[359]. Мы видели церковь Сан Лоренцо, где все еще висят знамена, которые мы потеряли при маршале Строцци в Тоскане. Имеются в этой церкви многие стенные росписи и очень красивые, просто превосходные статуи работы Микеланджело. Мы там видели Дуомо, очень большую церковь, и колокольню, всю облицованную черным и белым мрамором: это одна из прекраснейших и роскошнейших вещей в мире[360].
Г-н де Монтень говорил прежде, что никогда не встречал народа, где было бы так мало красивых женщин, как в итальянском[361]. Здешние гостиницы он нашел гораздо менее удобными, чем во Франции и Германии, поскольку мясных блюд тут меньше, нет даже половины немецкого изобилия, и они хуже приготовлены. И тут и там мясо подают, не шпигуя салом, но в Германии кушанья гораздо лучше приправлены и больше разнообразие соусов и похлебок[362]. Гостиницы в Италии гораздо хуже, никаких залов, окна большие и все открытые, кроме большого деревянного ставня, который омрачает вам дневной свет, если вы хотите защититься от солнца или ветра; хотя самым нестерпимым и непоправимым он [г-н де Монтень] находил отсутствие занавесей на постелях в Германии. У них тут тоже имеются только маленькие халупки с жалкими занавесками, одна на комнату, да еще с кариолью, [добавочной] лежанкой на колесиках под ней, и тому, кто ненавидит спать на жестком, это очень мешает[363]. Такая же или гораздо бóльшая нехватка белья. Ви́на по большей части хуже, особенно для тех, кто ненавидит в них дряблую сладковатость, в эту пору невыносимую. Дороговизна тут на самом деле не такая уж большая. Хотя утверждают, что Флоренция – самый дорогой город в Италии. Прежде чем мой хозяин [т. е. Монтень] вселился в гостиницу «Ангел», я там сторговался на семь реалов в день за человека с лошадью и на четыре реала за пешего[364].
В тот же день мы посетили дворец герцога, где этот государь самолично трудился ради собственного удовольствия, имитируя восточные драгоценные каменья и делая горный хрусталь, поскольку немного увлекался алхимией и механическими искусствами, а вдобавок был великим архитектором[365].
На следующий день г-н де Монтень первым поднялся наверх, к куполу, где увидел бронзовый позолоченный шар, который кажется снизу величиной с мячик, но когда находишься неподалеку, оказывается, что он способен вместить сорок человек[366]. Там становится видно, что мрамор, которым облицована церковь, даже черный, начинает во многих местах отслаиваться и растрескиваться от мороза и солнца, даже черный[367], поскольку это произведение необычайно разнообразно и трудоемко, что заставляет его опасаться: а достаточно ли натуральным был этот мрамор? Он хотел также увидеть дома Строцци и Гонди, где все еще проживают их родичи. Мы видели и дворец герцога, где Козимо, его отец, велел изобразить взятие Сиены и нашу проигранную битву: тем не менее в различных местах этого города, а именно в этом дворце, на старых стенах лилии занимают первый почетный ряд[368].
Г-да д’Эстиссак и де Монтень были на обеде у великого герцога: потому что тут его так называют. Его жена сидела на почетном месте, за ней герцог, за герцогом – невестка герцогини, за ней – ее муж, брат герцогини. Эта герцогиня красива на итальянский вкус, лицо приятное и властное, объемистый корсаж и груди, как им нравятся. Похоже, ей хватает ловкости обольщать принца и долго удерживать его при себе в благочестии. Герцог – толстый чернявый мужчина моего роста[369], с большими конечностями, лицо и манера держать себя исполнены учтивости, и он всегда проходит с непокрытой головой через распрекрасное скопище своих людей. У него здоровый вид сорокалетнего мужчины. С другой стороны стола сидели два брата герцога: кардинал и тот, другой, восемнадцатилетний юнец[370]. Этому герцогу и его жене подносят пить на глубоком подносе, где стоят открытый и полный вина бокал и стеклянный графин с водой; они берут бокал вина и отливают из него на поднос столько, сколько им надобно, а потом сами доливают бокал водой и снова ставят на поднос, который им держит кравчий. Герцог наливает достаточно воды, а она – почти совсем ничего. Порок немцев в том, что они пользуются непомерно большими стаканами, а здесь, наоборот, чрезвычайно маленькими.
Я не знаю, почему этот город называют по преимуществу прекрасным, он и вправду таков, хотя ничуть не превосходит Болонью, весьма мало Феррару и без всякого сравнения уступает Венеции[371]. В самом деле, с ее колокольни открывается прекрасный вид, это бесконечное множество домов, которые заполняют все окрестные холмы на два-три лье в окружности, и эта равнина, на которой она расположена, которая, похоже, простирается в длину на два лье: поскольку кажется, что дома касаются друг друга, так плотно они тут набиты. Город вымощен плоскими камнями, попросту, без особого порядка. После обеда они, [наши] четыре дворянина, вместе с проводником наняли почтовых лошадей, чтобы повидать владение герцога, которое называют Кастелло[372]. Дом снаружи не представляет собой ничего особенного, но внутри имеются разнообразные комнаты, а еще сад, и все вместе расположено на склоне холма, однако так, что все продольные аллеи, хоть и наклонные, тем не менее пологи и удобны для подъема, а поперечные – ровные и прямые. Там видно много беседок, весьма густо сплетенных и покрытых: все они из таких душистых деревьев, как кедр, кипарис, оливы, лимонные или апельсиновые, – а их ветви так тесно стянуты и переплетены, что легко можно заметить: солнце не смогло бы туда проникнуть, даже находясь в своей самой большой силе. Купы подстриженных кипарисов и других деревьев расположены так упорядоченно и близко друг к другу, что едва остается место еще для трех-четырех. Имеется там и большой водоем среди прочих, посреди которого устроена искусственная скала, подделанная под природную, и кажется, будто она снаружи вся обледенела, благодаря тому же материалу, которым герцог покрыл свои гроты в Пратолино, и наверху скалы большое бронзовое изображение древнего, убеленного сединами старца, сидящего, скрестив руки, а по его бороде, по челу, по волосам со всех сторон беспрестанно струится капля за каплей вода, изображая пот и слезы, и в этом фонтане нет другого источника воды, кроме этого[373]. А вот что им довелось испытать в другом месте благодаря очень приятному опыту, который я уже описывал выше: когда они, прогуливаясь по саду и разглядывая его диковины, пришли в некоторое место, где стали любоваться мраморными фигурами, садовник нарочно оставил их ради представления, и вдруг под их подошвами и между их ног забили через бесконечно малые отверстия столь тонкие струйки воды, что были почти невидимы и всецело представляли собой мелкую изморось, которая их всех и оросила посредством некоего подземного устройства, которое садовник приводил в действие, находясь более чем в двухстах шагах оттуда, да с таким искусством, что, находясь вдали, мог повышать и понижать силу струй, как ему было угодно, искривляя их и передвигая по своему желанию: такие же шутихи имеются там и в других местах. Они видели также главный фонтан, где струя воды устремляется вверх сквозь канал в двух больших бронзовых фигурах, где нижний человек держит верхнего в руках и сдавливает его изо всех сил;
а тот, запрокинув голову и наполовину лишившись чувств, выбрасывает эту воду через рот с такой силой, что помимо высоты, на которой находятся обе фигуры (а это не меньше двадцати футов), струя воды бьет вверх над ними на тридцать семь брассов[374]. Имеется там также среди ветвей вечнозеленого дерева кабинет, но гораздо более роскошный, чем любой другой, который они видели, поскольку он весь увит живыми и зелеными ветвями дерева и так закрыт этой зеленью со всех сторон, что наружу невозможно выглянуть иначе, кроме как через несколько отверстий, которые надо проделать, раздвигая ветви там и сям; а еще к этому кабинету через трубку, которую невозможно заметить, подведена вода, и ее струйка бьет из середины маленького мраморного столика. Там звучит также водяная музыка[375], но они не смогли ее услышать, потому что для людей, которым предстояло вернуться в город, было уже поздно. Они видели также над входными воротами корону герцогского герба, очень хорошо сплетенную из древесных ветвей, растущих во всей своей силе и питаемых естественным путем посредством волокон, которые невозможно лучше выбрать. Они там были в такую пору, которая более всего враждебна к садам, что заставляет еще больше восхищаться ими. Есть там еще один прекрасный грот, где представлены в натуральном виде всевозможные животные, изливающие воду фонтанов кто через клюв, кто через крыло, кто через когти, или ухо, или ноздри.
Я забыл, что во дворце этого государя[376] в одном из залов выставлена фигура некоего животного о четырех лапах, отлитая из бронзы и водруженная на колонну как есть; она престранного вида – весь перед у нее чешуйчатый, а на хребте непонятно какой вырост с рогами[377]. Говорят, что эта тварь была найдена в местных горах, в пещере, и доставлена живой несколько лет назад. Мы видели также дворец, где родилась королева-мать