о чудесах великого раввина, ожесточенно молился еврейский народ.
Но в общем этот факт можно рассматривать лишь как свидетельство бурлящей жизнедеятельности и мифотворчества.
А Меа-Шеарим — дивное, на наш вкус, место. Этакий музей под открытым небом, и если вам хочется посмотреть, как жили евреи Восточной Европы лет сто пятьдесят тому назад, то лучше места не найти. Первый совет: одеться. Чтобы от тела вашего непокрытыми остались нос и кисти рук. Остальное следует укутать чем-нибудь темненьким и незаметненьким. Чтобы было скромно и прилично. У входа в район вас встречает грозный транспарант, призывающий дочь Израилеву (и любую другую, и сына тоже) одеться именно таким образом и не смущать местное население видом плеч, колен, не говоря уже о диком кошмаре в виде голого живота с пупком.
Кроме того, желательно выбрать время, когда обитатели квартала не переворачивают мусорные баки и не жгут их содержимое в знак протеста против безбожного государства, нарушения субботы и других мерзких вещей. Мы рекомендуем отправиться на экскурсию после того, как солнце уйдет за горизонт и ночной сумрак окутает богоугодный квартал. Зажгутся тусклые фонари, засветятся окна домов, исчезнут лезущие днем в глаза мусор и грязь, а если где и сверкнет горлышко пластиковой бутылки, то ничуть не менее волшебно, чем у А. П. Чехова. Нищий, замызганный, убогий район окутается волшебным маревом, в котором плавно будут летать по улицам шагаловские хасиды. Как любой большой художник, Шагал ничего не выдумывал, а преданно копировал окружавшую его действительность. Евреи будут сбиваться, как встревоженные черные жуки, в кучу и снова разлетаться в разные стороны, держа свои неуклюжие тела диагонально по отношению к мостовой, а пейсы развевая параллельно оной. И высунется из подворотни ясноглазая девочка с длинной косой, в клетчатой юбке ниже колен, в сморщенных чулках и в неуклюжих башмаках на худеньких ногах; пробежит по переулку мальчонка в коротких штанах, куртке с длинными не по росту — от старшего брата — рукавами; сверкнут рыжим золотом кольца кудрей и спирали пейсов из-под белой кипы; кто-то блеснет толстыми очками на длинном тонком носу и исчезнет за углом, и выплывет из темноты красотка с глубокими, как ночь, глазами на матовом белом лице, обрамленном нейлоновым сиянием парика, изогнет свой чудный стройный стан с еще не бросающейся в глаза упругой выпуклостью живота (а то, что она беременна, можно не сомневаться, ибо в Меа-Шеарим все, кто могут быть беременны по возрасту и статусу, непременно беременны) и серебряной рыбкой опять исчезнет в темных водах времен, на которых, как это точно подметил Иегуда Амихай, колышется плывущий неведомо куда из давно исчезнувших Польши, России, Украины, Литвы приписанный к порту по имени Вечность корабль по имени Меа-Шеарим. По вантам — бесконечным лесенкам, ведущим наверх, к небу, — снуют матросы, каждая команда в своей форме — меховые шапки, высокие и плоские, шляпы круглые и котелком, штанишки у кого чуть пониже колен, а у кого — до башмаков, халаты, лапсердаки, пиджаки, пейсы закрученные, короткие, длинные, штопором и свободно, всякий соответственно с модой и традицией лучших кутюрье Брацлава, Люблина, Садигоры, Вильны, Гуры… А на бушприте вместо языческой богини (тьфу!) или там Пресвятой Девы (Господи, спаси!) — тетя Хана: днем ее бесформенное тело с красным лицом и распухшими пальцами возвышается на рынке за рыбным прилавком, но ночью… нет, мы решительно отказываемся описывать, как выглядит тетя Хана ночью, скажем только, что не словами можно изобразить удивительную метаморфозу, с ней произошедшую, но только кистью великого Рем