Уже в середине января 1915 года до русского министра стали доходить сигналы о том, что некоторые лица в турецком правительстве всерьез обсуждают возможность сепаратного мира с державами Антанты. Русский представитель в Константинополе был предупрежден, что если Россия не пожелает обсудить данный вопрос, то последует обращение к англичанам и французам. Возможность подобных переговоров Сазонов немедленно отверг: «…ввиду того, что между нами и турками стоит вопрос о проливах, имеющий жизненное для России значение, и что всякие переговоры могли бы лишь затормозить его разрешение», он «предписал» своему поверенному «воздержаться от вступления в какие бы то ни было сношения» по означенному вопросу, ясно дав понять, что ожидает аналогичного решения и от союзников, хотя англичане уже втайне поддерживали контакты с турками[590]. Дата, на которую была намечена операция, все приближалась, а сведения о недовольстве в турецком правительстве государственным курсом все чаще доходили до союзников, так что необходимо было рассмотреть возможность того, что форсирование Дарданелл или прибытие союзного флота под стены Константинополя вынудит Турцию искать скорейшего прекращения конфликта. Обсудив этот момент с Делькассе, 11 февраля Грей заявил, что не следует сразу отвергать турецкий зондаж по поводу мира, заметив при этом, что не предвидит каких-либо изменений в данных в ноябре 1914 года обязательствах по проливам и Константинополю[591]. Сазонов уведомил Бьюкенена, что «не возражает против переговоров, но в самых общих выражениях», не давая туркам каких бы то ни было гарантий. Если Бьюкенен подчеркивал экономические и стратегические выгоды для союзников в случае капитуляции Турции, то Сазонов указывал на трудность удовлетворения турок без ущерба для военных целей России, которые, подразумевал министр, «идут далее <…> первоначальных [ноябрьских] предположений» и учитывают требования российского общественного мнения[592].
Вместе с тем Сазонов понимал, что для успеха союзников, возможно, потребуются конкретные условия в соглашении с Турцией. И 27 февраля совместно с Бьюкененом и Палеологом он выработал список для предъявления туркам, если те обратятся с просьбой о мире, который мог быть лишь перемирием на срок до окончания военных действий со стороны Германии и Австро-Венгрии. Итак, во-первых, все немецкие корабли должны быть немедленно переданы союзным властям; во-вторых, все немецкие офицеры, солдаты, моряки и инженеры, находящиеся на турецкой службе, должны быть немедленно выданы союзникам; в-третьих, все батареи, расположенные на берегах Босфора и Дарданелл, должны быть немедленно уничтожены; в-четвертых, мины, расположенные как в проливах, так и в Мраморном море, должны быть немедленно удалены; в-пятых, Порта давала согласие на стоянку союзных военных кораблей под Константинополем и, наконец, в-шестых, все укрепленные пункты, которые командиры эскадр сочтут необходимыми для обеспечения безопасности, должны быть сданы союзникам[593].
Британское и французское правительства, впрочем, не сразу приняли перечисленные выше пункты – равно как и русское командование. Великий князь Николай Николаевич, апеллируя к праву Верховного главнокомандующего заключать перемирия, 2 марта 1915 года сообщил Сазонову и Николаю II, что перемирие с Турцией возымеет смысл лишь в том случае, если позволит России перебросить значительные силы с Кавказа на другой театр военных действий. Ведь перемирие всего-навсего договоренность о прекращении боевых действий на фронте или же ряде фронтов, а значит, оно не могло в достаточной степени гарантировать безопасность Кавказа, даже если бы турки сдались или демилитаризовали территории, указанные великим князем в письме. Лишь заключение мира, полагал он, – официальное подписание мирного договора, прекращающего войну между двумя и более государствами в согласии с определенными условиями, – позволит России перебросить необходимые войска куда-либо[594].
Сазонов был не согласен с точкой зрения военных и пытался преуменьшить значение подобных планов. Он отвечал Николаю Николаевичу, что, во-первых, союзники России не желают заключать с Турцией сепаратный мир, «ибо таковой до победы» над ее союзниками – Австро-Венгрией и Германией – «не будет прочным». Поэтому политическая сторона проблемы ныне превосходит в значимости ее стратегические последствия. В любом случае, продолжал он, серьезных шансов на перемирие нет: условия, которые будут предъявлены Турции к выполнению, «столь тяжки, что турки добровольно не согласятся принять их». Получается, что предложение о перемирии, выдвинутое им, никогда не понималось как направленное на достижение заявленной цели. Преуменьшая готовность турок добиваться перемирия, министр заверил Ставку, что в случае более серьезной возможности мира он, безусловно, обратился бы с этим к Верховному главнокомандующему – «для получения указаний относительно условий, желательных для нас»[595].
Но так как операция в Дарданеллах забуксовала, вопрос о перемирии также отошел на второй план. Тем не менее члены турецкого правительства или их эмиссары время от времени проводили зондаж правительств Антанты по поводу возможности заключения сепаратного мира. Так, в апреле-мае 1915 года видные турецкие политические деятели, в том числе бывший министр финансов Джавид-бей, известный франкофил, подавший в отставку вскоре после вступления Турции в войну, предприняли попытку начать переговоры с французским правительством [Zeman 1971: 63][596]. Сазонов, как уже было сказано, не был принципиальным противником достижения тех или иных договоренностей с Портой, но ясно дал понять, что никаких изменений в обязательствах союзников перед Россией в отношении проливов и Константинополя он не допустит. По мере того как Россия занимала все новые территории вдоль восточной границы Турции, усиливались и дипломатические сношения с турками на территории нейтральных государств. К весне 1916 год а контакты сделались уже столь частыми, что Сазонову пришлось удовлетворить просьбу посланника в Швейцарии направить эксперта по Турции в Берн, чтобы разобраться в многочисленных предложениях, поступающих от турок[597]. По сообщению прибывшего в Швейцарию А. Н. Мандельштама, служившего до войны в константинопольском посольстве, разговоры о сепаратном мире в большей степени были нужны Джавид-бею в качестве рычага, чтобы заставить немцев выдать больше денежной и материальной помощи Турции[598].
Впрочем, зимой 1915–1916 года Сазонов куда более серьезно отнесся к одному подобному контакту: в Париж прибыл сторонник еще одного видного турецкого политика – Джемаля-паши – с намерением добиться от союзников помощи в свержении нынешнего правительства. Сазонов был заинтригован обещанием Джемаля признать, что Константинополем и проливами придется пожертвовать и создать независимые автономии в Азиатской Турции. Поскольку в последней находились области, на которые претендовала Франция, Париж воспротивился подобному соглашению[599]. Также и британцы не выказали особого расположения предложенному плану в силу его противоречия с проводимой ими политикой предоставления арабским народам независимости от турок[600]. Сазонов попытался было убедить союзников поступиться потенциальными выгодами, но сам при этом оберегал собственные, так что увещевания не увенчались ничем.
Более того, и внутри России Сазонов также подвергался жесткому давлению по поводу сепаратного мира с турками. В конце 1915 – начале 1916 года начальник штаба Верховного главнокомандующего, на тот момент уже Николая II, генерал Алексеев неоднократно прямо высказывался в пользу заключения мира с турками с целью освобождения боеспособных частей для укрепления обороны на западных границах империи. Даже мечтой об овладении Константинополем следует пожертвовать ради шанса на успех в борьбе с немцами. Генерал подчеркивал: «…первым и главным [нашим] делом должно быть сокрушение Германии». При этом он ссылался на военную аналитику прошлых лет, известную и Сазонову, свидетельствующую о том, что Россия не может захватить и проливы, и Константинополь во время континентальной войны. Алексеев далее предполагает, что после победы в войне Россия обретет такое влияние – «которое мы имели после наполеоновских войн», уточняет генерал, – что сможет навязать Турции соглашение, удовлетворяющее русские интересы в регионе, подобно русско-турецким договорам, подписанным в Адрианополе и Ункяр-Искелеси в 1829 и 1833 годах[601]. Генерал несколько раз обращался к этой теме в надежде найти способ убедить Сазонова: к примеру, после вступления Болгарии в войну на стороне Центральных держав в конце октября 1915 года он признал создавшееся положение «настолько серьезным», что «категорически заявил» о необходимости сепаратного мира с турками, чтобы перебросить войска с кавказского театра[602].
Соглашаясь с выводами генерала о последствиях болгарского участия в войне, представитель Сазонова в Ставке князь Н. А. Кудашев в тот же день предложил и иное решение: если союзному флоту удастся прорваться в Мраморное море и встать под стенами Константинополя, момент будет самым благоприятным для вытеснения турок из войны, захвата столицы и обеспечения свободы в проливах для кораблей союзников[603]. Схожим образом и генерал Алексеев (в февральской бесед