ная пустыня. Вытащив лошадей и повозки, мы продолжали путь. Подобные ураганы, столь обыкновенные в Африканских степях, часто беспокоили нас, но мы всегда спасались с помощью того же средства. Проехав более девяти тысяч миль по этой дикой и безлюдной стране,под палящими солнцем,томимые жаждой и засыпаемые песком, среди постоянных опасностей и лишений, мы наконец завидели горы и зелень. Это была минута необыкновенной радости для нас. С души вдруг спало томление и чувство освежело. Ничего не может быть романтичней и грациозней этих скал и пропастей, окруженных цветками, травами и высокими пальмами. Обилие плодов было беспримерное; стали появляться стада буйволов, овец и лошадей; на ветвях дерев раздавался птичий концерт; светлые горные ключи падали кристальной влагой на живописные долины; везде была жизнь и идиллическое счастье. Небо снова приняло голубой цвет, и природа видом повеселела.
Глава XXVПрием Барона Африканским царем. Управление его народом. Советы мудреца Гиларо Фростикоса
Обойдя ближайшие горы, мы вошли в превосходную долину; на ней сидело множество людей, которые ели живого быка, отрезая от него ломти мяса длинными ножами. Крик мучимых животных оглашал этот варварский праздник. Пирующие запивали свою еду особенным напитком, описанным в путешествии Кука, — он называется кава. Воодушевленный негодованием против такого варварства, я решился уничтожить обычай — есть живое мясо и пить гадкую каву. Но я понимал, что такую реформу нельзя совершить в нисколько минут.
Отдохнув здесь нисколько дней, мы отправились в столицу нового царства. Появление наше возбудило общее любопытство и говор по всей стране: на нас смотрели, как на выходцев с неба; но в особенности стрельба наших ружей поразила изумлением дикий народ.
Наконец мы достигли престольного города, расположенного на берегах прекрасной реки; император, окруженный всем двором, торжественно вышел нам на встречу. Он сидел на богато убранном верблюде, а свита его, из раболепного уважения к монарху, шла пешком; лицо его было типом национальной породы, — белое, как снег. Перед ним играла превосходная музыка в сопровождении роскошного поезда. За пятьдесят шагов перед нами остановилась процессия.
Мы приветствовали ее залпом ружейных выстрелов и громким «ура!». Я поспешил сойти с лошади и с непокрытой головой подошел к императору. Он был одинаково учтив — сошел с верблюда на землю и, подав мне руку, сказал: «Я очень рад познакомиться с таким знаменитым путешественником, и почту за особенное счастье быть полезным вам в моей империи.»
Я поблагодарил государя, выразив ему полное удовольствие — найти столь образованный народ внутри Африки. Из благодарности за его гостеприимство, я обещал ввести в его царство науки и искусства Европейского общества.
Не трудно было мне догадаться, что подданные его были не земного происхождения, а вели свой род от обитателей луны. Это я тотчас заметил по языку, и чтоб удостовериться, спросил мнение своего ученого товарища. Гиларо Фростикос подтвердил мою догадку и вывел из нее бездну новых философских заключений. Чтоб представить вам образчик этого удивительного говора, мягкого и нежного, как песня соловья, я попросил секретаря императора написать нисколько строк. Вот точная копия с его рукописи:
Великолепный властитель повел меня в свой дворец, среди общего удивления его придворных. Самый роскошный прием ожидал нас в царских палатах. Балабан II (имя этого царя) постоянно обращался к нам за советами и верил им, как глаголу алкорана. Часто он расспрашивал меня о состоянии Европейских монархов и особенно о Великобританском королевстве; я говорил с ним откровенно, и он сомнительно покачивал головой. Я советовал ему ввести у себя правление, подобное Английской конституции, и установить парламент.
Его величество, будучи бездетным с согласия всего народа назначил меня наследником престола и затем не замедлил умереть. Аристократия и войско упрашивали меня принять корону. Я посоветовался с друзьями и, в первый раз в жизни побежденный демоном властолюбия, согласился на такую глупость.
Теперь у меня было довольно власти, чтоб уничтожить безобразный обычай моих подданных — есть живое мясо и пить каву. С этой целью я старался уговорить большинство народа. Но народ принял мою реформу дурно, и косо стал смотреть на иностранцев, которые пришли с уставом своих нововведений.
Сначала я действовал одним советом и убеждением; иногда я принимал к себе целые тысячи обедать за европейским столом. Но все это было напрасно. Моя доброта породила ропот; во мне заподозрили какого-то фанатика и честолюбца, и видели личные расчеты в моем желании образовать из этих тигров и крокодилов истинных людей. Наконец заметив, что кроткое обхождение ни к чему не ведет, я запретил, под угрозой строжайшего наказания, есть живых быков и пить каву.
Эта мера навсегда лишила меня популярности. Повсюду имя мое сделалось предметом насмешки, пасквиля и памфлета. В таком положении я обратился за советом к моему благородному другу. Он явился в полное собрание и говорили так:
«Почтеннейший Мюнхаузен, я думаю, что ваше величество попусту хлопочет приневолить народ жить так, как он никогда не жил; напрасно вы убеждаете их, что жареный бык, пудинг, пирог, сахар и вино — прекрасные вещи. Чтоб понимать все это — надо родиться в Англии. Законами вкусу не учат; вы забыли старую пословицу de gustibus non disputandum sit (о вкусах не спорят). Поэтому, я думаю, гораздо лучше для чести вашей империи и счастья ваших подданных оставить всякие притеснительные меры, и дать народу полное право жить так, как он хочет. Если же вы непременно хотите уничтожить их варварские обычаи, то надо действовать более нравственными средствами, чем указами и угрозой. Я советовал бы на первый раз, распространить в этой стране обыкновение пить кофе поутру; вы увидите, что это невинное средство поведет за собой самые радикальные перемены в варварской жизни этого народа. От кофе они скоро перейдут к нашим завтракам, а от завтраков — к обедам. Попробуйте, ваше величество, эту меру, и я даю вам честное слово вашего друга, что вы успеете в своем желании.»
На этот раз я изумился уму и красноречию моего ученейшего Гиларо; он так высоко стал над личными интересами, что вместо джина откровенно посоветовал пить кофе. Мнение его было принято единодушно, и я на следующее утро созвал во дворец огромное собрание пить кофе. К общему удивленно, все мои аристократы и цвет благородного сословия нашли напиток превосходным. Не прошло и двух недель, как он обратился в общее употребление всей империи. Юноши и старики, жены и дети, богатые и бедные — все находили его нектаром, питьем богов и гурий. Я был бесконечно рад; снарядив особенный караван, я послал его в Аравию за самым лучшим мокко, и приказал раздать его по всей стране. Предсказание Фростикоса совершенно сбылось; кофе вывел варварский обычай моих подданных и образовал их. Я возвратил свою популярность, и отсель царствовал среди всеобщих благословений.
Глава XXVIПостройка удивительного моста между Африкой и Великобританией. Возвращение Барона в Англию и слава его имени
«Теперь, благороднейший барон, — сказал знаменитый Гиларо, — наступило время дать народу какое-нибудь великое предприятие, достойное вашего славного правления. Что вы думаете, если б мы построили мост, соединяющий континент Африки с Великобританией? Воспользуйтесь настоящим энтузиазмом ваших подданных и дайте им этот труд. Он увенчает ваше царствование блистательным успехом.»
Нация охотно приступила к делу, желая прославить себя постройкой здания, еще небывалого в мире. Я приказал отпускать работникам двойную порцию кофе, и они работали из всех сил. Вавилонская башня, которая, как говорят, была семь миль высоты, или Китайская стена — чистые пустяки в сравнении с нашим колоссальным зданием. И оно было окончено в самое короткое время.
Высота нашего моста была необычайная; средняя арка подходила под самую луну, так что мы боялись, чтоб она не помешала обычному течению небесного светила; но архитекторы измерили расстояние и определили его очень точно. Луна свободно проходила над аркой, и по ночам служила ей лучшим Фонарем. Общий вид моста представлял радугу, хотя спуск и восхождение его вовсе не были трудны. Арки висели на железных цепях, утвержденных в гранитные обелиски; один конец моста лежал в самом центре Африки, а другой — на берегах Темзы. По математическому вычислению, мост мог поднимать тяжесть в 100 000 000 пудов и должен был простоять до того отдаленного времени, когда Европа будет страной варварской, а Африка — образованной. Потомки наши подтвердят истину этого факта.
Когда кончилась постройка нашего изумительного моста, я приказал вырезать блестящую золотую надпись на главной арке; буквы ее так велики, что все корабли, идущие в восточную и западную Индию, могут читать их очень ясно. Надпись следующего содержания:
«Этот мост построен знаменитым Бароном, владетелем центральной Африки, в память его кругосветных путешествиях. Он будет невредимо стоять до тех пор, пока солнце и луна будут держаться в своих вечных орбитах. Только с общим разрушением вселенной распадутся его арки и обелиски.»
Так началось постоянное и самое удобное сообщение средней Африки с Великобританией, путешественники ринулись со всех сторон, — одни по делам, другие из простого любопытства.
Устроив жизнь народа варварского, я решился сложить с себя корону, потому что в Англии составилась против меня враждебная партия. Простившись с народом, я отправился в путь среди необыкновенного торжества. На мосту, где я ехал с своей свитой, выстроились две линии подданных, посыпа́вших мой путь цветами; венки и фестоны украшали арки; рукоплескания раздавались по всему атлантическому океану. И какой был очаровательный вид с верхней арки! За нами тонула в прозрачной дали Африка; направо раскидывались долины Франции и Пиренеев; налево бежали корабли по океану. В подзорную трубу я видел воды Балтийского моря и Финские граниты. Одним словом, такого веселого и разнообразного пути не было, нет и не будет на всем земном шаре.