У ног мастера ножей сгустилась большая тень. Рлок с наслаждением втягивал воздух заснеженного поля.
Винча накрыло волной признательности.
Зверь был дома.
На другом конце города, в угловом доме, защищенном чарами и иллюзиями, мирно спал в своей постели волшебник Светогор. Ему снились далекие северные звезды, извивающаяся лента полярного сияния и мачта дракха, пришвартованного к пристани родного городка. Того самого городка, в котором прошло детство северянина, и где осталась его семья. Того самого городка, в котором однажды побывал странствующий рлочий разум, охотившийся на незримых угодьях.
Это был ответный подарок.
Образ из детства.
май, 2020
Поршни
Унгерт зашел в автобус и показал контролеру удостоверение ветерана. Полноватая женщина хмуро кивнула и двинулась в противоположный конец салона. Унгерт поймал на себе парочку неприязненных взглядов. Еще бы — он бесплатно ездит в общественном транспорте, а другим пассажирам приходится звенеть пфеннигами.
Автобус тронулся.
Унгерт поискал взглядом свободные места, не сумел найти, и остался на прежнем месте, вцепившись в поручень. Мимо проносились жилые районы западных окраин Брунхена. Унылые пятиэтажки, слепленные по стандартному послевоенному проекту. Город основательно разросся за время отсутствия Унгерта. Сказывалась удаленность от линии фронта и стратегическое портовое значение.
Дорога была так себе. Выбоины, неровности, лежачие полицейские. На некоторых участках шоссе автобус едва тащился — водитель берег подвеску. Медленная езда имела ряд преимуществ. Унгерт рассматривал дома и прохожих, провожал взглядом красивых девушек, внимательно изучал рекламные щиты на перекрестках. Он успел отвыкнуть от городской суеты и размеренного ритма цивилизации.
Ветеран ехал на биржу занятости.
Лето на Самарканде было прохладным. Во всяком случае, субтропическое лето Кенорленда — суперконтинента, на котором человечество расселилось несколько тысячелетий назад. Дожди, ветры, штормовые предупреждения — к этому сложно привыкнуть. Детство Унгерта было жарким, утопающим в лучах полуденного солнца. Раскаленный асфальт, ватаги парней с игрушечными автоматами, походы на дамбу, рыбалка на старых причалах. Хочется вернуть всё это, но слишком поздно. Теперь Унгерту не снятся игровые площадки и походы с родителями в лес. Закрывая глаза, он видит поля брани, кровь и ужас Второй Гольштадской войны. Небесные авианосцы проплывают над исстрадавшимися землями, от их неповоротливых туш отлипают паразиты — юркие самолетики, забрасывающие мирных жителей бомбами и поливающие друг друга пулеметным огнем.
Унгерт видит по ночам паротурбинные крейсера, вспарывающие брюхо океана. Но чаще всего он садится в кабину шагателя, расправляет все свои сочленения и топает по бескрайней степи, выпуская снаряды по вражеским позициям. Пулеметные турели расположены на плечах здоровенного металлического создания, орудийные стволы выдвигаются из корпуса. От локтевых сгибов и дальше, через сочленения кистевых манипуляторов, протянулись изогнутые стальные клинки, предназначенные для рукопашного боя. Унгерт смотрит на мир через амбразуру, забранную решеткой — достаточно мелкой, чтобы внутрь кабины не забросили гранату или бутылку с зажигательной смесью.
Поршни, шатуны и коленчатый вал приходят в движение. Напрягаются гидроусилители, шагатель распрямляет свои конечности и с лязгом устремляется вперед. В кабине пахнет маслом и дизельным топливом. Мерно гудит крейцкопф. Шагатель подобен мифическому великану, обрушивающему тонны своей ярости на мягкий чернозем бескрайней степи. Рядом бойцы Четырнадцатого Бронетанкового Соединения встраиваются в атакующий клин. На фланги выползают мобильные крепости — приземистые башни, поставленные конструкторами на гусеничные траки. И вся эта груда металла, чадящая выхлопами, скрежещущая и непримиримая, устремляется в атаку. Рвутся снаряды, свистят пули, кто-то наступает на мину, и в небо поднимаются тучи земли, перемешанные с искореженными кусками обшивки и кровью проходчика…
Вспышка.
Унгерт нависает над вражеским окопом, начинается мрачная жатва. Руки исполина чертят размашистые дуги, клинки вспарывают тела солдат, сносят головы, отсекают конечности. Крики, боль, кишки и дерьмо. Пахнет порохом, смертью, железом и дизелем. В кабине — адское пекло. Пот ручьями стекает с висков, пропитывает гимнастерку. Штаны прилипают к кожаному сиденью. Вентилятор не справляется с нагрузкой, панель с фильтрами заело…
Закашлявшись, Унгерт просыпается.
Чтобы оказаться в депрессивном портовом городе, в окружении угрюмых строителей, грузчиков, дворников и рабочих. В углу отцовской квартиры стоит телевизор — если его включить, можно полюбоваться очередным парадом, патриотическим фильмом или проповедью технократа, вещающего об ударных темпах восстановления экономики. Больше всего Унгерта тошнило от фильмов — правды там ни на пфенниг. Что ни сцена — героические войска Технократической Федерации крушат трусливых врагов, превозмогают на всех фронтах и душевно относятся к пленным. Противник всегда подлый и проигрывающий, мирные жители с благодарностью смотрят на освободителей. На деле всё обстояло иначе. Ни одна из конфликтующих сторон не считалась с гражданскими, практиковала массовые зачистки, газовые атаки и ковровые бомбардировки. Пленных старались не брать. Всюду возводились концлагеря, в захваченных городах обустраивались гетто и допросные камеры. Никто на вражеских территориях не радовался «освободителям», да и своих солдат недолюбливали…
После ранения Унгерт демобилизовался, отправившись в тыл. А чуть позже и война закончилась. Авалония подписала акт о капитуляции, власть технократов распространилась на оба материка. Пропасть между наследственными интеллектуалами и остальным человечеством стремительно росла.
Унгерт часто размышлял над тем, как можно было дойти до столь уродливой политической формации. Несколько веков назад любой крестьянин мог пройти тест, доказать свою сообразительность и взлететь на верхние ступеньки пирамиды власти. Со временем тесты усложнились, а уровень образованности населения упал. Чтобы подготовиться к экзамену, нужно обладать доступом в элитную школу, которая для простых смертных закрыта. В такие места зачисляют по праву рождения либо за очень большие деньги. Унгерт слышал о сумасшедших цифрах, начинающихся от десяти тысяч марок. За год обучения. А такими суммами располагают исключительно технократы.
Автобус остановился напротив здания биржи.
Унгерт с радостью покинул душный салон, провонявший потом и неприязнью. Он был единственным, кто вышел на остановке «Центр занятости».
Перед ветераном возвышалось трехэтажное здание, напоминающее амфитеатр. Постоянные ветра и дожди сделали свою черную работу — штукатурка местами обвалилась, а краска потекла. К бирже вплотную подступала густая парковая растительность. Еще дальше высился памятник вездесущему канцлеру Бёрку, одному из основателей технократического строя. Сейчас монумент поливали из шлангов парковые рабочие. Бёрк стоял на бронемашине и задумчиво смотрел вдаль — туда, где обычно восходило солнце.
Приблизившись к Центру, Унгерт толкнул стеклянную вертушку и вошел в гулкий вестибюль. Сегодня биржа не пользовалась популярностью — в разгар дня безработные предпочитали сидеть по домам или валяться на гальке у моря. Унгерт выбрал дневное время не случайно — надоело стоять в очередях.
Получив талон в распределительном окне, он двинулся на второй этаж и оказался единственным посетителем кабинета номер двести шесть. За столом у пишущей машинки сидела строгая женщина лет сорока. Женщина носила черное платье, а ее переносицу украшали очки на золотой цепочке.
Женщина что-то печатала на машинке.
Унгерт вежливо поздоровался.
— Присаживайтесь.
Он устроился на хлипком деревянном стуле у распахнутого настежь окна.
— Чем могу служить?
— Унгерт Вебер, — представился ветеран, протягивая женщине талон на посещение. — Ищу работу.
Социализатор поднялась со своего места, приблизилась к массивному деревянному стеллажу и среди однотипных серых папок отыскала дело Унгерта. Развязав тесемки, женщина быстро пробежалась взглядом по первой странице.
— Вы уже были здесь.
— На прошлой неделе, — согласился ветеран. — Ничего подыскать не удалось.
— Верно, — задумчиво произнесла женщина, перелистывая страницы. — Здесь сказано, что вы — заслуженный ветеран. Получили ранение, демобилизованы. Никаких специальных навыков.
— Меня призвали на фронт после школы, — уточнил Унгерт.
— Тест не сдавали?
Да она издевается…
Впрочем, это стандартный вопрос. Социализаторы всегда уточняют факт интеллектуальной сертификации. Всем ясно, что технократы не ходят на биржи занятости, но инструкция обязывает выяснять все детали биографии соискателей.
— Нет.
— Я должна была спросить.
— Понимаю.
Женщина перелистнула очередную страницу.
— Так. И кем вы хотели бы работать, Вебер?
Унгерт пожал плечами.
— Дайте хоть что-нибудь. Без теста не устроиться на хорошую должность. Грузчик, дворник — всё едино. Я уже три недели стою на учете, ем отцовский хлеб. Папа у меня пенсионер, знаете ли. И тоже едва сводит концы с концами.
— А что с армейской пенсией? — в голосе женщины прорезались нотки участия. — Разве вам ее не начисляют?
Унгерт вздохнул.
— Это касается только офицерского состава. Обещают, но… Сами понимаете. Я простой солдат.
Социализатор положила папку на краешек стола и приблизилась к картотеке вакансий в углу кабинета. Выдвинула один из ящиков.
— Попробуем решить вашу проблему, Вебер. У нас появляются варианты с нижним уровнем квалификации, но очень редко.
И только для своих, хотел добавить Унгерт.
Но сдержался.
Для него было счастьем уйти с фронта и вернуться в город своего детства. Сослуживцы отговаривали: мол, поезжай в столицу или тыловой промышленный центр. Туда, где нужны руки. А в приморских городах всё убито, нет ни промышленности, ни туристов. Будешь сидеть без пфеннига в кармане.