Но в октябре-ноябре этим вопросам уделялось внимание весьма значительное. Хотя первые успехи болгарского наступления и толкнули Россию к уступкам в большинстве территориальных вопросов, теперь она неколебимо стояла на том, что Болгария не получит ни постоянного доступа в проливы, ни османской столицы. Решимость России подкреплялась подготовкой к десантной операции в Константинополе с целью обезопасить важнейшие интересы державы. Не желая доверять писанным на бумаге соглашениям, лишь на словах защищавшим российские интересы, Сазонов заручился согласием коллег-министров и царя на то, чтобы предпринять военные шаги, призванные подкрепить слова.
Греция и острова близ проливов
Был и еще один требующий немедленного рассмотрения вопрос, прямо затрагивающий свободное судоходство в проливах, а именно судьба турецких островов в Эгейском море, оккупированных продолжавшими военные действия греческими силами[222]. Узнав, что данная тема будет поднята в Лондоне, 8 декабря Сазонов обратился к адмиралу Григоровичу с просьбой указать, какие острова, по его мнению, должны остаться турецкими, «дабы гарантировать безопасность проливов», а какие можно было бы уступить союзникам без ущерба интересам России[223]. Заручившись соответствующими данными Морского генштаба, 12 декабря Григорович уведомил Сазонова, что, по мнению его министерства, лучше бы островам остаться «в руках державы слабейшей», то есть не представлявшей угрозы русскому флоту; в качестве же наименее предпочтительного нового владельца значилась Австро-Венгрия. Словом, в Морском министерстве полагали, что Имброс [ныне – турецкий остров Гекчеада], Лемнос, Тенедос [турец. Бозджаада] и Самофракию стоит оставить Турции в силу географической близости этих островов к проливам. Все прочие вполне можно было уступить какой угодно из держав – за исключением, конечно, Австрии, – будь в том известные выгоды для России, ибо в противном случае принципиальной разницы между греками и турками для флота не было[224]. Переслав 12 декабря упрощенный вариант этого сообщения Бенкендорфу, Сазонов указал, что «для нас нежелательно, чтобы острова оказались под контролем иностранной державы, умевшей бы через таковое обладание угрожать безопасности проливов», понимая под «островами» те четыре, перечисленные ему Григоровичем[225].
На состоявшейся 18 декабря в Лондоне конференции послы держав действительно обсуждали острова в Эгейском море, но – к удовлетворению России – так ни к чему и не пришли. Бенкендорф, конечно, передал тезисы Сазонова, однако остальные державы опасались вероятного возмущения христианского населения островов по поводу возвращения турецкого владычества – на том переговоры и зашли в тупик. Поэтому делегаты единогласно приняли предложение Грея объявить о временном нейтральном статусе островов под протекторатом держав без дальнейших уточнений о чьем-либо над ними суверенитете.
В ходе дальнейших декабрьских обсуждений между Иностранным и Морским министерствами было решено все же «согласиться на переход [всех] четырех островов в обладание Греции, <…> с обязательством уничтожить всякого рода укрепления и иные военные и военно-морские сооружения, <…> никогда не возводить таковых, не пользоваться островами в каких-либо военных или связанных с войной целях», а также не дозволять подобного иным державам[226]. Острова обсуждались всю оставшуюся часть зимы, а затем и в весенне-летние месяцы[227], но Сазонов неколебимо стоял на позициях от 21 декабря, наотрез отказываясь признавать греческую аннексию островов до заявления о полной их нейтрализации. При этом, когда немцы настаивали на сохранении островов Турцией, Сазонов был вполне готов с этим согласиться при условии гарантий безопасности для христиан[228]. В любом из обсуждавшихся вариантов его минимальные требования сводились к обеспечению русских интересов в проливах, а именно бессрочной нейтрализации четырех островов.
Пересмотр болгарских успехов
Срыв декабрьского перемирия и возобновление военных действий со 2 марта 1913 года с новой силой воодушевили болгар пойти на Адрианополь, а вместе с тем пробудили и прежние опасения России за безопасность Константинополя[229]. Петербург вновь обратился к своей осенней политике, с одной стороны настаивая на недопустимости болгарской оккупации Константинополя или прилегающих к проливам территорий, а с другой – подготавливая десантную операцию в защиту как константинопольских христиан, так и российских интересов.
Видя неизбежность нового наступления на Адрианополь, 22 марта Сазонов в беседе довел данную позицию до сведения болгарского генерала Радко Дмитриева, прибывшего в российскую столицу с визитом. На это Дмитриев отвечал, что Болгария желала бы получить границу с Турцией, включающую побережье Мраморного моря, и в особенности порт Родосто (ныне – турец. Текирдаг). Параллельно с этим он намекнул Сазонову на опасность, что в случае отказа нынешняя, пророссийски настроенная власть сменится новой, склонной скорее искать поддержки у Австро-Венгрии. Однако, поскольку болгарское предложение шло вразрез с одним из краеугольных камней политики Сазонова в отношении проливов – никаким державам, кроме Турции и России, не дозволено влиять на навигацию в них, – он наотрез отказался и думать об этом. Он напомнил генералу, что Россия уже пошла на серьезные уступки, позволив Болгарии захватить Фракию по линии Энос – Мидия вдоль реки Эргене; требования же новых уступок способны лишь возбудить у России недоверие к болгарским замыслам в отношении Константинополя. Сазонов отметил значимость прежних шагов России навстречу Болгарии, лукаво сообщив Дмитриеву, что Генеральный штаб счел Адрианополь ключевым форпостом обороны турецкой столицы, хотя уже было известно, что это не так. Более того, он заявил генералу, что предостережение о смене правительства его вовсе не страшит: ведь если новое правительство в Софии действительно примет проавстрийский курс, это лишь покажет, как низко России следует оценивать Болгарию, а значит, и подавно ни о каких уступках и речи быть не может. Также Сазонов отклонил и предложение генерала Дмитриева о том, чтобы София принесла Константинополь Петербургу в дар, ибо вопрос был чересчур сложен, чтобы его можно было решить в рамках двустороннего русско-болгарского соглашения[230]. Русский министр прекрасно понимал, что после Лондонской конвенции 1871 года и Берлинского конгресса 1878-го какие бы то ни было изменения в вопросе проливов должны приниматься через многосторонние обсуждения, а учитывая нынешнее состояние русской армии, претерпевающей болезненные преобразования, момент был не самым удачным. Кроме того, последствия оккупации Константинополя – как для христианского населения, так и для российских интересов – потенциально могли обернуться настоящей катастрофой, и дозволить болгарам добиться столь мощного влияния на ситуацию было никак нельзя.
После взятия союзниками Адрианополя 27 марта впереди уже отчетливо маячил Константинополь. Реакция Сазонова была ровно той же, что и в ноябре 1912 года: в османскую столицу следует послать эскадру с военным отрядом ради поддержания порядка и защиты русских интересов. 29 марта, оперативно возобновив полномочия Гирса вызывать флот в случае болгарской угрозы Константинополю [Захер 1924: 62], Сазонов отчитался царю, что отправка судов обоснована
…как необходимостью принять меры к ограждению мирнаго христианскаго населения Константинополя во время безпорядочнаго отступления турецкой армии, так и желательностью, чтобы, в случае вступления болгарской армии в Константинополь, в водах Босфора находилась внушительная русская сила, способная своим присутствием оказать нужное давление для предотвражения таких решений вопроса о Константинополе и Проливах, кои были бы несовместимы с интересами России[231].
Царю было доложено также, что, послав эскадру к турецкой столице, правительство сумеет заранее купировать возможные кривотолки в печати, объявив, что русские силы пробудут там лишь столько, сколько потребуется для мирного урегулирования конфликта, – при этом сама манера изложения позволяла предположить, что истинные намерения министра иные[232]. Несмотря на то что Сазонов неоднократно указывал державам, что взятие болгарами Константинополя автоматически приведет к посылке к его берегам русских кораблей, ни в одном официальном документе не значится его заявлений о намерении России отправить в турецкую столицу пятитысячный корпус.
В апреле 1913 года был вновь подготовлен десантный отряд, но теперь из-за возросшего количества солдат возникли проблемы с их транспортировкой [Шацилло 1968:102]. Таким образом, пока не прибыл корабль, а лучше несколько, пока их не разгрузили и не подготовили к перевозке личного состава – что заняло бы по меньшей мере еще несколько дней, – Россия оказывалась бессильна и не могла защитить ни христиан, ни собственные интересы в османской столице. Болгар же от Константинополя отделял теперь лишь один, последний оборонительный редут, и шансы России остановить их таяли на глазах. Не осведомленный о черноморской ситуации, Гире телеграфировал 1 апреля, что если Россия не может направить к столице военный отряд, то «крайне необходимо ускорить заключение сторонами мира до падения Чаталджинских позиций, а затем – приложить все усилия, чтобы впредь подобного рода события не могли застать [Россию] врасплох»