Слава полковнику Николаеву, моему мудрому наставнику слава! Это уже я подумал, делая четвертый, пятый и следующие шаги, уже перестав их считать. Потому что опасность упасть и отключиться отступила.
Вернусь домой (если вернусь), куплю все доступные на аукционе номерные бутылки Курвуазье, и ему подарю: изматывающие тренировки научили меня черпать для восстановления стихийную силу буквально из воздуха. И сейчас я с каждым шагом двигался все увереннее.
Способность черпать частички стихийной силы буквально из воздуха помогла мне сохранить способность действовать. Правда, не ушла боль из искалеченного пируэтами тела — но когда это мешало великим свершениям.
«Пока обе ноги на месте, варяг не хромает».
Сейчас на меня смотрят демоны и бурбоны. И мне нельзя показать слабость — для них я должен видится тем самым неукротимым белым демоном, что когда-то нес цивилизацию на страшные Соломоновы острова.
Но кроме чужих иномирцев, на меня смотрят и родезийцы с немцами из делегации европейского союза. Им мне нельзя показать свое истощение (тупость). Потому что европейцы, в отличие от иномирцев, рассказ Лондона читали — на лекциях посвященных колониальной эпохе его как Библию изучают.
Я определенно сегодня не очень умный, но из-за того, что родезийцы и немцы на меня смотрят, я должен быть не очень умным конфиденциально. И для этого надо терпеть, не кричать от боли и не упасть от истощения. Мне никак нельзя в глазах наблюдающих людей выглядеть тупым, но хорошо стреляющим и удачливым Сартпрапом. Сейчас нужно сойти хотя бы за капитана Малу.
Наконец дойдя до обездвиженного последним усилием противника, я воткнул алый клинок в землю. Надо же — только сейчас заметил, что первый меч у меня все еще в руках. Причем сжимал его рукоять я так, что костяшки от напряжения побелели, и чтобы разжать кулак потребовалось серьезное усилие.
Стараясь незаметно придерживаться за рукоять воткнутого в землю меча, опустился на колено перед противником. Вождь кровавых бурбонов едва дышал — финальный бросок многого ему стоил. При моем приближении костяной мутант попытался шевельнуть пальцами, но у него это плохо получилось.
Схватив противника за кость гребня на затылке, я поднялся. Как упор снова очень пригодился воткнутый в землю меч. Хотя силы и понемногу восстановились, но я без него мог и не справиться. Общее истощение после невероятно долгой гонки в скольжении терзало физической болью, да и передвигаться с порванными связками и сломанной голенью сомнительное удовольствие. Кровь из раны на лице еще некстати глаз заливает, и шею неприятно липко щекочет.
На арене все это время стояла мертвая тишина. В которой именно сейчас удивительно громко раздались размеренные хлопки. Подняв голову, я присмотрелся к делегации европейцев — хлопал один из них.
Воу, знакомое лицо. Бастиан фон Валленштайн, собственной персоной.
Заметив, что я нашел его взглядом, Бастиан ударил кулаком в грудь и выбросил руку в римском салюте. Жест, в его мире себя не дискредитировавший. Но даже несмотря на это пересилить себя и повторить я не смог. Двумя пальцами коснувшись виска, в ответ исполнил щегольское воинское приветствие.
Кивнув Бастиану, радуясь вынужденной задержке и возможностью незаметно перевести дыхание, я перехватил длинный и острый затылочный гребень вождя-бурбона. И поволок его прочь от стены, ближе к родезийцам. На трибунах снова воцарилась звенящая тишина, мне почему-то никто больше не похлопал.
Оттащить бурбона прочь мне нужно было по двум причинам. Первая — утилитарная, просто привести себя немного в порядок, еще больше восстановив силы. Вторая — банальная, желание выжить. Потому что сейчас предстоял третий акт марлезонского балета.
Показательно не спеша дотащив переломанного и истощенного бурбона практически под стену рядом с родезийцами, я обернулся к ошарашенной и растерянной группе бойцов с красными ладонями на груди, только что потерявших своего самого сильного воина и вождя племени.
— The Lannisters always pay their debts, — раздельно произнося слова, сообщил я обезглавленному племени бурбонов.
«Ланнистеры всегда платят долги».
После произнесенной фразы я сделал вид, что немного подумал — а на самом деле в это время размеренно дыша, восстанавливая силы. И добавил:
— А если какая-то мразина… простите, — коротко обернулся, почувствовав взгляд принцессы. — Если кто-то этого не понимает, Ланнистеры возвращают свои долги втрое.
Высказавшись — не справившись с эмоциями, спрятанными глубоко внутри после того, как бурбон прикончил беззащитную пленницу, выдохнул. Все, теперь за дело — заставил я материализоваться в руке кукри и присел рядом с лидером кровавых ладоней.
— Никогда… запомните, никогда не связывайтесь с людьми… тем более с этими тупыми русскими… — едва слышно приговаривал я, не торопясь проходясь по рукам и позвоночнику едва рычавшего от бессильной ярости вождя, обрубая костяные гребни.
Действовал спокойно, словно срубая сучки с дерева. И при этом кожей ощущая злость и изумление кровавых бурбонов, которое перешло в самый настоящий панический ужас. Ведь то, что я сейчас делал, в их мировоззрении даже святотатством не назовешь. Гораздо хуже.
Внезапно краем глаза заметил движение на парапете. Коротко глянув, увидел что на край арены вышла Саманта. В руках она держала отрубленную и уже очищенную от пыли и крови голову пленницы. И сейчас продемонстрировала ее «обезглавленным» мною бурбонам. Вполне недвусмысленно показывая, что кто к нам с чем, тот оттого и того. А в некоторых случаях еще и с доплатой, если не повезет нарваться на Ланнистеров.
Я между тем продолжал рубить, и когда лидер племени лишился главных своих украшений, поднялся, осматривая дело рук своих.
Одаренного любой силой убить не просто. Вот и вождь — обессиленный, искалеченный и переломанный, был еще жив. И это хорошо, потому что убивать его я и не собирался.
Теперь мне предстоит еще одно непростое дело, чтобы уж наверняка. Перевернув противника на спину, я прислонил ему руку к лицу. Вдавливая пальцы в кожу, я напрягся и потянул из обессиленного тела эфир наживую. Было непросто, очень больно — усилие потребовалось серьезное, в висках аж запульсировало. Но я справился — а угнездившаяся во лбу под бровями мучительная тяжесть на фоне остальной боли и не сильно ощущалась.
Вытянув душу бурбона чуть больше, чем наполовину, я тряхнул рукой, и кровавое желе частично рассеялось в воздухе, а частично втянулось обратно.
Теперь точно все.
«Забирайте», — жестом показал я племени кровавой длани, и отвернувшись, не торопясь пошагал к дальнему выходу с арены. Телепортироваться наверх с помощью кукри не стал.
Потому что пока я здесь, на арене, они имеют шанс меня достать, если нападут. А напасть на меня они должны. Среди пришедших воинов кровавой длани наверняка большинство — личная гвардия лидера, принесшая ему клятву на крови. И если я покину площадку, он останется жить. А они продолжат ему служить.
Вот только все самосознание бурбонов несовместимо со службой блаженному дураку со срезанными гребнями. Причем не минутному дураку как я сегодня — по велению души и секундному затмению разума, а безнадежному, по способностям. Я ведь не зря вытянул из бурбона часть эфира — он теперь, когда придет в себя, будет созданием лишь частично разумным.
Теперь главное, чтобы родезийские черные стрелки не подвели. Ведь если бурбоны атакуют одновременно, мне будет непросто — а убегать нельзя. Это уже потеря набранной репутации перед наблюдающими за мной демонами и другими племенами бурбонов.
Первый выстрел раздался, как только я сделал седьмой шаг. А когда раздался второй выстрел, рядом со мной уже оказалась пятерка гуркхов и Мархосиас, сопровождавшие меня на всем пути от архангельского форпоста. Я про них и забыл совсем.
С хлынувшими в чашу арены в попытке достать меня кровавыми бурбонами разобрались быстро. Как в тире расстреляли. На трибунах, там, где ранее располагалась вся элита племени кровавой длани, под шестом осталось лишь несколько мутантов. Все хищные женщины племени, и еще парочка неотмеченных кровавой ладонью бурбонов. Видимо, возвысившиеся до права сопровождать вождя представители низших каст — торговцы или земледельцы.
Неожиданно одна из хищных красоток упала на колени и что-то прокричала. Ее отчаянный вопль сразу подхватили оставшиеся на трибунах бурбоны, не бросившиеся меня убивать. И едва они закричали, как остановились смежные группы мутантов, который уже начали подступать к вымпелу с кровавым черепом. И все ожидающе смотрели на меня.
Я даже без перевода понял, о чем меня попросили — избавить их от позора. А сделать это можно только одним способом. Препятствий которому не видел — кровавая длань уже на меня напала, нарушив пакт коллективной силы.
Поэтому я забрал у одного из гуркхов дробовик — к счастью, поединок закончился, и мне не нужно напрягаться с броском кукри. Быстро, но в то же время тщательно прицелившись, я выстрелил в лежащего вождя. Заряд усиленной магией картечи снес бурбону голову напрочь, заставив тело дернуться в последний раз. Вернув дробовик молчаливому и одобрительно глянувшему на меня непальцу, я двинулся к выходу.
Дальнейшие минуты превратились в пытку. Жутко болело переломанное тело — чем больше возвращались силы, тем сильнее чувствовалась боль. Все происходило как в тумане: и как лекарь пытался меня вылечить, как он сдержанно удивился после сканирования моего состояния; как мы с Самантой, понявшей что со мной сильно все не так бодро как кажется, в сопровождении эскорта из гуркхов деланно не торопясь покинули арену — все это я практически не запомнил.
Окружающая реальность из-за боли и истощения размылось для меня в восприятии также, как для зрителей моя недавняя схватка с бурбоном. И кроме всего, тяжелым грузом навалилось осознание того, что я в очередной раз прошел по краю.
Даже неподдельно яркие эмоции взволнованной и хлопочущей вокруг меня Саманты — когда мы скрылись от чужих глаз в здании представительства, прошли как-то стороной. И из того, что она мне начала импульсивно говорить, после того как крепко обняла и поцеловала, я даже не запомнил ни слова. Потому что устал бороться с собой и просто потерял сознание.