[572]. Лишь 10 апреля Палеолог наконец вручил выдержанную в удовлетворительной для России тональности долгожданную ноту с французском согласием на русские требования от 4 марта[573]. Мечта самого Сазонова, мечта всей России наконец была им осуществлена: теперь, одолей Антанта Центральные державы, Россия могла смело воспользоваться заключенным соглашением и завладеть Черноморскими проливами и Константинополем.
Удержать греков в стороне
Как дипломатическая обстановка, так и сам ход Дарданелльской операции весьма осложнялись уже известным нам нежеланием Сазонова допустить к каким-либо действиям в проливах прочие черноморские государства, в данном случае до сих пор сохранявшую нейтралитет Грецию. Более умеренная позиция Сазонова дала бы союзникам гандикап в силах, столь необходимый для успеха операции на Галлиполийском полуострове или усиления давления на Австро-Венгрию, однако русский министр наотрез отказался от любых мер, чреватых утратой в пользу третьей державы влияния на Константинополь или какую-либо область проливов. Он действовал вполне в русле своей довоенной политики в отношении второстепенных держав, что, однако, шло во вред общим военным усилиям Антанты и парадоксальным образом противоречило его собственным, не раз повторенным словам о том, что Россия не намерена отвлекать силы, противоборствующие Германии и Австро-Венгрии.
Греческие притязания на Константинополь и проливы являлись одной из главных проблем России в этом регионе. Подобно русским, греки имели глубокую связь с Константинополем – и не только оттого, что Византий искони был сердцем Греческой империи, но также и по причине нахождения в нем одной из наиболее чтимых православных святынь – собора Святой Софии, обращенного в мечеть после взятия города турками в 1453 году. Русские с подозрением относились ко всякой сухопутной и морской военной активности греков, дававшей им шанс захватить территорию, на которую Россия имела собственные религиозные притязания, но, что еще более важно, которая угрожала бы единоличному господству России в проливах. Лондон же, напротив, был весьма заинтересован в привлечении Греции к Дарданелльской операции, поскольку греки располагали внушительными военными силами, обещавшими стать ценным усилением союзному флоту[574]. Так, 12 января 1915 года Грей запросил мнение российского правительства в отношении греческого содействия в операциях против Османской империи[575]. На это в следующие несколько недель Сазонов отвечал, что Россия может допустить участие греческих войск в Дарданеллах с условием, что они не останутся там на постоянной основе. Он также указал, что решение по предложению Грея передать Греции в качестве компенсации побережья Малой Азии вокруг Смирны он целиком оставляет Великобритании с Францией, однако вопрос проливов и Константинополя обсуждать не намерен[576].
Но как только флот союзников приступил к активным действиям в Дарданеллах, Россия затребовала более обширных и конкретных шагов навстречу, настаивая на полном неучастии Греции в нападении, скорый успех которого в конце февраля и начале марта представлялся весьма вероятным. Несмотря на январские заверения греческого правительства в признании главенства русских интересов в регионе, в конце февраля посол в Афинах Э. П. Демидов сообщал, что греки весьма возбуждены попытками союзников прорваться через Дарданеллы и видят в своем участии средство к воплощению собственных исторических чаяний[577]. Именно эти чаяния более всего волновали Сазонова, отвечавшего Демидову: «…ни при каких условиях мы не можем допустить участия греческих войск во вступлении союзных войск в Константинополь»[578]. Позиция министра становилась все более категоричной, и по мере ужесточения русских требований росла досада в союзниках. 4 марта Грей попытался убедить Бенкендорфа, что греческие войска могут сыграть важную роль в морских операциях против Турции, и напомнил послу о чрезвычайной важности успеха в Дарданеллах в отношении прочих нейтральных государств[579]. Отметив, что еще не осведомлен о мнении англичан, 4 марта Делькассе подчеркнул, что раз Греция может внести посильный вклад в общие военные усилия, то не стоит чинить ей в том препон[580]. А 6 марта, уже сверившись с позицией Британии, французский министр положительно утверждал, что помощь Греции в Дарданелльской кампании оказалась бы весьма полезной и отказываться от нее не следует. Он вновь заверил Сазонова, что по окончании войны лишь Франция, Великобритания и Россия будут принимать все наиболее значимые решения, вроде определения судьбы Константинополя и проливов[581]. Князь Трубецкой полагал, что слишком опасаться участия Греции в кампании не стоит, и отмечал, что Афины тогда должны будут дать письменное ручательство в отказе от каких-либо территориальных претензий в районе проливов и Мраморного моря[582].
Тогда Сазонов несколько смягчил позицию, определив основания, на которых он готов был позволить греческим войскам содействовать союзным. Совместно с Бьюкененом 6 марта министр изложил русские условия: во-первых, «греческое правительство [должно было] добровольно предложи [ть] свое содействие, а не было к тому приглашено союзными державами»; во-вторых, «Греции [будет] дано ясно понять, что, каковы бы ни были результаты операций в проливах, она не получит территориальных вознаграждений ни в южной Фракии, ни вблизи проливов»; в-третьих, «ее действия [будут] ограничены теми местностями, каковые будут предуказаны начальниками союзных сил»; и, в-четвертых, «греческая армия ни при каких обстоятельствах не вступ[ит] в Константинополь». Сазонов выразил надежду, что всякая деятельность Греции будет ограничена областью вокруг Смирны, но подчеркнул, что не желает лишить союзные войска помощи, коль скоро правительство его величества считает таковую полезной[583].
Вопрос еще более усложнился с отставкой греческого правительства 6 марта. Его глава и министр иностранных дел Элефтериос Венизелос истово жаждал вступления в войну на стороне Тройственной Антанты, до того как союзникам удастся самим, без греческой помощи, форсировать Дарданеллы; однако же столкнулся с оппозицией в лице как нейтральных групп, так и прогерманской партии, куда входила и сестра кайзера Вильгельма II королева София, супруга короля Константина[584]. 6 марта Венизелос предъявил королю ультиматум: принять положительное решение об участии Греции в войне – в противном случае он и его кабинет подают в отставку Угроза была весомой: Венизелос пользовался популярностью в народе, а его соратники – большинством в парламенте страны. Тем не менее король ответил отказом, и правительство Венизелоса ушло в отставку; на смену ему был назначен более нейтральный кабинет[585].
Британское правительство продолжало настаивать на том, что греки могут внести ценный вклад в успех общего нападения на Турцию, и Сазонов – с прежними оговорками – согласился[586]. Однако в середине апреля греческое правительство выдвинуло требования, совершенно неприемлемые для России, а как следствие, и для Англии с Францией; среди прочего греки настаивали на интернационализации Константинополя и дозволении греческому королевичу или даже самому правящему монарху войти в город во главе своих войск[587]. Подобные требования союзники, и прежде всего Россия, принимать были не намерены, расценивая их сугубо как проявление «греческой мегаломании»[588]. В любом случае Афины получили отказ, и греки до 1917 года оставались в стороне.
Таким образом, по причине опасений русских в отношении притязаний Греции на районы, на которые те претендовали сами, союзники были вынуждены отказаться от содействия в Дарданеллах, с огромным энтузиазмом предложенного им правительством Венизелоса. Бесполезно гадать, обеспечило бы греческое участие критический военный перевес в пользу союзников, позволив им захватить проливы и Константинополь, или нет, но с отказом России шансы на успех стали еще более призрачными. Следовательно, решения Сазонова по греческому вопросу основывались отнюдь не на том, что он считал наилучшим для общих военных усилий Антанты, но на том, что, по его убеждению, лучше всего защитило бы позиции России в проливах. Он, пожалуй, действовал в духе традиционного российского отношения к проливам, господствовать над которыми могли либо турки, либо сама Россия; но, ветируя участие Греции в нападении, Сазонов к тому же снижал вероятность осложнений в союзных отношениях, в случае если бы проливы и Константинополь удалось взять.
Отказ от сепаратного мира
Кроме того, российские интересы Сазонов ставил и превыше интересов союза в целом, когда речь шла о заключении сепаратного мира с Турцией[589]. С одной стороны, выход Турции из войны означал возобновление судоходства в проливах, что принесло бы державам Антанты пользу экономическую и стратегическую, подняло боевой дух солдат, а также гарантировало победу на ниве пропаганды, позволив получить в союзники по меньшей мере некоторые нейтральные государства. С другой стороны, какое бы то ни было соглашение о прекращении боевых действий с Османской империей, прежде чем силы Антанты физически овладеют проливами, было чревато весьма серьезной опасностью того, что Россия не сумеет в полной мере достичь своих целей в регионе. А потому, признавая все преимущества подобного варианта, Сазонов не желал идти на риск.