В другой раз я выкинул с ними иную штуку. Пригласив всех пэров, герцогов, маркизов, одним словом, всех чиновников Лондона, обедать на корабль, угостил их старым вином Опорто; это вино шестьсот лет стояло в погребе одного Лиссабонского графа, и вы можете судить, как оно было крепко. Напившись его вдоволь, мои лорды совершенно ошалели; беседуя за столом, подшучивая друг над другом, смеясь и почекиваясь стаканами, они были, видимо, очень довольны. Заметив, что хмель разобрать их сильно, я велел отчалить корабль и увез их в Южную Америку. На другой день, народ узнав о переселении своих начальников и представителей, в которых он, верно, не очень нуждался, осветил город блистательной иллюминацией и задал общественный обед — «в честь освобождения от почтенных лордов.» Я вовсе не ожидал такой всеобщей радости, думая, в простоте сердца, что всякие лорды — люди полезные человечеству.
Глава XIIIВторое путешествие по Ледовитому океану. Знакомство с белыми медведями и избиение их
Еще путешествие на север.
Вы, конечно, помните последнее путешествие капитана Фипса по ледовитому морю; я провожал его, в качестве не матроса, а друга. Когда мы вышли на открытый океан, я взял свой чудесный телескоп, чтоб осмотреть окружающие предметы. На громадной глыбе льда я увидел двух белых медведей, с остервенением боровшихся. Взяв заветный карабин, я пошел прямо к ним. Дорога была невыносимо-гадкая; то я поскальзывался, то утопал в снегу, то перепрыгивал через ямы, то шел по зеркалу, то по грязи. Наконец поравнявшись с ними, я увидел, что медведи играли. Посмотрев на их прекрасные шкуры и оценив их, я стал думать, как бы овладеть ими, не попортив пулей. В ту самую минуту, левая нога поскользнулась, и я повалился на спину, удар пришелся в затылок и я долго оставался без чувств. Очнувшись, я страшно изумился, увидев, что одно из этих животных перевернуло меня вниз лицом, и, растянувшись шагах в десяти заснуло. Не теряя удобного случая, я прицелился ему в лоб и выстрелил. Но едва раздался удар; как на ледяном холме поднялся оглушительный рев, и целое стадо медведей бросилось на меня. Вспомнив старое подобное приключение, бывшее со мной у берегов Сибири, я наскоро стащил шкуру с убитого зверя и завернулся в нее с головой и ногами. Окружив и обнюхав меня со всех сторон, они, очевидно, сочли меня за своего брата и оставили в покое. Чтоб не портить дела, я стал подражать их мимике, — покачивать головой и подниматься на задние лапы; все это удалось, как нельзя лучше, и они начали обращаться со мной на дружеской ноге.
Теперь мне захотелось одурачить их доверчивость и поживиться насчет их простоты. Я слышал от одного армейского лекаря, что рана нанесенная в позвонковую кость мгновенно убивает. Что же? — подумал я, — не мешает попытать это средство. Оправив нож, я ударил им самого старого и большого, между плечами и затылком; минута была роковая; если б он не издох в то же мгновение, разумеется, он растерзал бы меня на части. К счастью, все обошлось хорошо; медведь упал, не успев даже испустить рева. После этого явилось желание уничтожить их всех поодиночке, что я и сделал без особенного затруднения. Хотя они и видели, что товарищи их валились, как мухи от мышьяка, но никто из них не догадался, где причина смерти. Когда я прикончил последнего, почувствовал себя вторым Самсоном, побившим свою тысячу.
Вернувшись на корабль, я взял три части экипажа, чтоб помочь мне содрать шкуры и перенести мясо на борт. Добыча была богатая; половина корабля была загружена махами и ветчиной.
Когда мы воротились домой, я послал нисколько окороков ветчины, от имени капитана, лордам адмиралтейства, министру финансов и лорду мэру в Сити, а остальное роздал друзьям своим, и от всех получил самую искреннюю благодарность, а Сити даже почтило меня приглашением каждый год обедать в Гильдголе, в день лорда мэра.
С мехами я распорядился еще лучше; я послал их Русской императрице, которая оделась сама и одела весь двор свой. Она написала мне, собственной рукой, очень лестное письмо, приглашая чрез посланника разделить честь ее постели и трона. Но я отклонил просьбу, потому что никогда не завидовал царскому достоинству. Получив отказ, ее величество занемогло от любви и вскоре скончалось. Князь Долгорукий потом рассказывал,что главной причиной ее смерти был паралич сердца, горевшего ко мне самой пламенной любовью. Впрочем, оно уже давно перегорело, когда мне представился случай быть преемником престола.
Думали и говорили, что капитан Фипс не хотел идти дальше, чем мог, в своем путешествии. Смею уверить вас честным словом, что это вина не его. Загрузив корабль медвежьими шкурами и ветчиной, я остановил ход его и было бы безрассудно пустить его среди льдов, которые громоздились высокими горами.
Капитан часто жаловался, что ему не удалось участвовать в этом славном дне, который он называл медвежьим днем. Из-за этого мы поссорились с ним. Желая подорвать мою репутацию, он даже пустил молву, что будто я надуваю медведей, как будто я обязан действовать с ними также честно, как с лордами. Теперь он сделан пэром, а я брожу по свету, ища славы и приключений.
Глава XIVПрогулка по Кавказу. Плен Барона. Лечение его на берегу Каспийского моря
Прогулка по Каспийскому морю.
Узнав, что на берегах Каспийского моря очень удобно поселиться для излечения грудных болезней, я немедленно отправился на Кавказ, из города Портсмута.
Пробираясь горами Дагестана, я спустился на великолепную долину; передо мной текла чистая и быстрая река, светлая, как стальная сабля, вправо поднимались горы, коронуемые вечными снегами; влево сплошными массами хмурились гранитные скалы, а на них колыхались вершины громадных сосен и каштанов. Очарованный этой грандиозной сценой, я приостановил коня и задумался. Как будто из земли выскочил черкес и, не дав оглянуться, накинул мне на шею аркан и поволок в горы.
По дороге я очнулся и понял, что меня ожидал жестокий плен, среди сурового племени. Так и случилось. Восемь месяцев бедный Барон пас овец, доил коров и забавлял нагих ребятишек. Наконец эта жизнь оскорбляла меня, и я решился, во что бы то ни стало, избежать ее. Заспорив однажды со своим господином, что я не хуже его могу управлять дикой лошадью, он приказал подать двух лучших рысаков. На одного он сел сам, а на другого я, и мы условились скакать до известного места. Условие было страшное: если он перегонит меня, в первой праздник я должен был лишиться головы, ради потехи зрителей; если я перегоню его, он должен был отдать за меня свою младшую дочь — редкую красавицу. Но не о том я думал. Когда мы пустились по дороге, я дал своему деспоту проскакать вперед и видя, что он исчез из моего виду, поворотил в сторону, углубился в лес, и на другой день приехал на берег Каспийского моря.
Здесь я поселился в грязном и глухом городишке, Баку. Посоветовавшись с доктором, я начал лечение; он приказал мне, как можно больше купаться в соленой воде и греться на солнышке. В первой же раз, окунувшись в Каспийские воды, я был схвачен огромным тюленем за ногу. Это неуклюжее, но здоровое животное, вероятно, хотело поиграть со своей добычей; оно три дня водило меня на поверхности моря, причем я успел осмотреть все подробности берегов и исторические памятники древнего Самарканда. Когда у меня будет досужное время, я непременно составлю особенные записки, под названием:
«Путешествие и изучение Каспийского моря знаменитым Бароном, на тюлене.»
Глава XVПрорытие Суэцкого канала. Праздник в Александрии и победа Барона над Типпо Саибом
Третье путешествие в Петербург.
Путешествуя во внутренних частях Африки, под самым экватором, фантазия моя так разгорячилась от полуденного солнца, что я день и ночь думал об одном — о соединении Средиземного моря с Индийским посредством Суэцкого канала. Зная, что русские давно уже губят попусту людей воюя с турками или черкесами, я придумал употребить этих головорезов в дело.
С этой целью я снова отправился в Петербург, извещенный наперед, что царь, прозванный потом Дон-Кихотом нашего века, очень расположен ко мне. Явившись во дворец, я был принять в кабинете императора и за чашкой кофе посоветовал ему обессмертить себя, вместо шутовских походов в Италию и Швейцарию, прорытием Суэцкого канала. На другой же день по всей империи был разослан указ такого содержания:
«…Повелеваем всем и каждому, на море и на суше, оказывать Барону Мюнхаузену всякую помощь и содействие в его великом предприятии…»
и т. д.
В силу этого приказания, я набрал себе множество русских инженеров, присоединил к ним две или три тысячи турок, и пошел с ними копать Суэцкие пески. Прибыв на место, я осмотрел работы, измерил пространство, собрал орудия и, на другой день, приступил к делу. Не далее, как через пять дней воды Индийского океана слились со средиземными, и я увидел необыкновенное множество кораблей, плывших новым путем. В память такого важного события, мне приготовили великолепный обед в Александрии. Вся площадь Птоломея была заставлена столами и палатками; две тысячи жареных быков и сорок фонтанов, струившихся чистейшим родосским вином, составили пир народа. Чтоб отличить меня от толпы, мне устроено было особенное место, на высокой башне, откуда я мог озирать всю верхнюю часть Египта. В числе моих блюд, было одно самое драгоценное — жаренный хвост крокодила, необычайно вкусный. Советую попробовать его моему читателю, если случится ему быть в Каире. В конце обеда, когда подняли тост за мое здоровье, я встал на башне и произнес следующую речь: «Народ! мы празднуем великий день победы над природой. Посмотрите на Китайцев; они загородили себя колоссальной стеной от других народов, а мы соединили все нации и моря каналом. Честь и слава вам, мои бравые работники! Выпьем же дружно за здоровье Суэцкого перешейка.» Едва я окончил, как раздались громкие рукоплескания и гро