Практически все говорившие соглашались, что раз экспедиция в проливах возможна лишь во время масштабной европейской войны, то армия не сможет обеспечить достаточного для того личного состава: слишком много сил потребуется на западном фронте. Кроме того, даже при наличии достаточного боевого отряда все равно недоставало надлежащего транспорта. Исходя из этих вводных, участники совещания выработали ряд мер, призванных повысить готовность России к подобной операции. Во-первых, армия обязывалась снарядить достаточный отряд, снабдив его необходимым для ведения штурмовых операций вооружением. Во-вторых, Финансовому, Торгово-промышленному и Морскому ведомствам предстояло обеспечить транспортировку отряда. В-третьих, морское руководство должно было как можно скорее приступить к постройке второй эскадры новейших дредноутов для Черноморского флота. Наконец, в-четвертых, необходимо было в самое ближайшее время развернуть строительство железнодорожных путей на Кавказе, ибо коммуникации в регионе до сих пор зависели исключительно от моря [Kerner 1927–1928, 4: 104–106]. Если Россия последует данным рекомендациям и сумеет избежать общеевропейского конфликта до их осуществления, ей представится наилучшая возможность для завладения проливами. Дальнейшая реализация этого плана, одобренного царем 5 апреля того же года, теперь зависела от двух краткосрочных предпосылок: избегания континентальной войны и недопущения чрезмерного изменения баланса сил на Черном море в пользу Турции, активно укреплявшей свой флот.
Сохранение мира было задачей отнюдь не легкой. Хоть инцидент с Лиманом фон Сандерсом и закончился небольшим отступлением Германии ради удовлетворения прямых требований России, в подобном сценарии Сазонов ясно прочитывал нешуточные агрессивные намерения Германии и еще более серьезную военную угрозу. Он уже давно настаивал на более тесном взаимодействии России, Франции и Великобритании, чтобы в случае пересмотра Берлином своих колонизаторских амбиций союзники могли выступить против Германии единым сплоченным фронтом. Несмотря на то что франко-русский союз действительно усложнил стратегическое положение Германии, Сазонов был твердо убежден, что лишь «новому тройственному союзу», образованному державами Тройственной Антанты, – или иного, более прочного союзного договора, – по силам сдержать Германию [Сазонов 1927:152–157][353]. По его мнению, «мир в мире будет обеспечен лишь тогда, когда Тройственное согласие – чье действительное существование было доказано не убедительнее змея морского – будет преобразовано в оборонительный союзный договор без секретных положений, который опубликуют газеты всего мира»[354]. Понимая, что британская политика не позволяет Лондону пойти на полномасштабный военный союз на континенте в мирное время, Сазонов вместо этого стремился найти взаимопонимание с Британией в духе Англо-французского морского соглашения от ноября 1912 года, согласно которому державы договаривались координировать береговую оборону[355]. Ни к чему конкретному не обязывая, это соглашение имело серьезный моральный вес – пусть, возможно, и сильно переоцененный в Париже и Петербурге, – и на Певческом мосту надеялись на нечто подобное или даже большее.
Несмотря на то что желаемое соглашение являлось военно-морским, руководство флота играло относительно малозначимую роль при его обсуждениях, поскольку решение по их проведению было в значительной степени политическим. Вместо этого общую почву для начала переговоров пытались подготовить министры иностранных дел. Англо-русские разногласия по поводу Персии усложняли поиски компромисса, но Сазонов лишь с еще большим нетерпением ожидал заключения морского соглашения[356]. Российский МИД решил избегать политических дискуссий о судьбе проливов, в случае если тема будет затронута применительно к возможным действиям в Средиземноморье[357]. Но хотя черновой вариант соглашения уже был готов и в июне 1914 года в Лондоне и Петербурге началось его обсуждение, русский морской агент не был уполномочен вести переговоры по существу, да и британцы в целом особого энтузиазма не проявляли[358]. На август был назначен визит в Россию первого морского лорда – принца Людвига фон Баттенберга, и Сазонов с Николаем II надеялись, что результат лондонских переговоров можно будет утвердить во время визита. Однако серьезного прогресса стороны не достигли, и все внимание было сосредоточено на предстоящем визите[359], необходимость в котором отпала с началом войны.
Впрочем, не ограничиваясь столь неспешным дипломатическим вальсированием, Россия предпринимала и более настойчивые шаги по защите своих позиций в проливах. План состоял из трех пунктов: во-первых, надлежало замедлить или вовсе застопорить турецкие действия по наращиванию флота; во-вторых, увеличить количество собственных строящихся кораблей – либо заложив дополнительные линкоры на русских верфях, либо законтрактовав таковые за границей, а еще лучше – перекупив уже строящиеся для других стран; и, в-третьих, максимально ускорить завершение уже строящихся и только заложенных кораблей.
Мы уже отчасти касались энергичных попыток России сдержать турецкую военно-морскую экспансию, и контрмеры еще более усилились в 1914 году, когда турки принялись активнее подыскивать для своего флота новые корабли. В январе Григорович наконец сообщил Сазонову, что над Россией действительно нависла угроза, в чем теперь он сомнений не имеет. «До самого последнего времени» адмирал сомневался, что турки сумеют изыскать средства, необходимые – и по слухам «совершенно непосильные для казначейства» – для исполнения морской программы, и был весьма доволен тем, что форсировать развитие Черноморского флота не требуется[360]. Теперь же Морское ведомство получило достоверные сведения о том, что турки не только уже заказали у англичан два дредноута, но и приобрели третий, строящийся также в Англии для Бразилии, и намеревались приобрести еще один, строящийся для Чили. То есть к концу 1914-го или, самое позднее, к середине 1915 года Турция будет располагать тремя или даже четырьмя дредноутами, что, «вместе с флотом, имеемым Турциею в настоящую минуту», по мнению адмирала, приблизительно вшестеро превышало нынешние черноморские силы России. А раз завершение первого русского дредноута ожидается лишь в конце 1915 года, то на возвращение господства на море уйдет еще несколько лет. Подобные последствия указывали на те же проблемы, что затем будут отмечены на февральском совещании. Это был кризис и русских интересов в проливах, и всего восточного вопроса: наличие у Турции столь мощного флота препятствовало каким-либо агрессивным маневрам в проливах; ухудшалась военная обстановка на Кавказе, поскольку армия по-прежнему зависела там от флота; располагая подобными морскими силами, турки сами могли осуществить десантную операцию – как на правом (кавказском) фланге России, так и на левом (западном); к тому же новые поражения русского флота угрожали внутреннему порядку империи и были чреваты «еще большим уменьшением веса русского голоса в международном концерте»[361]. Григорович полагал, что «в подобном случае, лишь совокупные усилия Морского ведомства и Министерства иностранных дел могут защитить отечество от сурового факта утраты господства на Черном море»[362]. МИДу предстояло найти некие дипломатические средства, при помощи которых можно было бы помешать Турции получить чилийский или какой-либо иной линкор, а также задержать доставку почти достроенных англичанами кораблей в Константинополь. Григорович выразил надежду, что британское правительство пойдет навстречу и приостановит завершение дредноутов, он отметил, что и сами британцы, как и русские, обеспокоены тем, что новые корабли могут всерьез осложнить текущие переговоры об островах в Эгейском море, оспариваемых Грецией и Турцией еще со времен Балканских войн[363].
Сазонов полностью согласился с тем, что посредством дипломатического вмешательства «необходимо оградить преобладание нашего Черноморского флота над турецким»[364]. 21 мая он дал указание Бенкендорфу уведомить Грея о том, что Россия весьма встревожена наращиванием турецкого флота, и подчеркнуть, что турецкие морские силы не должны, по крайней мере, расти прежде русских, ограниченных строительными возможностями собственных верфей. А 1 июня, ссылаясь на сведения о заказе Турцией, невзирая на неважное финансовое положение, уже третьего дредноута, Сазонов выразил надежду, что британское правительство сумеет заморозить сделку[365]. Лондон же отвечал, что не имеет законных рычагов, позволяющих влиять на работу частных верфей[366]; однако на деле Лондон, конечно, мог притормозить сдачу двух почти готовых дредноутов, так что, когда началась война и корабли все еще стояли на стапелях, они были реквизированы для нужд Королевского флота [Miller 1997: 200–201]. Еще меньшего успеха Сазонов добился, негодуя на французские кредиты для турок и утверждая, что благодаря этим средствам они закупают военную технику и вооружение. Французы отрицали, что кредиты оказывают влияние на ситуацию, близоруко указывая на то, что первый транш Турция обязана употребить на погашение долговых обязательств по Балканским войнам, а получение ею второго уже будет зависеть от поддержания мира в регионе[367]