Поместье, куда нас доставил предупредительный, но молчаливый водитель, и вовсе располагалось в центре зеленой рощи. Ни следа выжженной земли, вокруг ухоженный парк, вымощенные брусчаткой дорожки, идеальные газоны и многочисленные пальмы. Особняк — двухэтажное кирпичное здание из бурого кирпича, с черепичной крышей в цвет, очень хорошо вписывался в пейзаж.
На стоянке собралось, по примерной оценке, не меньше трех десятков машин, так что даже ко входу сразу подъехать не получилось.
— Останови, мы выйдем здесь, — приказала водителю Саманта. — Ненавижу ждать, — это она сказала уже мне, когда мы по идеально ровному и мягкому газону шагали в сторону входа.
Гостей вокруг — и в парке, и в особняке, собралось немало. На опоясывающей второй этаж здания галерее гуляли люди, сновали официанты с подносами. Также, как и водитель, в белоснежных накрахмаленных рубашках и белых перчатках. Едва оказавшись в холле здания, мы окунулись в гулкий шум большого праздника. Здесь гостей точно собралось не менее сотни, и разговоры, звон бокалов, негромкая живая музыка — несколько музыкантов расположились на внутренней галерее, все это создавало определенный фон.
Центром приема оказался стол в центре зала. Он был закрыт сдержанно галдящей сгрудившейся толпой, но проходя мимо, я сумел рассмотреть предмет всеобщего внимания.
На белоснежной скатерти лежало два хищника. Справа ягуар — раскинув лапы и оскалившись. Он издалека мог бы показаться живым, если бы шкура зверя не была широко взрезана сверху. Рядом стоял специальный человек, нарезая уложенное внутрь чучела крупные куски прожаренного мяса. Прямо напротив леопарда лежала крупная акула — метра два в длину точно. Верхний плавник у акулы был на месте, и второй специальный человек накладывал гостям мясо из широких надрезов по бокам.
Размер акулы явно был подобран под габариты ягуара. Пасть ее, как и пасть хищной кошки, была открыта, демонстрируя внушительный ряд зубов — так что блюда представляли собой искусную композицию, словно оскалившись друг на друга. Даже нет, не друг на друга — а на лежащую между ними, на наполненном зеленью и лимонами блюде, голову жирафа.
Саманта, когда увидела эту композицию, явно напряглась. Я кожей почувствовал ее колыхнувшуюся ярость — все же принцесса настолько импульсивна, что иногда не умеет сдерживать эмоции, которые прорываются сквозь ментальную защиту. Спрашивать я ее — о причине колыхнувшейся злости, на стал. Неожиданно быстро сам догадался в чем дело, причем довольно быстро.
Для догадки мне даже усилий не потребовалось, слишком уж говорящее зрелище — акула, с ее серо-стальной кожей, символизирует немцев; ягуар — британцев. Соперничество ведущих автоконцернов присутствовало и в этом мире — в Сети здесь также популярны плакаты противопоставления акульей морды автомобилей Баварских заводов, и стелящегося в прыжке ягуара на капоте английских автомобилей.
Даже без этого знания мне все стало бы понятно. На противостояние двух наций намекали и цвета — серая кожа акулы прямая отсылка к фельдграу немцев, а желто-коричневая шкура ягуара на колониальную британскую форма. В костюме, похожем на которую, как раз я здесь и сейчас. Причем единственный — остальные мужчины в колониальных мундирах цветов атлантов, классических костюмах, и нарядах строгого корпоративного стиля. Мужчины, а женщины в большинстве — в вечерних платьях, как и Саманта.
Но было в композиции на столе и еще кое-что, из говорящих деталей. Обратив на это внимание я подумал, что вокруг меня становится все больше намеков на протекторат Танганьика. Потому что голова жирафа между оскалившимися хищниками определенно этот протекторат и символизирует. Ведь именно голова жирафа является основной частью герба африканской территории под совместным управлением немцев и британцев.
Присматриваясь к нарядам гостей, я прислушался и к гомону разговоров вокруг. Ожидаемо — английского, как и немецкого, не слышно. В большинстве французский и испанский, мельком слышится тягучий фламандский говор, краем уловил в отдалении даже русскую речь.
Осматриваясь вокруг, я наблюдал происходящее довольно отстраненно. А вот Саманте увиденная инсталляция явно не понравилась. Импульсивная принцесса — это чувствовалась, несмотря на поставленные ментальные щиты, сейчас определенно в ярости. Эмоции в узде она, конечно, держала, но я счел нужным взять дело в свои руки. Отвел ее в тихий уголок на галерее, подозвал официанта и один бокал шампанского отдал принцессе.
— Ты как?
— Все в порядке, — только и ответила она, опасно блеснув желтыми глазами.
— Будешь наказывать? — с прицелом спросил я.
— Кто я такая, чтобы попробовать наказать столь влиятельных людей за подобную дерзость, — язвительно проговорила Саманта. — Я в порядке, двигаемся дальше.
Дальше мы с ней, как и договаривались, внимания не привлекали. Дефилировали по залу, периодически подходили то к одной, то к другой группе гостей перекинуться парой вежливых фраз. Саманта, кроме импульсивной реакции на главное блюдо вечера, больше никак лишних эмоций не проявляла и определенно чувствовала себя как рыба в воде.
Когда мы в очередной раз задержались у галереи, перехватив официанта с шампанским, в зале поднялся небольшая суматоха. У центрального стола появился Валентин Скрипач, собственной персоной. Эксцентричный миллиардер-меценат выглядел под стать собственной репутации — золото, пушистая шуба в пол, грубый по исполнению глазной имплант, светящийся красным. Один имплант, второй глаз у него был натуральным.
Удивлял Скрипач не только нарядом, но комплекцией и внешним видом: абсолютно лысый, и с широкой бородой; через распахнутую шубу заметно выпирающее волосатое брюшко. Да и в целом фигура тяжелая и грузная, а одутловатое лицо с заметно провисающими бульдожьими щеками. Эксцентричный миллиардер неожиданно напомнил мне героя Вин Дизеля из фильма «XXX», только неспортивного и лет на сорок постарше.
Причем, с учетом достижений медицины этого мира, с его средствами Скрипач определенно мог выглядеть как Аполлон последней модели. Но не выглядел. И можно даже с уверенностью утверждать, что собственный образ ему определенно нравится. Да и судя по его яркой экспрессии и живому огню в глазу, здоровья у него — хоть отбавляй.
Ну… — новым взглядом посмотрел я на эксцентричного миллиардера. В принципе, когда все вокруг носители оболочек Аполлонов, подобный облик как самовыражение определенно имеет смысл.
Следом за миллиардером порхала стайка девушек — и если Скрипач выглядел как сутенер с улицы Бальмонта, то все они — как его подопечные. Едва скрывающие наготу… даже не скрывающие, а подчеркивающие частичную наготу кожа, меха, неоновый китч ярких цветов.
Да, среди классических нарядов приглашенных гостей Скрипач со своими спутницами несомненно сумел выделиться.
Пока я рассматривал хозяина вечера и размышлял над его концепцией внешнего вида, сам миллиардер уже что-то вещал. Не сильно стоящее внимания — вполне обыденные заученные тезисные фразы про древний мир, традиции и прелесть борьбы человека за место под солнцем. Эти ремарки он вплетал в дежурное и довольно скучноватое приветствие гостей.
В какой-то момент мое внимание привлекла дама с азиатскими чертами лица из его свиты. Она как раз неприятно смеялась — широко открывая рот и оголяя десна. Я узнал этот смех, как узнал и блестящую, люминесцентную красно-зеленую татуировку дракона на всю спину. И не только на спину — выше пояса у яркой девушки из одежды не было ничего, кроме двух крестов алой липкой ленты на сосках. Определенно, это та самая дева, что ожгла меня взглядом на балу в Республиканском дворце и сильно расстроила Зоряну.
Пока я отстраненно слушал ораторствующего миллиардера и наблюдал за одной из его приметных спутниц со светящейся татуировкой, к нам — неожиданно для меня, но совершенно естественно для Саманты, судя по ее реакции, подошел барон Нидермайер.
С прошлой нашей встречи барон ничем не изменился Один из немногих здесь к классическом, а не полувоенном костюме в колониальном стиле. Скуластый, широколицый, уверенный в себе.
— Мисс Паркер, — учтиво приветствовал Саманту барон, и вопросительно посмотрел на меня.
— Круз. Том Круз, — представился я, пожимая протянутую руку.
— Рад познакомится, — дежурно произнес Нидермайер и потеряв ко мне всякий интерес, повернулся к Саманте: — Ваша машина готова. Оруженосцы и гид ждут у красной беседки у пруда.
Меня барон не узнал, совершенно явно. По-прежнему не обращая на меня внимания, Нидермайер достал из кармана и протянул Саманте тонкий планшет в кожаном чехле.
— Это маршрут вашего следования и мест охоты.
Когда Нидермайер произнес слово «охота», в голосе его явно почувствовалась нескрываемая двусмысленность. Я, переместив с оратора-миллиардера на барона все внимание, посмотрел на него новым взглядом. И подумал, что в республиканском дворце он ведь не просто так приглашал Саманту на танец — получается, знал, кто она. И что-то мне подсказывает, что барон Нидермайер — один наделенных запретным знанием устроителей опасных развлечений. Раз он здесь и сейчас помогает Саманте организовать охоту.
Это «ж-ж-ж» определенно неспроста, но время вопросов придет позже. Сейчас же я вновь обратил внимание на эксцентричного хозяина вечера. Он как раз вещал о человеческой природе, страхе смерти и битве молодого человечества с доминирующими в природе хищниками, в результате которой именно здесь — в Африке, человек разумный начал делать первые шаги к тому, чтобы подняться на верхушку пищевой пирамиды.
Договорив, Скрипач попросил зрителей немного подождать. Оставив своих растекшихся по залу ярких спутниц развлекать собравшееся общество, сам миллиардер удалился для решения, как он сказал, организационных вопросов.
— А вы… Том… Том, верно же? — обращаясь ко мне, словно невзначай вдруг отвлекся Нидермайер.
В голосе барона мелькнуло откровенное, абсолютно нескрываемое пренебрежение. Пренебрежение, явно диссонирующее с замаскированным, но все же такому эмпату как мне заметным подобострастием, с которым он общался к Саманте.