А 24 февраля Кудашев прислал удивительную весть: Данилов «вдруг нашел возможным» отрядить один из кавказских корпусов на Босфор в случае, если операции союзников в проливах будут иметь определенный успех. Чтобы взять и удержать Константинополь, этого, конечно, было бы мало, но, по словам Кудашева, это все же произведет впечатление как на турок, так и на союзников, повышая влияние России на ход событий и переговоров. Сам директор Дипломатической канцелярии по-прежнему полагал, что Россия пока не может заполучить контроль над проливами[522].
Сазонов же был настроен диаметрально противоположным образом: замешательство Верховного командования в вопросе отправки корпусов лишь еще более ободрило его, добавив настойчивости требованиям подготовить и перебросить нужные силы – ив особенности теперь, когда шансы на успех союзников видимо возросли. 26 февраля он писал Извольскому и Бенкендорфу, что целью России остается
исключительно обеспечение для России выхода в свободное море как в мирное, так и в военное время. Недавние примеры попрания Германией актов, обязывавших ее к уважению нейтралитета, а также меры, принимавшиеся Турцией за последние годы в проливах, с громадным ущербом для нашей торговли, служат доказательством, что только прочное основание наше на проливах сможет служить гарантией того, что мы будем в состоянии отразить всякую попытку запереть нас в Черном море[523].
Россия, продолжал министр, не ищет «земельных приращений ради увеличения территории», но нуждается лишь в «минимуме земель», как то: «на европейском берегу» – полностью вся Фракия по линию Энос – Мидия, а в Малой Азии – все восточное побережье, за исключением азиатского берега Дарданелл (то есть практически то же, что осенью предлагал Базили). Спустя еще несколько дней Сазонов прибавил, что России необходимы и острова в Мраморном море, а также Имброс и Тенедос, что на выходе из Дарданелл[524]. Константинополь отдельно упомянут не был, но с очевидностью подразумевался среди военных приобретений России.
Стремясь достичь означенных целей, Сазонов вновь принялся давить на военное командование, требуя выделить корпуса для проведения при благоприятной возможности операции в проливах. 28 февраля он запросил Ставку в отношении бригады, назначенной к отправке в Сербию, – нельзя ли направить ее на Босфор. Он настаивал на том, что «необходимо, чтобы при вступлении союзнических войск в Константинополь участвовали и наши войска»[525]. Опасаясь, что Николай Николаевич вновь ответит отказом, Сазонов поспешил также обратиться и к царю, направив ему 1 марта ходатайство о необходимости присутствия русских войск при наступлении на Западную Турцию. «Более скорый прорыв» союзных войск через Дарданеллы, отмечает министр, «побуждает» его срочным образом «всеподданнейше доложить» о возможных последствиях оного, «не выжидая завтрашнего доклада». Части, которые намечено направить в Сербию, были бы, продолжал он, куда более полезны при неминуемо, по всей видимости, грядущей осаде Константинополя. Он подкреплял это мнением союзных послов, выразивших надежду, что русские войска примут деятельное участие в «историческом событии изгнания турок из Царьграда». Если же государю угодно согласиться, заключал министр, он бы «осмелился ходатайствовать о всемилостивейшем сообщении» своей воли главнокомандующему войсками – великому князю Николаю Николаевичу[526].
Впрочем, как оказалось, к царю можно было и не обращаться: в ответ на свою телеграмму 28 февраля Сазонов получил из Ставки известие, что Николай Николаевич распорядился подготовить для операции в проливах силы с Кавказа вместо тех, что предназначались для отправки в Сербию, а также устроить для них надлежащий транспорт[527]. Когда же 2 марта Сазонов явился с докладом к Николаю II, царь всецело согласился с доводами против отправки войск в Сербию, решив вместо этого усилить отряд, формируемый для операции на Босфоре[528]. В своего рода перетягивании каната с военными властями Сазонов наконец одержал верх[529].
Предстоящий успех союзных войск был все очевиднее, причем он мог наступить ранее, чем Россия закончит приготовления к переброске требуемого контингента. Сазонов понимал, что пришло время в известном смысле застолбить новые дипломатические позиции в союзных отношениях, четко определив требования России, до того как все вопросы разрешатся на поле брани. Как сообщил 1 марта Бьюкенен, в беседе с ним и Палеологом Сазонов заявил, что с ноября
в общественном мнении произошли серьезные перемены, и Россия теперь не сможет удовлетвориться каким бы то ни было решением, каковое не отдавало бы в ее владение Константинополя. Сам же он всегда склонялся в пользу нейтрализации Константинополя, однако подобную идею русское общество не одобрило, а потому он вынужден уступить народному требованию о фактическом овладении городом[530].
Сазонов также напомнил послам об обещаниях, данных осенью королем Георгом V и сэром Эдуардом Греем, заметив при этом, что «настало время высказаться более определенно»[531]. Министр желал бы, чтобы британское и французское правительства «безотлагательно прове [ли] в сознание общественных кругов, что все союзники в равной мере способствуют общей цели и что поэтому насущные интересы каждого из них должны найти полное удовлетворение при распределении выгод войны»[532]. Таким образом удалось бы избежать негодования других стран на Россию, якобы незаслуженно награжденную подобными «призами», хотя она не оказала непосредственного содействия в их завоевании.
В подробностях обсудив ситуацию со своими министрами, особенно с Сазоновым, Николай II поддержал его усилия и, встретившись 3 марта в Ставке с Палеологом, еще предметнее высказался об удовлетворении русских интересов. Царь сказал, что мнение его не переменилось со времени их ноябрьской встречи, но что нынешние обстоятельства требуют большей ясности:
…вопрос о проливах в высшей степени волнует русское общественное мнение. Это течение с каждым днем все усиливается. Я не признаю за собой права налагать на мой народ ужасные жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществления его вековой мечты. <…> Город Константинополь и Южная Фракия должны быть присоединены к моей империи[533].
Палеолог заметил, что и Франция имеет в регионе обширные интересы, на что Николай заверил, что они будут защищены. Он также указал, что, принимая во внимание сложное сплетение международных интересов в Константинополе, он вполне готов допустить особый режим управления (что свидетельствует о его согласии с выводами Базили и Немитца). Как видно, царь не менее превратно понимал настроения союзников, чем его министры. Упомянув о ноябрьских обязательствах британского правительства, он выразил надежду, что в случае возникновения между Петроградом и Лондоном «некоторых споров относительно подробностей» Париж поможет «их устранить». В награду же за содействие Николай готов был предоставить Франции полную свободу действий в выправлении ее немецкой границы[534].
Россия требует проливы
В Париже и Лондоне еще толком не успели обдумать полученные из Петрограда известия, когда 4 марта Сазонов в устной и письменной форме изложил требования России, на сей раз даже более обширные, чем описанные Николаем накануне. Утром того дня он был у царя для определения окончательных требований, а после обеда министр уже донес обновленную позицию российского правительства до сведения Бьюкенена и Палеолога. Была составлена совместная памятная записка, которую послы донесли своим правительствам, а Сазонов – Извольскому, Бенкендорфу и царю, тут же начертавшему на ней высочайшее: «Вполне одобряю»[535]. По европейской стороне проливов Россия претендовала на весь берег, включая Босфор, Дарданеллы, побережье Мраморного моря и Константинополь, в то время как по азиатской требовала часть противоположного берега Босфора, отграниченную по линии реки Сакарии и Измитскому заливу. России отходила и вся Фракия до линии Энос – Мидия, а также острова в Мраморном море, Имброс и Тенедос, господствующие над эгейским выходом из Дарданелл. Россия обязалась соблюдать особые интересы Великобритании и Франции во всех этих районах и содействовать их желаниям в остальной части Османской империи[536]. Хотя документ об этом умалчивал, Сазонов ясно дал понять союзным правительствам, что Россия желает обладать полными правами владения на указанные территории, включая и возможность возведения укреплений по собственному произволению.
Реакция союзников была слишком двусмысленной, чтобы Сазонов мог оставаться спокоен. Как МИД узнал из Парижа от Извольского по телеграфу и непосредственно от Палеолога в Петрограде, французское правительство ожидало, что проливы будут демилитаризованы, порядок обеспечен международными патрульными силами, а министр иностранных дел Делькассе считал, что данный вопрос должен быть решен до того, как России будет гарантировано владение Константинополем. Министр также предупредил, что развертывание российских сил на азиатской стороне пролива будет зависеть от раздела остальной части Турции. Сазонов вновь апеллировал к недавним военным событиям и огромным понесенным жертвам, не дозволявшим России требовать меньшего. Невзирая на все заверения Сазонова, что интересы союзников будут твердо гарантированы, Палеолог продолжал спорить об угрозах ненадежности свободного торгового судоходства через проливы и фор