колько понимаю, первый вопрос был главный и личный, второй касался непосредственно меня, но это, как говорится, цветочки.
– Сложно расставить приоритеты, – поморщился Ларионов. – Из Германии от канцлера пришло официальное извинение и заверение, что в отношении господина Чуркова никаких приказов об аресте не отдавалось, а тот, кто проявил непозволительное рвение и не смог понять сути просьбы руководителей империи, понесет наказание по всей строгости.
– Смешно, – хмыкнул я. – А движение войск к нашим границам они как комментируют?
– Это еще не все, – покачал головой ротмистр. – Канцлер пишет, что господин Чурков в любое время, невзирая на внешнеполитическую обстановку, может посещать немецкую империю и будет неприкосновенен. Мало того, готовится указ, что вы, Иван Макарович, за заслуги перед Германией получите статус почетного гражданина.
– Охренеть! – озадаченно потер я переносицу. – А разве существует статус почетного гражданина, который является подданным другой империи?
– А немецкие господа такой ввели, за подписью императора! – добил меня Ларионов, и в глазах его мелькнула подозрительность. – Не поделитесь, что там происходило, после того как вы вышли из поезда на перрон?
Ха, а ведь Ларионов меня в чем-то подозревает! Ну, письмо канцлера Германии должно навести на подобные мысли. Впрочем, бо́льшую часть времени я провел с Анзором и его подручным, так себе алиби, конечно, но за неимением лучшего… Правда, вор что-то не спешит возвращаться, однако мне и скрывать нечего, да и сам хотел ротмистру поведать про странное поселение. Мой рассказ затянулся, Ларионов сперва недоверчиво выслушивал, но по мере повествования черты его лица разгладились, из глаз ушла подозрительность, и он стал забрасывать меня уточняющими вопросами. Больше всего Вениамина Николаевича озадачило поведение господина Брауна.
– Простая благодарность? Нет, думаю, тут какие-то далеко идущие планы, но вычислить их мы не в состоянии, – поставил точку ротмистр.
– Такую вероятность допускаю, – согласился я, – но если это игра, то комбинация на много ходов вперед, где куча неизвестных. Нам ее не просчитать, да и не стоит оно того. А вот насчет поселения мой совет – необходимо разведать, что там.
– Каким образом? – поморщился ротмистр.
– Только не говори, что у тебя нет охранителей, способных на это, – хмыкнул я. – Отправь в Мюнхен несколько групп каким-нибудь кружным путем, пусть попытаются найти к поселению пути подхода. Только предупреди, что люди там серьезные, могут начать стрелять, а потом узнавать, кто и что.
– Но в вас-то не стреляли, – возразил Ларионов.
Ничего не ответил, сделал глоток холодного кофе и поморщился, а потом сказал:
– Так, про свои дела рассказал, надеюсь, подозрений не осталось. Когда же появится Анзор с Жалом, ты с каждым переговори в отдельности, после чего этот вопрос закроешь. Теперь давай продолжай с новостями, Вениамин Николаевич, ведь у тебя еще есть что сказать.
– Это точно, – тяжело вздохнул контрразведчик. – Усилилось внутреннее давление, происходят саботажи и террористические акты. Последствия одного из последних ты наблюдал. На предприятиях закладываются бомбы, происходят взрывы, а потом идет агитация, чтобы рабочие заявляли о своих правах и несогласии с таким к ним отношением. Лозунги самые что ни на есть провокационные, но народ начинает озлобляться. Однако и это еще не все, идет создание вооруженных дружин, под предлогом защиты, раз империя ничего поделать не может.
– И каждому такому дружиннику платят звонкой монетой, которую тот никогда бы не заработал на предприятии, – продолжил я.
– Нет, – отрицательно качнул головой ротмистр, – ошибаешься, зарплата меньше, примерно на девять процентов, но и не делают они ничего.
– А кто стоит во главе таких дружин? – уточнил я, поражаясь, как подобное могли допустить власти.
– Это не так важно, – махнул рукой Ларионов и закурил очередную папиросину. – Понимаешь, это снежный ком, лавина! Если так дальше пойдет, то в столице эти рабочие дружины станут настоящей силой! Полиция и гарнизон ничего им не смогут противопоставить.
Молчу, сценарий развития событий понятен, а если наступят боевые действия, а они наступят, то в данном мире семнадцатый год наступит раньше. Черт! А я ведь рассчитывал, что у меня времени навалом.
– Финансирует их кто? – поинтересовался я, уже догадываясь об ответе.
– Не поверишь! – встал и подошел к окну Ларионов, пытаясь что-то разглядеть во тьме.
– Почему не поверю? – криво усмехнулся я. – Данным вопросом заинтересованы многие, не только враги империи, но и те же промышленники, желающие, чтобы на их предприятиях ничего не взрывалось и прибыль шла. Даже больше тебе скажу, если еще не внесли законопроект о признании этих дружин как защиты общественного порядка, то обязательно сделают подобное. Императрица на это как реагирует?
– Ольге Николаевне сейчас не до этого, с полиции требует найти и наказать виновных, а сама занята внешней политикой, пытается отсрочить войну с альянсом.
– Удается? – спросил и приложил ладонь ко рту, скрывая зевок.
– Мне сложно судить, но пока боевых действий нет.
– Хорошо, – встал и я из-за стола, чтобы немного пройтись: кофе не помог, спать сильно хочется. – Про предложение Марте ты сказал, свои подозрения в отношении меня высказал, про дружины и взрывы тоже, что еще?
– А этого мало?
– Достаточно, – устало выдохнул я. – Вениамин Николаевич, ведь знаю тебя, есть что-то еще, говори.
– Катерина, сестрица твоя, как бы мягче сказать… – Ротмистр помялся, а я за него продолжил:
– Вразнос пошла, по мужикам?
– Нет, в этом плане не переживай, но она спуталась с какими-то художниками и рисует, тьфу, пишет картины в темном стиле.
– Это как? – не понял я его.
– Показывает, как тяжко приходится крестьянам и рабочим. Считай, в каждом полотне агитация, пара ее изображений даже на листовках отпечатана.
– Разберусь, – коротко кивнул я, принимая к сведению.
– Сам что-нибудь хочешь сказать еще?
– Да, Вениамин Николаевич, мне требуется получить аудиенцию у императрицы. Имею несколько прожектов, но без волеизъявления Ольги Николаевны, боюсь, не потяну.
– Денег просить будешь? – поморщился ротмистр. – Иван Макарович, хочу тебя от этого шага отговорить. В данный момент казна не то чтобы пуста, но свободный рубль направляется в войска.
– Вениамин Николаевич, данный момент учитываю, но переговорить мне необходимо, и как можно скорее.
– Не вижу в этом проблемы, – чуть улыбнулся Ларионов. – Стоит тебе в резиденцию прийти, заявить о своих намерениях, и императрица сразу тебя примет, возможно, даже сделает исключение и перекроит свой график.
– И все же, если можно, хочу действовать последовательно и не отрывать Ольгу Николаевну от важных дел. Мне написать прошение об аудиенции? – медленно проговорил, чувствуя, что в словах ротмистра есть доля правды, но сам-то еще не готов к разговору.
– Ага! Ты просишь отсрочки! – хмыкнул контрразведчик, догадавшись об истинном положении.
– Пару дней, – поднял я руки вверх и рассмеялся.
– Хорошо, Иван Макарович, договорились, дам тебе пару дней передохнуть, а потом и приглашение принесу, но не взыщи, пойти будешь обязан. По рукам?! – хитро прищурился ротмистр.
Блин, чую, что он мне какую-то подлянку приготовил. Мысленно каждое слово ротмистра взвесил, но скрытого смысла не отыскал и пожал его руку, сказав:
– Договорились.
На этом встреча завершилась, ротмистр ушел, я же заглянул к Симе, в надежде отыскать чего-нибудь перекусить, понимая, что на кухне никого в такое время нет. Моя младшая компаньонка свернулась калачиком и, укрывшись пледом, посапывает на диванчике. Будить не стал, прошелся по больнице, но спрашивать еду у сестры милосердия посчитал неправильным, да и заняты они, продолжают заниматься ранеными. Гулял я по коридору больницы с еще одной целью: хотел отыскать койку, где смог бы пару часиков вздремнуть. Увы, ни одной свободной, если не считать операционных столов, но там лежать меня не прельщает. Вернулся в кабинет и решил, что смогу в кресле вздремнуть. Только угнездился, сразу же провалился в сон.
– Вставай, Иван Макарович! – потряс меня кто-то за плечо через пару минут, как уснул.
– Блин, дайте поспать, – пробурчал и, не открывая глаз, попытался на другой бок перевернуться, забыв, что в кресле сижу.
Портейг, а это именно профессор собственной персоной, просто так от меня не отстал. Да и вспомнил я уже, где нахожусь, тело затекло, словно прошла не пара минут, а часов десять. Открыл глаза и поинтересовался:
– Семен Иванович, какого хрена, прошу прощения! Только же уснул!
– Иван Макарович, вы соизволите спать уже семь часов, что в такой позе противопоказано, – скрывая улыбку и протирая стекла своего пенсне, ответил мне мой компаньон.
С кряхтением встал и сделал несколько резких движений, разгоняя кровь по венам, чтобы конечности обрели чувствительность. Н-да, действительно, в окно уже солнце бьет, на улице день. Взглянул на свои часы – десять утра. Медленно кручу головку завода механизма и шею разминаю. То, что профессор не спешит уходить, говорит о том, что опять какие-то проблемы или неприятности.
– Иван Макарович, еще вчера хотел отчитаться, но возможности не представилось, – начал профессор.
– У нас все хорошо? – уточнил я, решив подойти ближе к делу, да и финансовую сторону нашего компанейства лучше обсудить с младшим компаньоном. Портейг, со всем к нему уважением, в финансах профан.
– К сожалению, пятерых рабочих мы не сумели спасти, раны оказались тяжелыми, скончались под утро. Но если бы остальные не обратились вовремя, то жертв…
– Это понятно, – перебил я профессора, – по организации приема пострадавших у меня возникли кое-какие мысли. Не хочется, но нужно составить четкий алгоритм, кто и что делает в подобных случаях. Вчера же у нас происходил не прием раненых, а базар-вокзал!