оды, где ему стало гораздо хуже, чем прежде. Я также не сделал добрых предзнаменований насчет слов хозяина источника, утверждавшего, что сезон слишком уж затянулся, но хладнокровно побуждал меня пить ее.
Здесь только одна гостиница, но большая, удобная и вполне приличная, отстоящая от Витербо на полторы мили, куда я ходил пешком. В этом месте объединены три-четыре источника с различными действиями и к тому же имеется душ. Эти воды образуют белую пену, которая легко застывает и остается такой же твердой, как лед, образуя на поверхности воды твердую корку. Все место словно инкрустировано этой белой пеной. Положите туда тряпицу и через какое-то время увидите, что она покрылась пеной и затвердела, будто замерзла. Эту пену используют, чтобы чистить зубы; она продается и вывозится за пределы области. Жуя ее, чувствуешь только вкус земли и песка. Говорят, что это [первичная] материя, из которой рождается мрамор и которая также вполне способна окаменеть в почках. Тем не менее уверяют, что вода не оставляет никакого осадка в бутылках, куда ее наливают, и сохраняется прозрачной и очень чистой. Думаю, ее можно пить сколько угодно, а покалывание, которое в ней чувствуется, делает ее для питья только приятней.
Возвращаясь отсюда, я проходил через маленькую, но довольно длинную равнину, ширина которой восемь миль, чтобы взглянуть на место, где жители Витербо (среди которых нет ни одного дворянина[794], потому что все они земледельцы и торговцы) собирают лен и коноплю – сырье для своего главного промысла. К этой работе допускаются одни только мужчины, тут обходятся без женщин. И большое количество этих рабочих собирается вокруг некоторого озера, где вода в любое время года одинаково горячая и кипящая[795]. Они говорят, что это озеро совсем бездонное, и отводят из него воду, чтобы делать другие маленькие теплые озера, где вымачивают коноплю и лен.
По возвращении из этого маленького путешествия, которое я проделал пешком туда, а обратно на лошади, у меня вышел маленький камешек, рыжий и твердый, величиной с крупное пшеничное зерно; я немного чувствовал накануне, как он спускается в нижнюю часть живота, но он застрял на проходе. Чтобы облегчить выход таких камней, надо воспрепятствовать выходу мочи, немного сжав член, что придает ему после этого немного больше силы, чтобы его вытолкнуть. Этому способу меня научил г-н де Лангон в Арсаке[796].
В субботу, в праздник св. Михаила, я отправился после обеда взглянуть на Мадонну дель Черкио[797] в миле от города. Туда ведет большая, очень хорошая дорога, прямая, ровная, обсаженная деревьями от одного конца до другого, наконец, сделанная с великим тщанием по распоряжению папы Фарнезе[798]. Церковь красивая, наполнена всяческим благочестием и бесконечным множеством обетных табличек. В одной латинской надписи можно прочитать, что около ста лет назад на некоего человека напали грабители, и он, полумертвый от страха, укрылся под дубом, где висел этот самый образ Пресвятой Девы, и вознес к ней молитву; и вот – о чудо – он вдруг стал невидим для этих грабителей и так был спасен от неминуемой опасности. Это чудо породило особое почитание этой Мадонны; вокруг дуба построили эту церковь, которая очень красива. Еще можно видеть пень этого очень низко срубленного дуба и верхнюю часть его ствола, где помещался образ, прислоненную к стене и избавленную от ветвей, которые обрубили вокруг.
В субботу, в последний день сентября, я выехал рано утром из Витербо и двинулся по дороге на Баньайю.
БАНЬАЙЯ. Это место принадлежит кардиналу Гамбаре, оно очень украшено и снабжено таким множеством фонтанов, что в этой части, кажется, не только сравнялось, но даже превзошло Пратолино и Тиволи[799]. Во-первых, тут имеется фонтан с мощным напором воды, чего нет в Тиволи, и очень обильной, чего нет в Пратолино, так что ее хватает для бесконечного распределения по различными фигурам. Тот же мессер Томмазо да Сиена, который вел работы в Тиволи, ведет и эти, но они еще не закончены. Так что, постоянно добавляя новые изобретения к прежним, он вложил в это последнее строительство гораздо больше искусства, красоты и занимательности. Среди различных причуд, которые ее украшают, можно видеть довольно высокую пирамиду, откуда бьют струи воды различными способами, то вверх, то вниз. Вокруг пирамиды четыре красивых маленьких водоема, наполненных чистой водой. Посреди каждого – каменная лодочка, и в ней двое аркебузиров, которые, набрав воды в свои самопалы, выпускают ее струей в сторону пирамиды; и еще трубач, который тоже выпускает струи воды. Можно прогуливаться вокруг этих водоемов и вокруг пирамиды по очень красивым аллеям, где имеются каменные скамьи очень красивой работы. Другие части еще больше нравятся некоторым [посетителям]. Дворец маленький, но приятной постройки. Насколько я смог понять, это место несомненно превосходит [многие другие] умелым использованием воды. Самого кардинала тут не было, но, поскольку он француз в душе, его люди оказали нам все учтивости и знаки расположения, какие только можно пожелать.
Оттуда, следуя прямым путем, мы проехали в Капраролу, дворец кардинала Фарнезе, о котором много говорят в Италии[800]. В самом деле, я не видел ничего в этой прекрасной стране, что было бы с ним сравнимо. Он окружен большим рвом, вырубленным в туфе: верх здания устроен наподобие террасы, так что кровли совсем не видно. По форме он почти пятиугольник, но при взгляде кажется большим совершенным квадратом. Его внутренняя форма совершенно круглая: везде царят широкие коридоры, все сводчатые и повсюду покрытые росписями. Все покои квадратные. Здание очень большое, залы очень красивые, и среди прочих имеется один восхитительный зал, потолок которого (поскольку все здание сводчатое) представляет собой небесный глобус со всеми фигурами, которые его составляют. А на его стенах – земной глобус со всеми его областями, что вместе образует полную космографию. Эти росписи очень богато покрывают целиком все стены. В других местах представлены в разных картинах деяния папы Павла III и дома Фарнезе. Люди нарисованы так натурально, что узнаешь их с первого взгляда на их этих портретах: нашего коннетабля, королеву-мать, ее детей, Карла IX, Генриха III, герцога Алансонского, королеву Наваррскую и короля Франциска II [самого старшего из всех], а также короля Генриха II, Пьетро Строцци и других. В том же зале в двух его концах видны два бюста: с одной стороны, на самом почетном месте, бюст короля Генриха II с надписью внизу, где он назван хранителем дома Фарнезе[801]; а на другом конце – бюст [испанского короля] Филиппа II, надпись на котором гласит: за благодеяния, полученные от него в великом множестве. Снаружи тоже имеется много прекрасных вещей, которые стоит посмотреть, и среди прочих грот, откуда вода, искусно направленная в маленькое озеро, представляет зрению и слуху падение настоящего дождя. Этот грот расположен в пустынном и диком месте, и воду для этих фонтанов приходится доставлять с расстояния в восемь миль, от самого Витербо.
Оттуда по ровной дороге через большую равнину мы добрались до весьма обширных лугов, посреди которых в некоем лишенном травы месте видно, как бурлят источники холодной воды, довольно чистые, но настолько пропитанные серой, что запах чувствуется весьма далеко[802]. Мы приехали на ночлег в
МОНТЕРОССИ, двадцать три мили; и в первое воскресенье октября прибыли в
РИМ, две мили. Нас там встретил очень большой холод и ледяной ветер с севера. В понедельник и в последующие несколько дней я чувствовал несварение в своем желудке, что заставило меня пропустить несколько общих трапез, чтобы есть поменьше[803]. И пока мой желудок был свободным, я чувствовал себя довольно бодрым и полностью располагал всей своей натурой, за исключением головы, которая еще не совсем оправилась.
В день, когда я прибыл в Рим, мне передали письма от членов городского совета Бордо, которые весьма любезно написали мне по поводу моего избрания мэром их города и просили меня приехать к ним.
В воскресенье, 8 октября 1581 года, я пошел повидаться в термах Диоклетиана на Монте Кавалло[804] с одним итальянцем, который, долгое время пробыв рабом в Турции, научился там множеству необычайных приемов, которые делаются на лошади. Он, например, скача во весь опор, мог совершенно прямо стоять на седле и с силой метал дротик, а потом вдруг оказывался в седле. Затем, посреди стремительной скачки, всего лишь опираясь рукой на ленчик седла, спускался с коня, касаясь земли правой ногой, а левой стоя в стремени; и несколько раз видели, как он так спускается и поднимается попеременно. Он проделывал много подобных трюков в седле, по-прежнему на скаку. Стрелял из лука по-турецки вперед и назад с большой ловкостью. А иногда упирался головой и плечом в шею лошади, поднимал ноги прямо вверх и, держа их так, продолжал скакать во весь опор[805]. Он подбрасывал в воздух булаву, которую держал в руке, и подхватывал на скаку. Наконец, стоя в седле и держа правой рукой копье, он ударял им в перчатку и подцеплял ее, как при конной игре с кольцом. Еще он, стоя на ногах, крутил вокруг своей шеи взад и вперед пику, которую сначала сильно раскручивал рукой.
10 октября после обеда посол Франции[806] отправил мне нарочного сказать, что, если я хочу, он заедет за мной и возьмет меня в свою карету, чтобы мы вместе поехали посмотреть на мебель кардинала Урсино